Посох, палка и палач

венец!

Мужчина. Маргит, вы социальный работник. Что с вами недавно произошло? Боже мой, вас поймали на подлинно человечном поступке! Что значит подлинность? Вы позволите, дорогая Маргит, ответить за вас? Это нечто соразмерное нам, или, лучше сказать, умеренное. Недавно вы пошли за покупками для пенсионера, которого опекаете. Когда вы подошли к мясному прилавку в магазине самообслуживания, что в венском районе Майдлинг, там стояло в очереди, как вы утверждаете, человек двадцать пять, ой, двадцать пять у нас не наберется. Сколько нас уместится на сцене? Я думаю, человек восемь-десять, не больше. Итак, подходите. Все равно, кто. Ну, и как мы теперь изобразим это состояние?

Несколько человек, некоторые тоже в вязаной одежде, нерешительно поднимаются на сцену и встают перед прилавком. Они тут же начинают что-то поправлять, подвязывать друг на друге.

Тот же мужчина. Что вы сказали? Ага! Висело объявление, что мясные продукты продаются со скидкой. И вы, фрау Маргит, — останьтесь еще ненадолго со мной, — попросили даму, стоявшую в очереди первой, взять для вас триста граммов фарша. Сказали, что вы социальный работник и торопитесь. Трудно даже вообразить, какой ответ вы получили. Фрау Маргит, вы позволите коротко сообщить нашей публике о том, что поведали мне перед передачей? Так каждый может сказать, насмешливо ответила дама. Две следующих дамы даже обругали вас, дорогая Маргит, и только девочка лет шестнадцати, стоявшая в очереди четвертой, согласилась помочь. На что стоявшие позади нее тут же громко запротестовали. Конгресс по вопросам человечности так и не состоялся. Или все же состоялся, как вы считаете? Я с нетерпением жду ваших ответов. Напишите мне или позвоните прямо сейчас!

Мясник — кстати, он тоже в вязаной одежде розового цвета и вязаном фартуке, на нем вязаная шапочка в виде свиной головы, — занимает свое место за прилавком, заворачивает пару пакетов фарша в вязанье и передает их Маргит С., которая прижимает пакеты к груди.

Маргит С. (обращаясь к мяснику). Я думаю, смерть допустима только как результат несчастного случая на производстве, дорогой господин Палкер. Поскольку мы утратили веру в бессмертие, то и верить по-настоящему в смерть тоже больше не можем. Не всех удастся успокоить вопросом о смысле жизни, как меня.

Благодарю вас за предоставленную возможность выступить здесь, хотя и очень коротко. К сожалению, при этом я не смогла полюбоваться собой. Но я запрограммировала свой видеомагнитофон, раз уж не могу взглянуть на себя вживую. Нет, это же не я! Должно быть, мой видеомагнитофон вышел из строя. Стоп, вот теперь я что-то вижу, но не себя! Я вижу женщину, которая начинает делать какие-то упражнения: она делает весьма неловкие, но привычные, часто повторяемые движения в толще вод, а затем вынимает из стиральной машины посуду. Всего лишь посуду. Мне, нашей фрау Маргит, конечно же, это все хорошо знакомо. Ежедневное занятие. Надо внимательно прислушиваться к шуму. С чего это вы так разволновались из-за нескольких покойников? Что вы сказали? Кто волнуется? Да никто. Но слушайте дальше.

У одних, не самых несчастных, душа ребенка, которых еще не спросили о смысле жизни; другие уже не спрашивают об этом, потому что вообще разучились задавать вопросы. А между теми и другими находимся мы, вечно недовольные, закоренелые искатели смысла. Скажите, где я могу купить отечественного сыра? Я хочу «австрийскую корону», он лежит на самом верху, если смотреть снизу.

Покупатель (успокаивающе). Австрийцы бывают иногда немного мелочны, особенно если им приходится вставать в очередь. Но это не составляет сути их характера, а проявляется спонтанно, как результат влияния того, что их ежедневно окружает. Вдруг что-то опускается им на плечи, и они, едва удержавшись на ногах, ахают: это же был орел! О господи, господин Палкер, мне кажется, я сейчас промахнулась и назвала не настоящую причину. Боюсь, мне придется замахнуться еще раз.

Мужчина. Ладно, давайте подойдем к этому с другой стороны, фрау Маргит. Иные из нас, австрийцев, уже не могут опуститься на уровень наивных людей. Жизнь еще не взглянула на них своими загадочными глазами и не спросила, выиграет ли на этот раз господин Бергер^{2} или госпожа… как ее, напомните поскорее ее имя. Специалист, овладевший техникой слалома или входа в крутой поворот, не может отречься от природы, так как хочет именно в ней вершить свои дела. Природа диктует ему свою меру, он не перечит, но и не доверяет ей. Он хочет сам наложить на нее узы своей безмерности.

Женщина. Когда я дожидаюсь лифта, меня занимает один принципиальный вопрос: как можно столько времени уделять мертвым? И при этом напевать исполненные миролюбия мелодии? Это же противоестественно. Не лучше ли просто покориться природе, броситься к ее ногам? А когда она поверит, что мы наконец ей подчинились, и станет искать другое место, куда бы метнуть свои камни, вот тогда мы сможем спокойно сокращать численность ее творений. Хотя бы вот так. Вон они лежат, эти четверо. Каменные козлы вымирают, косули хронически больны, и не хватает сосновых ветвей, чтобы хоть как-то укрыть их и другие вымирающие виды. Чтобы потом найти их в другом месте, там, где им уготован лучший прием. Разве не так, господин Палкер?

Кое-кто утверждает, что они еще двигались после того, как их убили, эти четверо, прошу вас, поднимитесь на минуту ко мне, господа умершие, чтобы наши зрители увидели, что вы можете двигаться. Я попросил бы вас улечься вон там, снова в виде звезды, чтобы наши зрительницы и зрители составили представление о вас. Лично я не считаю, что вами что-то двигало. Сейчас принесу тепловентилятор, так как спортивная слава, если она надолго, вероятно, чуть холодновата. Или я ошибаюсь? Во всяком случае, на снегу мы снова довольно быстро добились признания. На снегу мы пролили столько пота, там наш пастырь Господь, я хочу сказать, человек, который нами правит, чтобы мы смогли наконец преодолеть себя и свои недостатки. У меня возникла идея: давайте попросим оркестр сыграть нам! Для вас играет симфонический оркестр австрийского радио ORF! Тон задаем только мы! (Музыка.)

Мясник (прикрывая свиные головы вязаньем). Давайте поаплодируем фрау Маргит! Но в одном я с ней не согласен, а именно в том, что она сказала следующее, не знаю, дамы и господа, поддержите ли вы меня. Она, значит, если я правильно понял, сказала: предохраняющие от непогоды саваны приподнимаются во время траурного шествия. Словно для приветствия, просто ужас! Какое мне дело до имени, которое меня носит? Что-то горит. Я вам скажу, почему вообще заметил, что где-то что-то загорелось, так как запаха гари-то не почувствовал. Я заметил это по тому, как одна из наших самых прилежных спортсменок — мастер скоростного спуска на лыжах — внезапно, буквально как гром среди ясного неба, врезалась в столб, и ей оторвало голову. Ее имя все еще на слуху, но я никак не могу его вспомнить. На мгновение все мы, миллионы телезрителей, непроизвольно простились с жизнью. Почему это мы стали теперь не подлинными? Почему, например, наша победа в прыжках с трамплина оказалась не совсем настоящей, а только почти? Разве не истинная правда, что Томас Мустер^{3} вышел в полуфинал Открытого чемпионата Австралии? Это самая что ни на есть правда! Бог ты мой, правдой эта победа стала вчера! И добился ее Мустер! Мы видим даже отсюда красоту его тела, полного жизненных сил, кто же станет отрицать, что он и все другие спортсмены обладают такой красотой, бог ты мой, в это просто невозможно поверить! Господи, что же Ты снова натворил?

Они пронизывают голубизну дня, наш Герхард Бергер например, это воплощенное трудолюбие равнины. Взять хотя бы нашего Анди, как он взмывает к солнцу, а потом опускается сквозь голубое море воздуха. Под ним золотые ленты рек и улиц. Его выпускают из красивого здания, которое мы построили специально для него. Его спускают, как спускают воду. И она даже не всколыхнется, когда он исчезает в затемнении, наш золотой Анди, наша золотая птичка овсянка! (Мясник отрезает вязаные свиные уши со своей шапочки и подкладывает их к мясу.)

Только человеку свойственна страсть к игре, эта единственная в своем роде возможность без всякой на то причины прыгать с трамплина, изгибаться между стоек ворот, гнуть и корежить таблички с названиями селений, устанавливать новые или оставлять все как было. Просто не верится! Цыгане, возвращайтесь в свою Индию! Ведь эти пластичные образования — тоже тела! Но почему в них сделаны