сиденье, время от времени хлопая друг друга по ноге или пихаясь плечом. Я случайно, но, как оказалось, предусмотрительно, сел слева, больной рукой к двери.
— Самое интересное, мы не сразу поняли, что нас похитили! — говорил Димыч. — Представляешь? Мы бегаем по полю за этим декханином, мужик уже вошел в роль, на камеру не смотрит, все путем! Потом эти появляются из-за деревьев. Ты-то, Илюха, спиной стоял, снимал! А я видел.
— Но я тоже ничего не заподозрил! — это Илья подключается.
— Слушай! — это Димыч мне. — Прости! — это Илье. — Ты ведь там же живешь? — это опять мне. — Мы не можем подогреть котел, чтобы помыться?
Помыться ребятам не мешало, это точно!
— Обязательно попросим! — это уже я. — Если нет, сходим к мулле — он же моется как-то!
Оба:
— Какой мулла?
— Ну, я тут под мечетью ночевал, пока талибы были.
Оба:
— Какие талибы?!
Короче, рассказывать больше пришлось мне! Но все это было урывками. По сути дела, ребята выговорились, описывая все, что с ними произошло, только к концу дня. Вернее, к концу ночи — мы угомонились, когда уже начало светать..
Как обычно, говорил в основном Димыч, а Илья открывал рот в соотношении примерно пятьдесят к одному. Я понял, кого эти двое мне напоминают. Министра с переводчиком. Министру лень работать языком, говоря то, что переводчик и без его рассказа знает. Так что он предоставляет этот труд своему работнику. Но время от времени он считает уместным подчеркнуть важную мысль или передать свое эмоциональное состояние. Я так и воспринимал их реплики: Димыча — с интересом, Ильи — с признательностью.
Дело было так — это о похищении! Из тумана на краю поля возник Пайса и еще один архаровец. Мы все поняли, о ком идет речь, — парень снимался у нас в одном из рукопашных поединков, он здорово работал автоматом, как мельницей. Так вот оба басмача выбежали на поле и стали показывать ребятам руками, чтобы те скорее шли за ними. Поскольку они все время повторяли: «Лёт фан!», ребята были уверены, что это я послал за ними. Тем более что, как они знали, дом связиста, в который я поехал, был совсем неподалеку.
— Подожди, подожди! — перебил Димыча я. — Но ты же сумку с мелочевкой отбросил на пашне! Я понял, специально, чтобы дать мне знак, что вас похитили!
— Да нет! Мы просто очень быстро перемещались, пока снимали, и я не справлялся с сумкой и со штативом. Я ее просто оставил, чтобы на обратном пути по следам найти и взять. А когда эти появились, про сумку вообще забыли! Они так торопили нас, и мы были уверены, что это ты нас звал.
У ребят не появилось никаких подозрений и когда Пайса предложил им сесть в старенький «уазик» с брезентовым верхом. Они спокойно расположились на заднем сиденье, второй парень вел машину, Пайса сидел рядом. Потом, когда «уазик» явно выехал за город, Димыч тронул его за плечо:
— Куда мы едем?
Но Пайса по-прежнему повторял «Лёт фан!» и показывал жестами, что я где-то там, впереди. Их привезли в тот расстрельный домик. Тут ребятам уже не понравилось, что меня там нет. Но Пайса продолжал повторять мою афганскую кличку и показывать, что я, мол, сейчас приеду. Еще было светло, так что они увидели детские рисунки. И, естественно, ребята решили, что я обязательно хочу их снять.
Плохим знаком было то, что оба бойца Дикой дивизии ушли и закрыли дверь на засов. Но грамотных и осмысленных действий от них ожидать было сложно. А когда машина отъехала, протестовать было уже поздно.
— А кому все-таки пришло в голову написать на стене «Пайса»? — спросил я. — Если бы не это, мы бы искали вас до второго пришествия.
— Это Илья допер! — сказал Димыч, и Илья скромно потупил взор. — Я-то сначала эмблему изобразил. Я понимаю, что это дети рисовали, но все равно мне не понравилось! Мы там все время выступаем в роли зверей, которые сжигают деревни! А самое главное, и наши танки, и наши самолеты они подбивают как хотят!
Вот она, разница восприятия! Такова судьба всех произведений искусства — в зависимости от своего опыта каждый видит их по-своему!
— Короче, — продолжал Димыч, — я нарисовал нашу эмблему и написал «Слава ВДВ». Чтоб знали!
— Я был согласен! — встревает в разговор Илья.
— Сидим ждем тебя. Все нет и нет, нет и нет. Странно как-то! Хоть и архаровцы, должны бы понимать, что холодно. Ну, придумываем разные объяснения нормальные. Машина сломалась. Разошлись — плохо договорились и ждете теперь друг друга в разных местах.
— Ну, к утру хотя бы сообразили, что что-то не то? — спрашиваю я.
— Ты понимаешь, какая вещь еще! — это Димыч. — Вот нападает на тебя на улице десять человек. Ты знаешь, что ты с ними не справишься. И все равно ты не будешь кричать: «На помощь! Спасите! Убивают!» Не знаю, как ты, я точно не буду! Буду знать, что они меня сейчас посадят на перо, но умирать буду молча. Глупо, но это так!
— Это ты к чему?
— Это почему мы о наших подозрениях не написали подробно на стене! Я так рассуждал. Потом выяснится все, ты приедешь, увидишь эти рисунки, конечно, захочешь их снять. Будешь крутиться: «Это снимите! То снимите!» И — опа! Оказывается, мы тут две бедные овечки сидели, прижавшись друг к другу, и тряслись: «Ах, вдруг нас похитили?» А потом, когда утром уже услышали, как машина подъехала — почти светло было, — Илья говорит: «Надо все-таки приписать!» И я тогда дату приписал на эмблеме и потом «Пайса». Они уже дверь открывали!
Илья только многозначительно кивает: так все и было!
— Ну, подождите! Вы что, не слышали, как талибы по городу молотили из всех орудий?
Ребята переглядываются.
— Это когда?
— Это вечером уже, на следующий день.
— Да мы в землянке уже сидели! Слышали! Отдаленно так, приглушенно. Но мы же знали, что рамадан кончается.
— А как вы в землянку попали? — это я опять.
— Пайса за нами приехал, с тем, вторым, — это все Димыч рассказывает. — Они рисковать уже не стали. Пайса автомат на нас навел, а тот связал руки. Потом затолкали в «уазик» — меня на пол, в проход за переднее сиденье, а Илюху — на заднее. Одеялом накрыл, и Пайса на него сел.
— Тяжелый, гад! — отозвался Илья.
— Остановились перед тем домом, нас вытолкали по-быстрому. И сразу в тот погреб. Там с обратной стороны щель была небольшая — ты до нее не дошел. Это чтобы дышать, и через нее нам утром лепешку кидали — одну на двоих на целый день. И пластиковую бутылку из-под пепси опускали. Ну, я понимаю, хлеба им жалко. Но воды-то могли давать, сколько нам нужно!
— Уроды! — заключил Илья.
— От холода мы как-то не так страдали! А?
— Подпол он и есть подпол, — Илья на радостях разговорился.
— Зимой и летом восемь градусов, — подтверждает Димыч. — Но самое унизительное, это, конечно… Ну, чего тебе-то рассказывать? Помнишь запашок!
Я кивнул:
— Так это всегда часть замысла — чтобы сломить человека. И часть наказания. В Османской империи знаете как казнили разбойников и душегубов? Преступника сажали в бочку, до краев наполненную жидким говном человеческим, и возили по городу. И каждую минуту — или через тридцать секунд, кто как — палач взмахивал мечом, и тот пролетал над самыми краями бочки. Преступнику, если он не хотел лишиться головы сразу, приходилось нырять. Потом он выныривал, чтобы набрать воздуха, и все повторялось.
— Клево! — оценил Димыч. — Я-то все время хотел этому Пайсе бошку просто оторвать, но это будет
