получить его можно только у меня: за шесть пенсов — пол-иинты.
Сделав очередную паузу, мистер Хэнкс харкнул и сплюнул под ноги.
— Есть будете вшестером из одного котла, припасы выдает эконом. По воскресеньям, понедельникам, средам, четвергам и субботам на шестерых положена одна коровья щека или голень, три пинты гороха, три фунта овощей, шесть фунтов хлеба и шесть кварт легкого пива. По вторникам и пятницам дают овсянку. Можете брать столько воды из Темзы, сколько захотите, да вдобавок получите три пинты овсяной крупы, три фунта сыра и шесть фунтов хлеба. И больше ни на что не рассчитывайте. Если съедите все это на ужин, утром вам придется поголодать. Мистер Кэмпбелл разрешает вам мыться каждый день и бриться по воскресеньям, перед церковной службой. Выходя из трюма на работу или службу, берите с собой ведра и выливайте за борт. На каждый отряд полагается одно ведро. Вас будут держать взаперти, а чем вы будете заниматься там, внизу, мне все равно, как и мистеру Кэмпбеллу.
Он довольно осклабился.
— Но сначала, — продолжал он, присев на корточки, хотя мистер Сайкс и его помощники остались стоять, — я обыщу ваши сундуки и мешки, так что открывайте их, и поживее!
Уже научившись понимать странный выговор начальника плавучей тюрьмы, каторжники отперли замки на сундуках и подняли крышки.
Мистер Герберт Хэнкс проводил обыск с непревзойденным усердием. К счастью, он начал осмотр с вещей Айка Роджерса и его товарищей, сундуки которых были меньше размером и легче, а у двух пареньков из Уилтшира вообще отсутствовали. Тряпки и одежду Хэнкс отбрасывал в сторону, но каждый предмет попадал в руки мистера Сайкса, который тщательно прощупывал все швы и подкладки. При обыске не было найдено ничего подозрительного. Тюремщики не польстились на скудные пожитки заключенных.
— А где ваши деньги? — спросил Хэнкс.
Айк умело изобразил удивление:
— У нас их нет, сэр. Мы пробыли в глостерской тюрьме целый год и потратили все до последнего гроша.
— Вот как? — Мистер Хэнкс повернулся к товарищам Ричарда, и его глаза хищно блеснули. — А что там у вас? Откуда столько вещей? — Из сундука и мешков Ричарда он извлек одежду, бутылки и флаконы, несколько каменных фильтров, кучу тряпок, книги, пачку писчей бумаги и перья — прелюбопытные предметы! — и две лишние пары грубых башмаков. Осмотрев башмаки, Хэнкс разочарованно нахмурился и переглянулся с не менее разочарованным Сайксом. — И вправду деревенщина. Таких ножищ здесь нет ни у кого, башмаки будут велики даже Длинному Джойсу. Что это? — продолжал он, указывая на бутылку.
— Деготь, мистер Хэнкс.
— А это что за штуковина?
— Каменный фильтр, сэр. Через него я пропускаю воду для питья.
— Здесь уже есть фильтры, стоят под каждой помпой. Как тебя зовут, большеногий?
— Ричард Морган.
Хэнкс выхватил у одного из помощников Сайкса лист бумаги и просмотрел его: он умел читать, но это искусство давалось ему с трудом.
— Теперь у тебя нет имени. Отныне, Морган, ты каторжник номер двести три.
— Да, сэр.
— Смотрю, ты у нас грамотный. — Мистер Хэнкс перелистал одну из книг Ричарда, надеясь отыскать скабрезные рисунки или стишки, но ничего не нашел и раздраженно захлопнул книгу. — А это что?
— Средство от нарывов, сэр.
— А это?
— Мазь для лечения порезов и язв.
— Черт, да у тебя здесь целая аптека! Зачем ты притащил сюда эту дрянь? — Вытащив пробку из одной бутылки, он подозрительно принюхался. — Фу! — Он отшвырнул бутылку. — Воняет, как вода из реки!
Не меняясь в лице, Ричард наблюдал, как начальник тюрьмы поднял пустой сундук, потряс его в воздухе, простукал все боковые стенки и дно. После этого Хэнкс принялся прощупывать швы мешков, но ничего не обнаружил. В конце концов он присвоил лучшую бритву Ричарда, ремень, точильный камень и самую новую пару чулок. Затем пришла очередь сундука и мешка, принадлежащих Уиллу Коннелли. Невозмутимо и незаметно Ричард присел, подобрал бутылку и пробку и отложил их в сторону. Поймав многозначительный взгляд мистера Сайкса, Ричард кивнул неподвижному Роджерсу и принялся укладывать вещи обратно в сундук. Роджерс и молодежь последовали его примеру.
Осмотрев вещи всех двенадцати каторжников, мистер Хэнкс самодовольно усмехнулся.
— Так где вы прячете монеты? Где ваши деньги, черти?
— У нас их нет, сэр, — отозвался Недди Перрот. — Мы целый год пробыли в тюрьме, а там были женщины... — И он виновато развел руками.
— Вывернуть карманы!
Карманы оказались пустыми у всех, кроме Ричарда, Билла, Недди и Уилла, которые засунули в них книги.
— Скидай одежу! — рявкнул мистер Хэнкс.
Каторжники сняли пальто и сюртуки, мистер Сайкс лично осмотрел всю одежду.
— Ничего, — доложил он с усмешкой.
— Обыщите их, мистер Сайкс.
Заключенные истолковали эти слова как приказ обыскать их самих. Мистер Сайкс добросовестно исполнил его, с явным удовольствием щупая гениталии и ягодицы.
— Ничего, — повторил он, и в его глазах вспыхнуло предвкушение.
— Всем присесть и наклониться! — велел мистер Хэнкс сладостно дрогнувшим голосом. — И предупреждаю: если мистер Сайкс найдет деньги у кого-нибудь в заднице, отмывать их будете собственной кровью!
Мистер Сайкс действовал грубо, неторопливо и умело. Четверо молодых мужчин и Джо Лонг расплакались от боли и унижения, остальные перенесли экзекуцию, не выказывая никаких эмоций.
— Ничего, — заключил мистер Сайкс. — Ровным счетом ничего, мистер Хэнкс.
— Мы из Глостера, — объяснил Ричард, одеваясь. — Там живут бедно.
«Вот я и получил сполна. Позор и деньги. Чтоб мне провалиться!»
— Отведите их вниз, мистер Сайкс, — велел начальник плавучей тюрьмы и с разочарованным видом отошел.
Двадцать восьмого января тысяча семьсот восемьдесят шестого года на «Церере» насчитывалось двести тринадцать каторжников; двенадцать прибывших из Глостера получили номера с двести первого по двести тринадцатый, Ричарду достался двести третий. Но по номерам их называл только мистер Герберт Хэнкс с Пламстед-роуд близ Уоррена, Вулвич.
Какой-то мудрый человек — вероятно, чтобы умаслить заключенных из лондонского Ныогейта, презирающих деревенщин, — отделил столичных преступников от привезенных из провинции, поместив их на разные палубы. Лондонцы заняли вторую палубу, а провинциалы — самую нижнюю. А может, причиной столь мудрого решения стала непрекраща-ющаяся борьба между лондонскими преступниками и провинциалами на кораблях «Блюститель» и «Юстиция», где все смешалось так, что распутать это хитросплетение было не под силу даже мистеру Дункану Кэмпбеллу. Размещая каторжников на судне «Дюнкерк» в Плимуте, он зашел еще дальше и разделил корабельные помещения на семь отсеков — согласно разработанной им самим запутанной классификации.
Различия между англичанами были поразительны. Жаргон лондонского Ньюгейта для непосвященных звучал как совершенно незнакомый язык, хотя многие, кто пользовался им, умели говорить на вполне понятном, но ломаном английском. Беда заключалась в том, что большинство заключенных из принципа отказывалось пользоваться литературным языком, демонстрируя свою исключительность. Узники, привезенные с севера и с юга, из Йоркшира и Ланкашира, более-менее понимали друг друга, но как бы правильно они ни выражались, остальные не могли разобрать ни единого слова, произнесенного ими. Мало того, ливерпульцы говорили на так называемом скаусе, еще одном малоизвестном диалекте. Жители центральных графств могли объясниться с уроженцами западных округов; и те и другие понимали
