гражданских в черных или сияющих шелковых формальных одеждах, два неброско одетых человека привлекли его внимание. Он резко остановился. Его хладнокровие испарилось.
– Мама! Сэм! – Он поспешил к ним, обнял мать, и пожал руку старшему
брату. – Что вы здесь делаете? И когда приехали? Насколько останетесь?
Его мать улыбнулась.
– Мы приехали на передачу тебе командования «Энтерпрайзом», конечно, – сказала она.
– Только, если ты не поспешишь, – сказал Сэм, – он достанется тому, кто поднимет ставку.
Джим взглянул на Ногучи с Пайком. Вряд ли готовый отдать корабль кому-то, кроме Джима, Ногучи смотрел на него терпеливо и благосклонно. Любой, кто работал в космосе, понимал, что радость встречи с друзьями и родственниками после долгой разлуки была важнее протокола.
Почему же тогда Крис Пайк уставился на него с таким мрачным неодобрением?
Джим снова обнял мать, хлопнул Сэма по плечу, и присоединился к Ногучи и Пайку, заняв место слева от Пайка. Все трое пошли по галерее, ведущей на «Энтерпрайз». Остальные последовали за ними.
В первый раз – официально – Джим приближался к «Энтерпрайзу». Он должен был держаться так, будто никогда не видел его раньше, не гулял рано утром по его пустынным коридорам, мостику, инженерному отсеку и лазарету, лабораториям и серверной, даже по саду и рекреационной палубе.
Высокий, аскетически худощавый вулканец стоял у главного кессона «Энтерпрайза». На нем был парадный китель голубого цвета, – цвет научного отдела.
Это, должно быть, и был коммандер Спок, офицер по науке «Энтерпрайза». Джим знал его репутацию, но почти ничего о самом вулканце.
Джим недолюбливал офицеров по науке. Он вечно лезли с совершенно непрошеной информацией, – в любое время и по любому поводу. А всякий раз, когда он делал ошибку, действительно задавая офицеру по науке вопрос, это кончалось тем, что у него появлялось ощущение, что он снова учится в Академии и сидит на лекции.
Но, возможно, ему не так часто придется иметь дело с коммандером Споком. Если повезет, вулканец окажется одним из этих совершенно ушедших в свою науку типов, которые предпочитали запереться со своими экспериментами где-нибудь в глубинах корабельных лабораторий.
– Разрешите ступить на борт, коммандер Спок.
– Разрешаю. – Вулканец говорил совершенно лишенным эмоций тоном.
Он отступил в сторону, пропуская коммодора Пайка. – Корабль, сэр, – ваш.
Не отвечая, Пайк ступил на борт «Энтерпрайза».
Когда Джим проходил мимо коммандера Спока, вулканец холодно и мельком взглянул на него, будто бы едва его вообще заметив.
… Мистер Спок смерил Джеймса Кирка взглядом, когда молодой капитан проследовал за коммодором Пайком на «Энтерпрайз». Офицер по науке посчитал своим долгом навести справки о капитане Кирке. Звездный Флот передавал корабль герою.
Коммандер Спок недолюбливал героев. Какого бы самопожертвования ни требовалось для геройского поступка, какими бы похвальными или достойными восхищения эти поступки ни были, героем можно было стать лишь в окружении хаоса и разрушения. По мнению коммандера Спока, корректное прогнозирование и рационализм должны были предупредить развитие любого подобного окружения. Он спросил себя, выберет ли Джеймс Кирк в условиях кризиса рациональный подход, или подпадет под соблазн героизма.
Рекреационная палуба превратилась в зал для приемов. На ней собрались все офицеры звездолета. На сцене в конце зала был устроен подиум и кафедра; столы вдоль одной из стен были уставлены подносами с деликатесами, рядами бутылок с шампанским и сверкающими бокалами.
Коммодор Пайк провел адмирала Ногучи и Джеймса Кирка на сцену. Ногучи пригласил всех сесть, переждал, пока все умолкли, и начал речь.
Хотя он был далек от пьяного состояния, Джим все же выпил достаточно, чтобы чувствовать, что он слегка отключен от самого себя и от окружения. Внимание его было достаточно рассеяно, Он выискивал в зале родных, думая о том, надолго ли они останутся, и сколько времени он сможет пробыть с ними. Изумленный и обрадованный их присутствием, он тем не менее желал, чтобы они приехали по какому-нибудь другому поводу, или просто без повода, в то время, когда он мог уйти в увольнительную и уделить им достаточно внимания.
Мама неплохо выглядит, подумал он. Куда лучше, чем когда она решила отправится на Деневу навестить Орелан и Сэма. Папина смерть была ударом для всех нас, но ей пришлось хуже всех.
Его взгляд затуманился. Тут все захлопали. Джим вздрогнул, возвращаясь в происходящее. Адмирал Ногучи закончил свою речь. Усиленно моргая, Джим вежливо начал хлопать, надеясь, что никто не заметит, что он сдерживает слезы. Он понятия не имел, о чем говорил Ногучи. Однако, насколько он знал Ногучи, он аплодировал комплиментам самому молодому капитану Звездного Флота.
Ногучи уступил место Пайку. Тот выступил вперед, немного помолчал и заговорил, тщательно подбирая слова.
Джим не был хорошо знаком с Пайком. Он с ним даже не встречался в течение нескольких лет. Но вид коммодора поразил его. Пайк был всего на пятнадцать лет старше Джим. Однако он выглядел таким старым. В темных волосах пробивалась седина, по щекам пролегли вертикальные борозды. Боль – или скорбь, или крайняя усталость – таилась в глазах.
– … И я знаю, – сказал Пайк, – что капитан Кирк найдет «Энтерпрайз» и его команду такими же надежными и достойными доверия, какими я их считаю.
Глаза Пайка тоже наполнились слезами. Джим представил себя не месте Пайка: почитаемый офицер, коммодор, который скоро будет командовать куда большим, чем одним судном.
Куда большим, и куда меньшим. Без своего корабля, он будет прикован к планете и к рабочему столу, ответственный за всякую бюрократию, а не за поиск и исследования. При всех его наградах и чинах, Джим Кирк не поменялся бы с ним местами ни за что в мире.
– Капитан, – сказал Пайк. – Звездолет «Энтерпрайз» – ваш. – Он пожал Джиму руку.
После вежливых аплодисментов, аудитория примолкла. Они смотрели на Джима. На него смотрели его мать и его брат. Пайк смотрел на него. Ногучи смотрел на него. Джим много дней думал о том, что он скажет, но так и не собрался сделать какие-нибудь наброски своей речи. Он покрылся холодным потом.
Он мог только надеяться, что его колебание будет воспринято как знак уважения или скромность, чем как ужас, которым оно на самом деле было. Он терпеть не мог выступлений на публике. Отец Джима Кирка, – тот был первым в дебатах; Джим однажды, в поисках деятельности, более эффективной, чем дебаты, пришел в группу дзюдо Академии. Но в нынешней ситуации приобретенные там навыки вряд ли были ему в помощь.
Он сжал руками края кафедры так, что твердое дерево врезалось ему в ладони. Джим вообразил, что вся команда «Энтерпрайза» смотрит на него со скепсисом, сравнивает его с Крисом Пайком, и находит, что он никуда не годится; как шишки Звездного Флота спрашивают себя, как, черт возьми, объяснить продвижение этого взмокшего, онемевшего выскочки – будущего командира звездолета. Он и сам себя об этом спрашивал, и не в первый раз.
В самый важный момент его карьеры, он не мог вымолвить ни слова. Жить согласно ожиданиям его наставников, его товарищей, его семьи, согласно его собственным ожиданиям, – требовало усилий, и самодисциплины, всех усилий, какие он только мог приложить, и, – возможно, даже большего.
И это было последней вещью, в которой он признался бы вслух.
– Я… – он замолк, ему отчаянно нужно было вдохновение. Он встретился
взглядом с Сэмом. На лице Сэма было написано выражение глубочайшего внимания. Джим отвел взгляд. – Я приложу все усилия, чтобы продолжить традиции коммодора Пайка в отношении звездолета «Энтерпрайз» и его офицеров, и команды, – пробормотал он. Если бы он сейчас взглянул на Сэма, он, наверное, начал бы смеяться. Ему хотелось застонать от стыда. Что он сказал? Что это
Однако аудитория зааплодировала ему так же вежливо, как Ногучи, если
не с тем же уважением и восхищением, что было обращено к Пайку. Джим припомнил одно известное ему правило публичных выступлений: чем короче, тем лучше.
