Она говорила немного по-французски и очень много по телефону.
Она меняла возлюбленных, как перчатки. Перчаток она никогда не меняла.
Она не понимала его, как бесхитростные ходики, вероятно, не понимают хронометра.
Она признавала лекарства только с латинскими названиями: в русском переводе они на нее не действовали.
Она уже обижалась, когда ей уступали место в трамвае.
От акробата не требуют простоты. Его дело – ломаться.
Переводил со всех языков на суконный.
Плавают разными стилями, тонут – одним.
Погода располагала к любви, а на огороде старый хрен заигрывал с молодой картошкой.
Подруга отбила у нее мужа и портниху. Последнего она не могла простить.
Пользоваться чужими остротами так же бестактно, как брать взаймы бритву.
Поминутно поглядывая на часы, он клялся ей в верности навек.
Понтий Пилат мыл руки не только перед едой.
После долгой разлуки с друзьями он увидел, что они поседели, а их жены стали блондинками.
Походил на Сократа – лысиной и женой.
Развращенная успехом у публики цирковая лошадь обижалась, когда ей мало аплодировали.
С ним обращались, как с запасным колесом автомобиля: считали необходимым, подержали сзади.
Сначала ей нельзя было возражать, чтобы ребенок не родился нервный, потом – чтобы молоко не иссякло. Ну а потом она привыкла.
Суд потомства плох уже тем, что рассматривает дело в отсутствие потерпевшего.
Тайна, которой она не поделилась с подругой, была для нее тем же, что платье, без пользы висящее в гардеробе.
У него была хорошая память на плохое и плохая – на хорошее.
У него было кое-что общее с Бальзаком: он тоже женился в Бердичеве.
Ухаживать за ней было опасно: это походило на лотерею, в которой боишься выиграть.
Ухаживать за своей женой ему казалось столь же нелепым, как охотиться за жареной дичью.
Ученье – свет, неученых – тьма.
Хваля автора, перевирают его фамилию, браня – никогда.
Хороший рассказ должен быть краток, плохой – еще короче.
Хорошо помнил своих прежних друзей и при встрече безошибочно не узнавал их.
Чем ближе к закату, тем длиннее тень воспоминаний.
Чтоб не отстать от жизни, он ходил на все похороны.
Эта авторская привычка самовосхваления пошла с той поры, когда бог, сотворив наш несовершенный мир, самонадеянно сказал: «Хорошо!»
Это была не пьеса, а оскорбление четырьмя действиями.
Жизнь подобна универмагу: в ней находишь все, кроме того, что ищешь.
Нет пива без недолива.
Мы убиваем время, а время убивает нас.
Самое плохое в жизни – то, что она проходит.
Я пью не больше 100 граммов, но, выпив 100 граммов, становлюсь другим человеком, а этот другой пьет очень много.
О ком бы мы ни плакали, мы плачем о себе.
Великие платят за искусство жизнью, маленькие зарабатывают им на жизнь.
Жизнь – это школа, но спешить с ее окончанием не следует.
У строителей воздушных замков всегда хватает стройматериала.
В горящем доме не меняют занавесок.
Постоянные колебания простительны только маятнику.
Весной даже сапог сапогу шепчет на ушко что-то нежное.
Искусство не зеркало, оно не обязано отражать все без разбора.
Подхалим иногда подобен альпинисту: идет в гору.
В школе жизни неуспевающих не оставляют на повторный курс.
