того, я не чистокровный ирландец. В жилах жителей Ольстера течет кровь викингов. Вот почему я люблю море и новые, неведомые земли. От предков-ирландцев я унаследовал мечтательность, а от викингов — стремление превращать мечты в реальность.
Но реальность в Кейптауне оставляла желать лучшего. Голландские бюргеры, которые правили городом (кроме них, в Кейптауне жило много англичан, отстаивающих интересы достопочтенной Ост- Индской компании), радостно потирали руки, предвкушая огромную прибыль, и умышленно затягивали переговоры с командором флотилии. В оправдание голландцы объясняли, что недавно в Южной Африке разразился голод, два последних года выдались неурожайными, из-за падежа сократилось поголовье скота, — и так далее, и тому подобное. Губернатор Филлип невозмутимо выслушивал всю эту чушь, прекрасно понимая, что его собеседники вознамерились вздуть цены на свой товар. Ничего другого от жителей Кейптауна он и не ожидал.
А может, губернатор лучше, чем кто-либо из его подчиненных, понимал, что лишь длительные стоянки в портах помогают каторжникам и морякам выжить. Именно он распорядился закупить апельсины, свежее мясо, хлеб и всевозможные овощи. Корабли не предназначались для перевозки сотен пассажиров в год. Значит, в порту следовало пробыть столько, чтобы подкормить их, иначе очередной этап плавания их погубит. Того же мнения придерживались сами пехотинцы и каторжники.
Между капитаном Дунканом-Синклером и агентом подрядчика, мистером Закери Кларком, разразилась яростная ссора: капитан отказался принять на борт новый груз галет, заявив, что на вкус они ничем не лучше опилок. Синклер был занят погрузкой домашнего скота, преимущественно овец и свиней, половина которых предназначалась для разведения в Ботани-Бей. На корабль в огромном количестве свозили кур, уток, гусей и индеек, и вскоре ют и шканцы стали напоминать скотный двор. Со своего наблюдательного пункта на ютовой надстройке Синклер теперь видел лишь поросшие шерстью спины. Тюки сена и мешки фуража запихивали под нижние нары в тюремной камере, так что там едва хватало места ведрам и личным вещам каторжников. Кроме того, все уже узнали, кто из узников нечист на руку, вещи каждого вора периодически осматривали, всякий раз обнаруживая среди них чужую собственность. Чаще всего воры льстились на еду и ром, незаконно приобретенный у сержанта Найта, на которого вскоре донес один из рядовых пехотинцев. Даже во время стоянки в порту на корабле находились люди, способные убить ради кружки рома.
К тому времени все попугаи из Бразилии сдохли, из домашних любимцев уцелели только скотч-терьер Уоллес и принадлежащий лейтенанту Джорджу Джонстоуну бульдог Софи. Софи забеременела — очевидно, от Уоллеса, что весьма забавляло Шарпа, и все обитатели корабля с нетерпением ждали появления потомства двух представителей совершенно разных пород. Котят Родни к тому времени раздали на другие суда, но сам Родни и его подруга ничуть не похудели за время плавания.
К концу первой недели ноября на судно начали грузить провизию, а капитан Синклер распорядился отчистить наружную обшивку «Александера» в тех местах, где ее не покрывали листы меди. Вдохновленный всеобщей суетой, врач Балмен в очередной раз провел окуривание, чистку и побелку камеры и помещения для морских пехотинцев. Он без устали вспоминал восхитительные поездки в город и к подножиям холмов, восхищался красотой местных кустарников и деревьев, почти сплошь покрытых весенними бутонами — и какими бутонами! Многие из них напоминали каракулевые шапки пастельных тонов, обрамленные гигантскими лепестками.
— Напрасно я не попросил мистера Донована об очередном одолжении, — ворчал Ричард, яростно орудуя кистью. — Сообщить торговцам побелкой, что наш врач закупает ее без разрешения начальства!
Флотилия,покинула оживленную гавань двенадцатого ноября вместе с американским торговым судном из Бостона. Его экипаж столпился на палубе, впервые видя такой массовый исход кораблей из порта. На якоре суда простояли тридцать дней, и все это время команды так усердно запасались грузами, что теперь на каждом корабле царила теснота. Жеи-щин-каторжииц перевели с «Дружбы» на другие корабли, чтобы освободить место для овец и нескольких коров; на «Леди Пенрин» разместили жеребца, двух кобыл и жеребенка для губернатора. На остальные суда тоже погрузили лошадей и коров, а также множество овец, свиней и домашней птицы, поэтому вскоре нехватка воды стала более чем ощутимой. Особое внимание уделили размещению лошадей: для них соорудили загоны, в которых животные могли только стоять, не сдвигаясь ни на дюйм в сторону. Потеряв равновесие при качке, лошади легко могли сломать ноги. За коровами тоже ухаживали, как за ценным грузом.
Последний этап плавания начался точно так, как предсказывал Стивен Донован. Ветры и течения словно сговорились препятствовать продвижению флотилии и при этом не церемонились; то и дело налетали шквалы и поднимались высокие волны. Страдания пассажиров, подверженных морской болезни, возобновились. Наконец командор передал командование капитану «Сириуса» Джону Хантеру, а сам на «Дружбе» отправился на поиски благоприятного ветра. Через день шквалистый ветер утих, суда вошли в полосу штилей, борьба с парусами окончательно перестала приносить результаты.
За тринадцать долгих дней флотилия отдалилась лишь на двести сорок девять миль к юго-востоку от мыса. Норму воды вновь урезали до трех пинт в день, что возмутило всех обитателей судов, которым не хватало даже четырех пинт. Лейтенанты с «Александера» негодовали, поскольку теперь раздача питьевой воды превратилась в настоящий ритуал. Сержант Найт был отстранен от него, поэтому лейтенантам приходилось полагаться на трех весьма ненадежных капралов. А тем временем Найт, ничуть не огорченный новым распоряжением начальства, покачивался в гамаке, потягивая купленный у
Эсмеральды ром. Майор Росс считал, что отстранение станет для Найта тяжким ударом; он и представить себе не мог, сколько денег накопил Найт за время плавания, исподтишка продавая ром таким ценителям, как Томми Краудер.
Океан буквально кишел китами. Как зачарованные каторжники часами простаивали на палубе, пытаясь сосчитать их. Казалось, океан вымостили огромными валунами,' извергающими фонтаны. Среди гигантских морских животных преобладали кашалоты. Попадались и новые разновидности морских свиней — очень крупные и тупорылые. Некоторые матросы называли их косатками и часто вели споры о том, что такое косатка. В этих водах акулы достигали таких размеров, что иногда нападали на мелких китов, выскакивая из воды, сжимая голову кита челюстями и утаскивая его на дно кровавой воронки. Лисьи акулы пользовались в качестве оружия длинным острым хвостовым плавником. Одной памятной лунной ночью, бродя по палубе без сна, Ричард стал свидетелем битвы титанов: кита и какого-то чудовища, с виду напоминавшего каракатицу, которое обвило кита щупальцами. Кит нырнул, увлекая противника за собой в глубину. Кто знает, что еще могло таиться в толще воды, где водились левиафаны длиной восемьдесят футов и акулы, достигающие тридцати?
Поговаривали, будто губернатор Филлип намерен разделить флотилию, выбрать два или три судна и двинуться вперед с максимальной скоростью, оставив медлительные корабли позади. «Шарлотта» и «Леди Пенрин» тащились безнадежно медленно, как и грузовые суда, да и «Сириус» никак не мог прибавить ходу. Штурманы испробовали все способы поиска благоприятного ветра, в том числе расставили суда под разными углами, но тщетно.
После двух недель, проведенных в море, флотилии наконец улыбнулась удача — задул свежий бриз, и она поплыла на юго-запад со скоростью восемь узлов в час. Но вскоре поднялись гигантские волны, и «Леди Пенрин», везущая драгоценных лошадей Филлипа, сначала легла на бок, так что мачты нависли над самой водой, а потом мощная волна захлест-пула ее с кормы и прокатилась по всей палубе. Судно набрало столько воды, что всем пассажирам пришлось взяться за помпы и ведра. Но ни лошади, ни коровы не пострадали.
А ветер вскоре утих. Вынужденный подчиниться обстоятельствам, губернатор Филлип решил разделить флотилию. Он перебрался на «Запас» и велел следовать за ним «Александеру», «Скарборо» и «Дружбе», а капитану Хантеру с «Сириуса» поручил командование остальными семью судами. «Запас» несколько опережал три других корабля, а лейтенант Джон Шортленд следил за тем, чтобы «Александер», «Скарборо» и «Дружба» не теряли друг друга из виду.
Решение губернатора встретило суровую критику. Многие офицеры, нехотинцы и врачи считали, что если уж Филлип собирался разделить флотилию, то должен был сделать это после выхода из гавани Рио- де-Жанейро. Разумеется, ничего подобного Филлип не допустил бы, размышлял Ричард, подслушавший ссору Джонстоуна и Шарпа, которым пришлось потесниться, чтобы освободить одну каюту для Шортленда.
