Мы покинули базу и пошли на север. Тростнику была известна одна тропинка, проложенная прямо по топям, и идти по ней было малоприятно. Грязь чавкала под ногами, а счетчик тикал так, что казалось, что он скоро лопнет. Я сообщил Тростнику, что если и дальше радиация будет повышаться, я пойду другим путем, как в свое время сделал дедушка Ленин. Тот мои слова проигнорировал, и мне ничего не оставалось, кроме того, чтобы принять уже третью по счету антирадовую таблетку. Они оставляли на языке горечь, и я постоянно сплевывал. После третьей таблетки Тростник сказал не оборачиваясь:
- Таблетки береги, в Пустоши понадобятся. А уколы ты не любишь, я ж знаю.
- Побережешь тут, когда ты меня по самой грязи ведешь, - проворчал я.
- У нас нет выбора. Время дорого.
- Неужели, чтобы пробраться в Пустошь, надо идти на самый север Болот?
- Да. Южнее железки и моста ты ни за что не пересечешь реку. Радиация убьет тебя раньше, чем ты доберешься до середины. Это если вплавь.
- Ты что, псих?! Вплавь! Через реку, в которой вода завязла настолько, что напоминает радиоактивное желе!
- А лодок здесь нет, разве что сгнившие. И вообще, какой же ты сталкер, если не понимаешь юмора?
- Специфический у тебя, однако, юмор.
Дальше шли молча. До насыпи, продолжавшей ту, что была на Кордоне, добрались, когда на часах уже было пять вечера. Багровое солнце закатывалось вниз, а с севера сплошной стеной по небу поползли тучи.
- Дождь будет, - сказал Тростник, посмотрев на небо. - Впрочем, в Пустоши солнце может светить так, как будто сейчас полдень. Я думаю, Пустошь находится не в Зоне, и не совсем на нашей планете. Посмотри налево. Что ты видишь?
- Реку. Мост. Дым.
- Не дым. Туман. Пустошь всегда скрыта туманом, и это видно даже на спутниковых картах. А для немцев на Периметре Пустошь наверно выглядит выжженной землей. Ладно. Дальше ты идешь один. Желаю удачи. Прощаться не буду. Вернись и расскажи всем, что видел. Я верю в тебя, Ворон.
Я надел противогаз, накинул капюшон и пошел к насыпи.'
Глава 5. ПУСТОШЬ
“… Подняться на насыпь оказалось проще простого - она была здесь невысокой, а проволока, некогда ограждавшая пути, была уже давно изрезана, и теперь валялась на земле ржавыми плетями. Ноги вязли в гравийке, но я ухватился за деревянный столбик и встал на ржавый рельс. Сверху топи были видны довольно далеко, а внизу стоял Тростник. Он смотрел на меня. Я помахал ему рукой, он помахал в ответ, потом развернулся и исчез в топях. Некоторое время я смотрел ему вслед. Увидев, как он уходит, лишая меня надежды самому выбраться отсюда (обратной дороги я не знал), я отвернулся и посмотрел на мост, который мне предстояло пересечь.
Когда-то на мосту стояла сцепка из четырех вагонов, причем один из них стоял на насыпи, а остальные три - на мосту. Теперь от сцепки остался только тот вагон, что стоял на насыпи - белый, с потеками ржавчины, рефрижератор. Мост обвалился ровно на середине, по-видимому, не выдержав многочисленных выбросов. Два вагона упали вниз, а один скатился, и теперь балансировал на двух рухнувших половинках моста. По его крыше можно было вполне перейти на ту сторону, однако сейчас там обосновалась 'карусель'. Детектор показывал ее вполне явственно, да и характерное подрагивание пыли на крыше вагона говорило само за себя. Чтобы окончательно удостовериться, я бросил горсть камешков на крышу вагона. Аномалия тут же раскрутилась и расшвыряла камешки во все стороны, так что мне пришлось даже пригнуться, чтобы эта шрапнель не снесла мне голову.
Плохо.
И как, спрашивается, перебираться? Как перебирались предыдущие сталкеры, шедшие в Пустошь? Как туда попал Бешеный с Зендером? Как туда попасть мне?
Все оказалось не так плохо. Обследовав вагон, я понял, что когда-то это был вагон электрички, однако теперь, из-за кислотных дождей, вагон превратился в бесформенный желто-бурый объект. Но что самое главное - на торце вагона была дверь. Ее недавно открывали, это было видно. Я подошел поближе и взялся рукой за ручку. Дверь раскрылась с протяжным скрипом, от которого заломило в ушах. Изнутри пахнуло такой гадостью, что чувствовалось даже сквозь фильтры противогаза. Пройдя в дверь, я оказался в тамбуре. Раздвижные двери были раскрыты. Я включил фонарь и направил луч внутрь. Деревянные скамейки давно сгнили, стекла в окнах давно разбились. А пол был покрыт вязкой мутной гадостью – по- видимому, той же самой, что заменила воду и в речке.
Наступать в эту жижу не хотелось. Она покрывала пол не очень далеко от раздвижных дверей, и некоторое относительно чистое пространство у меня было. Скамейки справа вроде выглядели более целыми, поэтому я осторожно встал на крайнюю. Она слегка прогнулась подо мной, но выдержала. Я перелез через спинку и остановился с другой стороны. Теперь передо мной было пространство между скамейками, и пол был залит все той же гадостью. Надо было так рассчитать свой прыжок, чтобы и скамейка не сломалась, и нога мимо не промахнулась. Впрочем, перепрыгнуть на скамейку оказалось достаточно легко. Сначала я перебросил рюкзак, затем уже перепрыгнул сам. Вновь перелез через спинку и повторил свои действия. Вдохновленный успехами, я расслабился. И зря, как оказалось.
Я преодолел таким манером почти все сидения, и мне осталось перепрыгнуть через один проем, а затем перелезть через спинку последнего сиденья. Я перебросил рюкзак. Упади он потише, я бы может, и услышал, как скрипит скамейка. Но я не услышал. Перепрыгнул, встал обеими ногами на сиденье, поднял рюкзак…
Резкий треск – и меня повело в сторону, а затем куда-то вниз. Я взглянул себе под ноги и заметил с ужасом, что гнилое сиденье ломается подо мной. Но было уже поздно. Я шлепнулся спиной прямо в лужу этого самого дерьма, что было разлито по полу. Счетчик, который за все время моего путешествия по старому пассажирскому вагону от электрички изредка потикивал, теперь стал просто разливаться соловьем. И более того, из жижи выбраться было не так просто. Она была вязкая и скользкая, и даже кое-как приподняться было тяжело. Наконец, полностью изгваздавшись в радиоактивной грязи, я поднялся. Подобрал свой рюкзак, но одевать не стал. Я вышел в проход прямо по грязи (мне теперь было уже все равно) и пошел к тамбуру. Последний раз оглянувшись, я вдруг заметил на спинке моего последнего «успешного» сиденья какой-то росчерк. Осветив его фонарем, я прочитал: «Не прыгайте на следующую, она подозрительно скрипит. Лучше прыгайте на левый ряд, в этой части вагона вроде не сгнило. А вообще, ходите по крыше, если аномалий нет. Целее будете.
Жижа на полу радиоактивна, и купания в ней противопоказаны. Мы здесь с новичком, идем в Пустошь, за «Цепью» для Кота. Если не вернемся, знайте – в вагоне мы были еще живы, а это не так уж и просто. Зендер и Бешеный. 19.09.16 г.»
То есть они тут были позавчера… Докуда они могли дойти за это время? И дошли ли?
А потом я расхохотался. И было отчего – хоть эта надпись, сделанная белым маркером, и выделялась на фоне спинки, сверху она была почти незаметна. И было бы лучше, если бы ее сделали на сиденье. А то так ее можно было увидеть только уже после происшествия. Впрочем, теперь и надобность в предостережении пропала – разломанная скамейка говорила сама за себя.
Решив обязательно рассказать об этом случае Зендеру с Бешеным, я развернулся и поковылял к тамбуру. Спина ныла, так как удар был ощутимым, а грязь на защитном костюме заставляла чувствовать себя неуютно. Надо бы счистить ее поскорее, да вот только где?
Впрочем, стоило благодарить кого угодно, хоть Черного Сталкера, хоть Аллаха и Будду, что на полу вагона оказался не «студень» или «холодец». Тогда бы точно были проблемы. Впрочем, я сразу выкинул эти мысли из головы, когда вышел в тамбур. Как и в первом тамбуре, сдвижные двери, предназначенные для выхода на платформу, были закрыты, а вот дверь для перехода между вагонов была раскрыта настежь. Я прошел через нее и уперся в упавшее вниз полотно моста. Ржавые рельсы вроде бы еще крепко держались
