Один из (…) любителей наслаждений, (…) после того как его на руках вынесли из бани и усадили в кресло, спросил: «Я уже сижу?» Ты полагаешь, что человек, не знающий, сидит ли он, в состоянии уразуметь, живет ли он?[1873]
Если только у мертвых сохраняется какое-то чувство, [Гай Калигула] ужасно злится, что он умер, а римский народ все еще живет.[1874]
Некоторые болезни следует лечить, не рассказывая о них больному. Многие умерли оттого, что узнали, чем больны.[1875]
[Людей], через тысячу унижений достигших высочайших почестей, тревожит ужасная мысль, что они страдали всего лишь ради надгробной надписи.[1876]
Гнусен тот, кто, утомленный скорее жизнью, чем трудом, умирает при исполнении служебных обязанностей.[1877]
Большинство людей (…) жаждут работать дольше, чем могут, (…) и сама старость лишь оттого им в тягость, что не позволяет работать.[1878]
Гай Туранний, (…) когда более чем в девяностолетнем возрасте (…) получил (…) освобождение от должности прокуратора, попросил, чтобы его положили на кровать и чтобы стоящие вокруг домочадцы причитали, словно над покойником. (…) Неужели так приятно умереть занятым человеком?[1879]
Добровольно решиться на отдых людям труднее, чем заслужить его по закону.[1880]
Гераклит всякий раз, как выходил на люди, плакал, а Демокрит смеялся: одному все, что мы делаем, казалось жалким, а другому – нелепым.[1881]
Мысль о боли мучит нас не меньше самой боли.[1882]
Как мы относимся к детям, так мудрец относится ко всем людям, ибо они не выходят из детства ни к зрелости, ни до седых волос, ни когда и седых волос уже не останется. [1883]
Если нас очень огорчает чье-то презрение, значит, нам особенно приятно было бы уважение именно этого человека.[1884]
Вступая в препирательство с кем-то, мы признаем его своим противником, а следовательно, равным себе, даже если мы и победим в стычке.[1885]
Один и тот же рассказ может рассмешить нас, если нас двое, и возмутить, если его слышит много народу; мы не позволяем другим заикнуться о том, о чем сами говорим постоянно.[1886]
Чем больше человек склонен обижать других, тем хуже он сам переносит обиды.[1887]
Отвоюй себя для себя самого.[1888]
Смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за плечами, – ведь сколько лет жизни минуло, все принадлежит смерти.[1889]
Все у нас чужое, лишь время наше. Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владенье природа, но и его кто хочет, тот и отнимает.[1890]
Все меня прощают, никто не помогает.[1891]
Кто везде – тот нигде. Кто проводит жизнь в странствиях, у тех в итоге гостеприимцев множество, а друзей нет.[1892]
Ничто так не вредит здоровью, как частая смена лекарств.[1893]
Если не можешь прочесть все, что имеешь, имей столько, сколько прочтешь, – и довольно.[1894]
Во всем старайся разобраться вместе с другом, но прежде разберись в нем самом.[1895]
Нередко учат обману тем, что обмана боятся, и подозрениями дают право быть вероломным.[1896]
Порок – и верить всем, и никому не верить, только (…) первый порок благороднее, второй – безопаснее.[1897]
Некоторые до того забились во тьму, что неясно видят все освещенное.[1898]
Нас чтут как стариков, хотя в нас живут пороки мальчишек, и не только мальчишек, но и младенцев; ведь младенцы боятся вещей пустяшных, мальчишки – мнимых, а мы – и того и другого.[1899]
Никакое зло не велико, если оно последнее. Пришла к тебе смерть? Она была бы страшна, если бы могла оставаться с тобою, она же или не явится, или скоро будет позади, никак не иначе.[1900]
Спокойная жизнь – не для тех, кто слишком много думает о ее продлении.[1901]
Кто презирает собственную жизнь, тот стал хозяином твоей.[1902]
Гнев рабов погубил не меньше людей, чем царский гнев.[1903]
Само имя философии вызывает достаточно ненависти.[1904]
