Ральфа.
— Вот и все, Гарри, — сказал Пэдди юристу. — Мы не станем оспаривать завещание. Пускай церковь получает деньги Мэри, я не против.
Гарри с досадой всплеснул руками.
— Черт подери, мне смотреть тошно, как вас провели!
— А я век буду благодарен Мэри, — мягко сказал Пэдди. — Если бы не Мэри, я по сей день надрывался бы в Новой Зеландии из-за куска хлеба.
Когда они выходили из гостиной, Пэдди остановил отца Ральфа и, к изумлению всех столпившихся в дверях столовой любопытных, протянул ему руку.
— Пожалуйста, не думайте, ваше преподобие, мы ни капельки не в обиде. Если уж Мэри что надумала, ее вовек ни одна живая душа бы не отговорила, хоть брат, хоть муж, хоть священник. Вы уж мне поверьте, она сделала, что хотела. Вы были очень добры к ней, и вы всегда очень добры к нам. Мы этого век не забудем.
Сознание вины. Бремя. Отец Ральф готов был не принять этой узловатой, натруженной руки, но кардинальский разум взял верх — он лихорадочно сжал протянутую руку и, терзаясь в душе, улыбнулся.
— Спасибо вам, Пэдди. Будьте спокойны, я позабочусь, чтобы вы никогда ни в чем не нуждались.
На той же неделе он уехал и до отъезда ни разу не заглянул в Дрохеду. В оставшиеся дни уложил немногие свои пожитки и объехал в округе все дома и фермы, где жили католики; побывал везде, кроме Дрохеды.
Обязанности духовного пастыря в Джиленбоунской округе принял преподобный Уоткин Томас, прибывший для этого из Уэльса, а преподобный Ральф де Брикассар стал личным секретарем архиепископа Дарка. Но труды его были не так уж тяжки — ему помогали два младших секретаря. Занят он был главным образом тем, что выяснял, чем именно владела Мэри Карсон, и принимал бразды правления, дабы руководить всем этим на благо и от имени Святой католической церкви.
ЧАСТЬ III. 1929-1932. ПЭДДИ
Глава 8
Настал Новый год, отпраздновали его, по обыкновению, на балу в Радней Ханиш, у Энгуса Маккуина, — а семья Клири все еще не перебралась окончательно в Большой дом. Не так-то просто собрать и уложить все инструменты и пожитки, что накопились за семь с лишком лет, да еще Фиа объявила, что сначала надо как следует отделать в Большом доме хотя бы гостиную. Впрочем, никто и не спешил с переездом, хотя все его предвкушали. В чем-то жизнь будет такая же, как на старом месте: электричества и в Большом доме нет, и мух тоже полно. Но летом там градусов на двадцать прохладней, чем на улице, — спасает толщина каменных стен и призрачные эвкалипты, заслоняющие крышу от солнца. И настоящая роскошь — пристройка с ванной, всю зиму туда подается горячая вода по трубам, что проходят за огромной плитой в стоящей рядом кухне, и вся вода — только дождевая. Купаться и принимать душ можно только в этой пристройке, правда, большой, с десятком отдельных кабинок, но и в Большом доме, и во всех домах- службах есть теплые ватерклозеты — неслыханная роскошь, завистливые джиленбоунцы потихоньку от Мэри Карсон поговаривали, что уж это чрезмерная изнеженность. Если не считать гостиницы «Империал», двух ресторанчиков, католического монастыря и дома при церкви, повсюду джиленбоунцы, и горожане и фермеры, довольствовались уборными во дворе. Повсюду — но не в Дрохеде, тут было столько цистерн, столько бочек у водосточных труб под многочисленными крышами, что запасов дождевой воды хватало. Порядок был строгий — зря воду не тратить, побольше пользоваться дезинфицирующим жидким мылом.
Но после обыкновенной ямы, служившей отхожим местом, это был сущий рай.
Еще в начале декабря отец Ральф прислал Пэдди чек на пять тысяч фунтов на текущие расходы, как пояснил он в записке; Пэдди даже ахнул от удивления и отдал чек жене.
— Наверно, я за всю свою жизнь столько не заработал, — сказал он.
— Что же мне с этим делать? — спросила Фиа, с недоумением посмотрела на чек, потом на мужа, глаза ее заблестели. — Деньги, Пэдди! Наконец-то у нас есть деньги, понимаешь? Миллионы тетушки Мэри мне не нужны, такая уйма — это уже что-то непонятное, ненастоящее. А вот эти деньги — настоящие! Что мне с ними делать?
— Тратить, — просто ответил Пэдди. — Отчего не купить что-нибудь новое из одежды себе и ребятам? И, может, тебе хочется какую мебель для нового дома? Уж не знаю, чего еще нам надо.
— И я не знаю, вот глупо, правда? — Фиа встала из-за стола (они только что позавтракали), властно кивнула дочери. — Пойдем-ка посмотрим, как там и что.
Хотя минуло уже три недели с той, сумасшедшей, что последовала за смертью Мэри Карсон, никто из Клири еще и не подходил к Большому дому. Но если прежде Фиа держалась подальше от него, нынешний приход стоил многих визитов. Сопровождаемая целой свитой — миссис Смит, Минни и Кэт, она переходила с Мэгги из комнаты в комнату, и Мэгги недоумевала: никогда еще она не видела мать такой оживленной. Фиа все время бормотала про себя — это, мол, просто ужас, невозможно, невыносимо, слепая, что ли, была Мэри, в цвете не разбиралась или уж вовсе лишена вкуса?
Дольше всего Фиа задержалась в гостиной, придирчиво всю ее оглядела. Гостиная по размерам уступала только зале — просторная, сорок футов в длину, тридцать в ширину, высокий, пятнадцати футов, потолок. И престранная смесь безобразия и красоты в убранстве, стены, сплошь выкрашенные в кремовый цвет, давно пожелтели и никак не оттеняют великолепного лепного потолка и резных панелей в простенках. По стене, выходящей на веранду, во всю сорокафутовую длину ее, сплошной ряд высоких, от пола до потолка, окон, вернее, стеклянных дверей, но тяжелые шторы коричневого бархата еле пропускают сумрачный свет; обивка кресел какая-то буро-коричневая, тут же две изумительные малахитовые скамьи и две необыкновенно красивые скамьи флорентийского мрамора и громадный камин, отделанный кремовым мрамором с густо-розовыми прожилками. На паркете тикового дерева ровнехонько, словно по линеечке, разложены три прекрасных обюссонских ковра, чудесная уотерфордовская люстра, которую можно бы опустить на шесть футов, вздернута на скрученных винтом цепях под самый потолок.
— Честь вам и слава, миссис Смит, — сказала Фиа. — Все здесь просто ужасно, но нигде не пылинки. Я устрою что-нибудь более достойное ваших забот. Такая красота эти скамьи, и совершенно теряются без подходящего фона, просто стыд и срам! Меня всегда, с первого взгляда, подмывало переделать эту комнату, чтобы всякий, кто войдет, ахнул от восторга, и при этом чтоб было очень уютно, просто уходить не хотелось.
Письменным столом Мэри Карсон служило уродливое бюро в истинно викторианском стиле, на нем стоял телефон; Фиа подошла, презрительно щелкнула по мрачному темному дереву.
— Мой письменный столик тут будет очень кстати, — сказала она. — С этой комнаты я и начну, и перееду сюда, когда мы ее обставим, не раньше. Тогда у нас будет хоть один не скучный уголок, где приятно всем собраться и посидеть.
Она подсела к бюро и сняла телефонную трубку.
Дочь и три служанки стояли бок о бок и растерянно слушали, как она дает поручения Гарри Гофу. Пускай Марк Фойз вечерней почтой вышлет образчики тканей; фирма «Нок и Кербис» пусть пришлет образцы красок, братья Грейс — образцы обоев; эти и другие сиднейские магазины должны выслать составленные для нее каталоги с описанием имеющейся у них мебели. Смеющимся голосом Гарри пообещал подыскать искусного мастера-обойщика и артель маляров, способных выполнить кропотливую работу, какой требует Фиа. Ай да миссис Клири! Она не оставит в доме никаких следов Мэри Карсон.
Едва закончились телефонные переговоры, всем велено было тут же сорвать с окон бархатные коричневые портьеры. В порыве расточительства Фиа распорядилась швырнуть их в кучу мусора во дворе и самолично ее подожгла.
— Нам они не нужны, — объявила она, — и я не стану их навязывать джиленбоунским беднякам.
— Хорошо, мам, — оцепенев от удивления, пробормотала Мэгги.
— Здесь окна занавешивать незачем, — сказала Фиа, беспечно сокрушая все правила, принятые в ту пору в убранстве жилищ. — Веранда очень широкая, прямо в комнаты солнце не попадает, так на что нам занавеси? Я хочу, чтобы эта комната была на виду!
Прибыли заказанные ткани, и обойщик, и маляры; Мэгги и Кэт велено было взобраться на стремянки,
