Мэри, — сказал мистер Дарси мистеру Скиннеру.
— С ним его тьютор, так что он не наделает много глупостей. Гриффитс разумный человек.
— Справедливо. А где его тетушка Мэри? — спросил Фиц, протягивая Неду бокал вина.
Они были в Большой библиотеке, слывшей лучшей в Англии. Огромная комната! Сводчатый потолок прятался в тенях вверху, а обстановка была темно-красной, вишневой и блестела позолотой. По стенам тянулись уставленные книгами полки, рассеченные балконом на полпути к потолку; красивая винтовая лестница, украшенная искусной резьбой, открывала любителям рыться в фолиантах путь к небесам, а лесенки красного дерева на колесиках позволяли дотянуться до любого тома. Даже два массивных многостекольчатых окна в готическом стрельчатом стиле не могли обеспечить достаточное освещение. Люстры, свисавшие под балконом и по периметру потолка, то есть над центром комнаты, для чтения были бесполезны. Балкон поддерживали колонны с веерными капителями, а позади них в озерцах света от горящих свечей располагались пюпитры, столы, стулья. Внушительное бюро Фица занимало амбразуру одного из окон. Обитые пунцовой кожей мягкие диванчики стояли на персидских коврах, устилавших пол, а два пунцовой кожи покойных кресла расположились по сторонам камина левантийского мрамора, щеголяющего горельефами двух розовато-желтоватых нереид.
Они сидели в креслах у камина: Фиц — прямой, как шомпол, такова уж была его натура, Нед — закинув ногу в сапоге на ручку кресла. Казалось, им было легко друг с другом — два старых приятеля, расслабляющиеся после дня охоты. Но охота была не на зверей, а дружба — не равных по положению.
— В данное время мисс Мэри в Грэнтеме ожидает почтовую карету в Ноттингем. Они не ежедневны.
— Грэнтем? Почему она не отправилась на запад от Пеннин прямо в Дерби, если ее цель Манчестер?
— Тогда пришлось бы ехать через Лондон, а, по-моему, она женщина не из терпеливых, — ответил Нед. — Она пересекает Пеннины на Дерби через Ноттингем.
У Фица вырвался легкий смешок.
— Ну, это превосходит все! Конечно, она женщина нетерпеливая. — Посерьезнев: — Ты сумеешь следить за ней?
— Без труда. Но из-за твоих ожидаемых гостей я подумал, что лучше заехать сюда, пока она ждет в Грэнтеме. Завтра я вернусь следить за ней.
— А она привлекает к себе внимание?
— Нисколько. Тут надо отдать ей должное, она сдержана — ни пустой болтовни, ни каких-либо выходок. Не будь она такой красивой женщиной, я бы рискнул сказать, что она не нуждается в присмотре. Но она притягивает внимание самых разных мужчин: кучеров, почтальонов, грумов и конюхов, трактирщиков, половых, пассажиров на крыше и козлах. Те, кто внутри кареты с ней, не опасны — старые хрычи и мужья на коротком поводке.
— Ей приходилось отбиваться от амурных приставаний?
— До сих пор нет. По-моему, она не понимает, что разжигает мужскую похоть.
— Да, скорее всего. Если откинуть ее досадную эксцентричность, она вообще скромное создание.
— Мне кажется, Фиц, — сказал Нед старательно безразличным тоном, — ты излишне тревожишься. Ну, чем в конечном счете она может тебе повредить? Ведь никто и внимания не обратит на ее жалобы и не станет ее слушать, если она попытается чернить Дарси, что бы там ни сочинял Аргус в своих письмах. Ты — великий человек. Она — никто.
Фиц вытянул длинные ноги и скрестил лодыжки, глядя в рубиновую глубину своего бокала. Его лицо исполнилось горечи.
— Ты был ограничен Пемберли и не знал эту семейку, когда все они были вместе, Нед, вот в чем беда. В те дни ты никуда меня не сопровождал. Моя озабоченность Мэри Беннет ничего конкретного под собой не имеет, простая предосторожность. Моя репутация — это мое все. Хотя Дарси в родстве со всеми королями, когда-либо занимавшими английский трон, они избежали замаранности более глупых людей — людей, урывавших великие почести, верховные посты. Теперь, наконец, после тысячи лет ожидания в моей власти вознести имя Дарси абсолютно безупречным образом — как избранного главы английского парламента. Герцог? Фельдмаршал на поле боя? Устроитель королевского брака? Ха! Жалкие пустячки! Англия никогда не падала так низко, как при Ганноверцах — мелкие немецкие князьки с именами длиннее их родословной! Зато ее парламент поднимался точно пропорционально мельчанию ее государей. Премьер-министр, Нед, в эти дни нашего века подлинно превосходит кого бы то ни было. Сто лет назад это все еще было пустое звание, передававшееся в палате лордов от одного другому, будто графин портвейна, тогда как сегодня оно начинает опираться на палату общин. Передается по воле избирателей, а не закоснелая привилегия неизбираемой олигархии. Как премьер-министр я займусь послебонапартовской Европой. Пусть его русская кампания и покончила с ним, но континент после него лежит в развалинах. Я приведу его в порядок и буду величайшим государственным деятелем всех времен. Ничто не должно стоять у меня на пути.
Нед смотрел на него, сдвинув брови: вопреки всей их многолетней близости, эту сторону Фица он знал не настолько хорошо, как хотел бы.
— Но при чем тут эта женщина? — спросил он.
— Очень даже причем. Есть присловье такое старое, что давно забыто, кто произнес его первым: «Грязь прилипает». Ну, даю тебе клятву, что ни единый, самый крохотный комочек грязи не запачкает имя Дарси из Пемберли! Семья моей жены двадцать лет была шипом в моем боку. Сначала матушка, источник непрерывных неприятностей — стервы, вроде Каролины Бингли распускали рассказы о ее выходках по всему Вест-Энду столь же смешные, сколь и губительные. Как я корчился! И когда отец услужливо умер, я запер ее вдали от Лондона. Для того лишь, чтобы обнаружить, что гидра отрастила еще одну голову — Лидию. С ней я разделался, отлучив от приличного общества и навсегда поместив в Ньюкасле. Затем Джордж Уикхем был выгнан из страны, и я поручил тебе попасти ее, когда она подбиралась слишком близко к Пемберли. Хотя эта голова не отсечена начисто, она висит на лоскуте кожи и сама подняться не может. А теперь как раз, когда мои планы должны принести плоды, возникает худшая по сей день из голов гидры — сестрица Мэри. Вреднейшая творительница добра!
Подобрав ноги, Фиц наклонился вперед, его худое лицо освещал мрачный, очень старый гнев.
— Вообрази, будь добр, что эта творительница добра с лицом боттичеллиевского ангела пишет свою жуткую книгу — книгу, которая, быть может, обвиняет Дарси из Пемберли в неких преступлениях. Что скажут свет и парламент? Грязь прилипает.
— Я не понимал, — медленно сказал Нед, — что ты так твердо решил идти своим собственным путем.
— Говорю тебе, я буду премьер-министром этих островов!
— Серьезно, Фиц, позволь ей написать книгу. Никто же не станет ее читать.
— Откуда такая уверенность? Красивые женщины не остаются незамеченными, Нед. Что, если Ангус Синклер прознает про ее книгу? Целеустремленный человек с друзьями повсюду. И к тому же человек, который поднял весь этот тарарам, сделав Аргуса знаменитостью?
— Фиц, ты преувеличиваешь! Почему ее книга должна иметь хоть какое-то отношение к Дарси? Она ищет сведения о тяготах бедняков. Право, это буря в чайной чашке.
— Некоторые чайные чашки способны расшириться настолько, что вместят океан. — Фиц налил еще вина себе и Неду. Опыт научил меня, что семейка Беннет — это непрерывная катастрофа, вот-вот грозящая разразиться. Я не пророк обреченности на гибель, но всякий раз, когда родственники моей жены задирают свои безобразные головы гидры, я трепещу. У них есть манера сокрушать мои удачи.
— Будь они мужчинами, разделываться с ними было бы проще, я это вижу. — Темное лицо стало еще темнее. — Молчание мужчин можно обеспечить тем или иным способом. Но женщины чертовски трудны.
— Я никогда не просил об убийстве.
— Знаю, и я благодарен. Однако, Фиц, если когда-нибудь в нем возникнет необходимость, я в полном твоем распоряжении.
Фиц в ужасе отодвинулся.
— Нет, Нед, нет! Я могу понять избиение до полусмерти какого-нибудь упрямого идиота, но ни в коем случае до смерти! Я запрещаю это.
