себя. Прямо у неё па глазах пламя пожрало шатёр, где она только что сидела. Элисса слышала, как Соррель призывает её вернуться на постоялый двор. Но сейчас из этого ничего не выйдет. Сначала придётся бежать в поля, окружающие Фрэгглшем, и только потом возвращаться в город.
Скоро люди начали двигаться медленнее, потом перешли на шаг. Они не вполне оправились от пережитого, но кое-кто уже осознал, в какую сторону идти.
В этот момент сзади зацокали копыта. Четверо незнакомцев, которые всю дорогу не отставали от Элиссы, отступили к обочине. Девушка услышала, как всадник поравнялся с ней.
— Она?
Элисса нахмурилась. О чём идёт речь? Она успела лишь услышать, как кто-то шагнул к ней за спину — похоже, этот человек шёл за ней уже давно. Сильные мужские руки стиснули и больно заломили ей локти, а другие, женские, спутали её запястья верёвкой. Элисса закричала и попыталась вырваться, но на её крики никто не обращал внимания.
— А деньги? — спросил мужчина, обращаясь к всаднику. Кошель с монетами звякнул; незнакомец поймал его на лету, развернул Элиссу лицом к себе и хмыкнул.
— Желаю приятно провести ночь, — с вежливостью сказал он, и вокруг послышался смех. В надежде на сочувствие Элисса метнулась к женщине: с ней она разговаривала совеем недавно, незадолго до того, как начался пожар.
— Помогите…
— Ей нужна помощь, Фил, — ухмыльнулась женщина. Её напарник кивнул, подхватил Элиссу за талию и усадил на лошадь за спину всаднику. Тот огрел лошадь плетью, и она галопом понеслась через поле… Но не к Фрэгглшему, а в другую сторону, туда, где во тьме мелькали огоньки крестьянских домиков.
Внезапно на Элиссу снизошло озарение. Она знала, кто ждёт её в конце этого пути. Инквизитор Гот.
— Добро пожаловать, моя дорогая… Спасибо, Дрелл. От звука его голоса Элиссе стало дурно.
Дрелл — всадник, что привёз Элиссу — поклонился и вышел из комнаты. Вскоре стук копыт его лошади растаял вдали… а вместе с ним и единственная надежда на спасение. Элисса ощущала, как ледяные щупальца отчаяния облепляют её, но не стала бороться. Скоро это чувство перерастёт в ненависть — ненависть к этому выродку, который потягивает вино и размышляет, каким пыткам её подвергнуть, чтобы получить больше удовольствия.
Интересно, он в самом деле смакует вино? Или стянутые рубцами губы не позволяют ему пить большими глотками?
— Выпей со мной, — от его ухмылки становилось жутко, — У нас впереди долгая ночь. Почему бы не насладиться ей сполна?
— А для тебя нет иного способа насладиться женщиной, Гот? — Элисса с радостью обнаружила, что у неё хватает силы говорить, и голос не дрожит. — Только когда она связана, а ты берёшь её силой?
Она сама не ожидала, что почувствует себя насколько сильной. Презрение переполняло её, сочилось из всех пор её кожи.
— Ты жалкий трусливый ублюдок. Давай, начинай! Только потом убей меня, иначе я сама убью тебя за то, что ты сотворил.
Она увидела, как по страшному лицу Инквизитора словно прошла рябь, а глаза превратились в чёрные точки. Гот ничего не понимал. Всё должно быть совсем иначе. Обычно девушки заливались слезами, умоляли, потом пытались угодить ему, надеясь облегчить свою участь. Это только распаляло его, заставляя придумывать новые жестокости. Больше всего он любил видеть ужас на их лицах. И не выносил, когда что- то грозило испортить ему удовольствие. А эта наглая девка этого и добивается. О да, он сделает именно так, как она говорит. Изнасилует её, а затем убьёт… но сначала будет пытать — долго, с наслаждением, чтобы вдоволь полюбоваться болью в её глазах. А потом найдёт бабушку, которая сейчас, скорее всего, бегает по пожарищу в надежде найти любимую внучку.
Затея с поджогом цирка удалась на славу. Гот любил огонь. Это был просто порыв вдохновения. Он разом получил девчонку и разорил этих балаганщиков, которых так ненавидел. Если бы он мог вовсе перебить их по одному, как бешеных тварей! Но увы, бродяг-циркачей защищают эти дурацкие древние законы, которые давно пора отменить.
Гот поймал себя на том, что слишком медлит. Девчонка может принять его раздумье за нерешительность. Так не пойдёт. Она не должна умереть, упиваясь своей победой.
— Как пожелаешь, моя сладкая девочка. Я знаю одно: сегодня я смогу получить от твоего восхитительного свежего тельца все, чего захочу. И если ты желаешь смерти сильнее, чем меня, ты её получишь. Это самое меньшее, чем я могу вознаградить тебя за услуги.
Он поставил бокал на стол и с радостью заметил, как она вздрогнула.
— А потом, Элисса… тебя ведь так зовут, верно? Потом я буду пытать твою любимую бабушку — до тех пор, пока она не умрёт. Надо непременно отблагодарить её за то, что она помешала нам сегодня днём.
Девушка сжалась, словно хотела исчезнуть внутри собственного платья, и Гот расхохотался. Жалкая маленькая дурочка! И она ещё пыталась бросить ему вызов!
— А теперь давай снимем с тебя эту крестьянскую одежду, моя дорогая.
Инквизитор двумя шагами пересёк комнату, вынул из поясных ножен нож и коротким движением разрезал ей блузку и исподнее, оцарапав кожу. Показалась кровь. Порез был неглубоким, но очень болезненным, и Гот знал это. Элисса изо всех сил прикусила губу, чтобы не закричать. Всю свою боль она вложила в мысленный крик, обращённый к единственному человеку, который мог её услышать. В том, что он услышит, Элисса не сомневалась.
В этот миг Саксен Фокс выходил из «Снопа пшеницы», и на его лице была написана мрачная решимость: клук твёрдо вознамерился оторвать Инквизитору голову… или что-нибудь ещё. Но когда в ушах акробата зазвучал вопль Элиссы, он споткнулся от неожиданности.
«Где ты, Элисса?» — крикнул он в ответ.
По правде сказать, он почувствовал облегчение. Значит, она всё-таки жива.
Жива — но в опасности.
Пока Гот притворно сетовал на свою неловкость и выражал сочувствие, Элисса рассказала Саксену, где оказалась — ей удалось запомнить дорогу.
«Поторопись, летун, — сказала она, глядя, как Гот слизывает капельки крови с её груди. — Я в шаге от смерти».
Потом Саксену показалось, что невидимая верёвка, натянутая между ними до предела, лопнула. Он не знал, что в этот миг зубы Инквизитора впились в нежный сосок девушки. Какой-то миг Элисса не чувствовала ничего, кроме безумной боли.
А потом заставила себя отправиться на поиски Цветов.
Этому её научил Тор. Ты постепенно уходишь в себя и в конце концов перестаёшь замечать окружающий мир, а вокруг разливается ослепительно яркое радужное сияние. Тор почему-то назвал это «Цвета». Правда, у Элиссы цвет получался только один — Зелёный, покойный и нежный. Но ей там нравилось. И теперь она вновь устремилась в Зелень. Это было единственное место, где можно было скрыться от Гота. Использовать против Инквизитора волшебство было не только бессмысленно, но и опасно: он носил перстень с камнем, который отражал подобные удары, направляя их обратно. Вообще-то, камень должен был сообщать Готу, что поблизости творится волшебство, однако сейчас ничего такого не происходило. Почему? У Элиссы не было ни времени, ни желания ломать над этим голову. Погружаясь в Зелень, она думала лишь об одном: пусть Саксен найдёт её раньше, чем Готу надоест эта игра. И ещё она вспомнила Тора. Как жаль, что не он возьмёт её девственность.
Вкус крови привёл Инквизитора в возбуждение. Сначала он собирался подольше подразнить и помучить девчонку. Но она слишком разозлила его, а кровопускание будило в нём похоть. Вожделение не оставляло времени для игр. Как она хороша в своей наготе! Отрицать это было невозможно.
Гот сорвал ленту, которой были перехвачены волосы Элиссы, швырнул девушку на соломенный тюфяк, и золотые локоны разметались во все стороны.
— А теперь, моя красавица… — пробормотал Инквизитор… и вдруг с гневом обнаружил, что жертва больше не сопротивляется. Её тело безвольно обмякло, глаза были закрыты. Именно борьба придавала удовлетворению особый вкус. Вне себя от ярости, Гот с силой хлестнул Элиссу по щеке.
