хватает.
Это было самое критическое замечание Пэдди по поводу того, как заправляла имением его сестра.
Никто из Клири и не слыхивал, что у человека может быть столько денег и они в молчании пытались освоиться с неожиданным богатством.
— Нам и половины этого не потратить, Пэдди, — сказала Фиа. — Он все для нас сделал, больше уже не на что тратить.
Пэдди с нежностью посмотрел на жену.
— Твоя правда. Но знаешь, это славно, что больше не придется считать каждый грош, верно? — Он откашлялся, потом продолжал:
— Теперь, я так думаю, мама с Мэгги у нас остаются малость не у дел. Я-то считать не мастер, а вот наша мама умеет складывать и вычитать, делить и умножать, что твоя учительница арифметики. И теперь она будет нашим счетоводом, нечего конторе Гарри Гофа этим заниматься. Я раньше не знал, оказывается, Гарри отдельного служащего нанял, только чтоб вести счета Дрохеды, а сейчас ему человека не хватает, так он не прочь опять нам эти дела передать. Он мне сам и подсказал, что из мамы получится отменный счетовод. Он пришлет кого-то из Джилли, чтоб тебя обучили по всем правилам, Фиа. Вообще-то, видно, дело это непростое. Надо вести бухгалтерские книги, и журналы, и кассовые книги, и всю отчетность, каждый день все записывать, в общем, много всего. Работы хватит, только она не будет тебя выматывать, как стряпня да стирка прежде выматывали, верно я говорю?
Мэгги едва не закричала: «А я как же? Разве я меньше мамы стирала и стряпала?!'
А Фиа улыбнулась — по-настоящему улыбнулась, в первый раз с того дня, как они узнали про Фрэнка.
— Я с радостью за это возьмусь, Пэдди, право. Почувствую, наконец, что и я в Дрохеде не посторонняя.
— Боб тебя научит водить новый «роллс-ройс», теперь ведь это будет твоя работа — ездить в Джилли в банк и советоваться с Гарри. И потом, будешь спокойна, что во всякую минуту можешь сама съездить, куда тебе понадобится, хоть бы нас никого и не было под рукой. Мы тут уж больно на отшибе живем. Я давно хотел вас с Мэгги выучить водить машину, да все недосуг было. По рукам, Фиа0 — По рукам, Пэдди, — весело ответила жена.
— Ну, Мэгги, теперь мы и тебя определим к делу. Мэгги воткнула иголку в носок, отложила его, вскинула глаза на отца и вопросительно, и сердито: конечно же, сейчас он скажет — мол, мама будет занята счетами да отчетами, а уж приглядывать за хозяйством в доме и на усадьбе твоя забота.
— Не хотел бы я, чтоб из тебя получилась этакая важная барышня-белоручка вроде иных дочек здешних господ скотоводов, — сказал Пэдди с улыбкой, от которой его слова лишились всякой презрительности. — Так что я и тебе подберу настоящую работенку, малышка Мэгги. Будешь присматривать за ближними выгонами — на тебе участок у Водоема, речной, Карсонский, Уиннемурский и у Северной цистерны. И Главная усадьба. Будешь в ответе за лошадей — которых когда на работу посылать, которым давать роздых. Понятно, в самую страду, когда скот и сортировка овец, мы будем собираться все вместе, а остальное время, думаю, ты и сама справишься. Джек тебя научит командовать собаками и работать кнутом. Ты ж у нас бойкая, не хуже мальчишки, так я думаю, тебе это больше по вкусу придется — скакать по выгонам, чем валяться на диване, — докончил Пэдди и уж совсем до ушей расплылся в добродушной улыбке.
Пока он говорил, сердитое недовольство Мэгги развеялось как дым — опять он родной, близкий, думает о ней, любит, как любил когда-то ее маленькую. Как же она могла в нем сомневаться? Со стыда Мэгги готова была ткнуть себя иглой в коленку, да раздумала — слишком обрадовалась, чтобы всерьез захотелось самой себе сделать больно, и вообще уж очень это дурацкий выход для угрызений совести…
Она просияла.
— Ой, папочка, это будет чудесно!
— А мне что делать, папа? — спросил Стюарт.
— В доме ты женщинам больше не нужен, так что пойдешь опять к овцам.
— Хорошо, папа.
Стюарт с тоской посмотрел на мать, но не сказал больше ни слова.
Фиа и Мэгги научились водить новый «роллс-ройс», который Мэри Карсон выписала за неделю до смерти; Мэгги училась управлять собаками, Фиа — вести бухгалтерские книги и прочую отчетность.
Если б не разлука с отцом Ральфом, Мэгги, как никто, была бы счастлива безгранично. Ведь она давным-давно о том и мечтала — стать заправским овчаром, скакать верхом по лугам, под открытым небом. Но все время ей не хватало отца Ральфа, во сне и наяву грезился тот его поцелуй — драгоценное воспоминание, к которому она возвращалась тысячи раз. А все же память неосязаема, как ни старайся, подлинное ощущение не вернешь, остается лишь призрак, тень, грустное тающее облачко.
Он написал им про Фрэнка — и разом рассыпались надежды Мэгги, что под этим предлогом он сам побывает в Дрохеде. Свою встречу с Фрэнком в гоулбернской тюрьме он описывал очень сдержанно, ни словом не выдал, как она была мучительна, не намекнул, что у Фрэнка душевное расстройство и оно становится все тяжелее. Тщетно он добивался, чтобы Фрэнка перевели в Мориссет — лечебницу для душевнобольных преступников, его и слушать не стали. И он в письме к Пэдди самыми розовыми красками изобразил Фрэнка, покорно искупающего свои грехи перед обществом, и подчеркнул: Фрэнк не подозревает, что родным известно о случившемся. Он, отец Ральф, заверил Фрэнка, что сам он узнал об этом из сиднейских газет и сумеет позаботиться, чтобы до семьи Клири весть эта не дошла. Его обещание успокоило Фрэнка, прибавил отец Ральф и этим ограничился.
Пэдди поговаривал о том, чтобы продать каурую кобылу, на которой прежде ездил отец Ральф. Мэгги теперь ездила по выгонам на поджаром вороном меринке, который служил ей прежде для прогулок — воронок был славный, послушный, куда приятней злобных меринов и норовистых кобыл с конного двора. Лошади эти были умны, но не отличались кротким нравом. И от того, что в Дрохеде не было ни одного жеребца, они не становились приветливей.
— Нет, папа, пожалуйста, не надо! — взмолилась Мэгги. — Я сама стану ездить на каурой! Подумай, как будет нехорошо, отец Ральф сделал нам столько добра, и вдруг он приедет в гости и увидит, что мы продали его лошадь!
Пэдди в раздумье посмотрел на дочь.
— Навряд ли отец Ральф к нам когда-нибудь приедет, Мэгги.
— А вдруг приедет! Откуда мы знаем!
Пэдди не мог выдержать взгляда ее глаз, так похожих на глаза матери; нет сил огорчать ее еще сильней, она и так горюет, бедняжка.
— Что ж, ладно, Мэгги, оставим и каурую, только смотри, чтоб они у тебя ходили под седлом поровну, не застаивались, зажиревшие лошади мне в Дрохеде не нужны, понятно?
Прежде ей совсем не хотелось садиться на лошадь отца Ральфа, но с этого дня она ездила то на одной, то на другой — пускай обе честным трудом зарабатывают свой овес.
Да, вышло очень удачно, что близнецов без памяти полюбили миссис Смит, Минни и Кэт, — Мэгги разъезжала по выгонам, Фиа долгие часы проводила у себя в гостиной за письменным столом, а Джимсу и Пэтси жилось превесело. Бойкие, неугомонные, они у всех путались под ногами, но были оба такие жизнерадостные и приветливые, что ни у кого не хватало духу долго на них сердиться. По вечерам у себя в домике миссис Смит, которая давно уже перешла в католичество, на коленях изливала благодарность, переполнявшую ее сердце. Пока жив был ее Роб, не дано ей было радости иметь своих детей, и долгие годы не слышалось детских голосов в Большом доме — тем, кто его обслуживал, запрещалось водить дружбу с семьями овчаров, что жили в домиках на берегу реки. Но приехало семейство Клири, родня Мэри Карсон, и наконец-то появились дети. А теперь — теперь Джиме и Пэтси окончательно поселились в Большом доме.
Зима прошла без дождей, не принесло дождей и лето. Палящее солнце иссушило сочные, высотой по колено золотистые травы до самой сердцевины, каждая травинка стала хрусткой и ломкой. Поглядеть вдаль можно только сощуря глаза в щелочку и нахлобучив широкополую шляпу до самых бровей — луга отсвечивают слепящим серебром; меж зыбких голубых миражей закручиваются вихорьки пыли, деловито снуют, сметая в кучи и перекатывая с места на место сухие листья и мертвые травинки.
