чешуей. Он быстро глянул на распространителя листовок, но мимолетное впечатление это оказалось настолько смазанным и нечетким, что сколько бы он впоследствии ни пытался оживить его в памяти, ничего не выходило. Даннинг очень спешил, а потому успел лишь на ходу убедиться, что листок этот голубого цвета, и заметить фамилию «Харрингтон», написанную очень крупными буквами.
Озадаченный, он остановился и начал было искать очки, однако уже в следующее мгновение листочек выдернул у него из рук пробегавший мимо незнакомец, который тут же исчез. Даннинг поспешно вернулся назад, но так и не обнаружил ни прохожего, похитившего листок, ни самого распространителя. Интересно, куда они успели подеваться? Словно сквозь землю провалились, подумал Даннинг.
На следующий день Даннинг вошел в Отдел Редких Рукописей Британского музея в весьма задумчивом настроении и сразу заполнил заявку на том графа Харли [4] под номером 3586 и еще на некоторые другие. Через несколько минут ему принесли заказанное, и он уже было вытащил из стопки вожделенную рукопись, разложил ее на столе и приготовился углубиться в работу, когда ему вдруг показалось, что за спиной кто‑то прошептал его имя. Он поспешно обернулся и, оборачиваясь, смахнул на пол свою папку с разрозненными листками черновых записей. Никого из знакомых он, впрочем, не обнаружил, за исключением одного сотрудника библиотеки, который в тот день дежурил по Отделу и приветливо кивнул Даннингу.
Даннинг принялся собирать с пола рассыпавшиеся листки. Он уже снова готов был приняться за дело, когда полный господин, что сидел позади него и только что встал, видимо, собираясь уходить, коснулся его плеча:
— Извините, но мне кажется, это ваше? Возьмите, пожалуйста, — и он вручил Даннингу еще один исписанный его каракулями листок.
— Да, это мое, благодарю вас, — сказал Даннинг. И в ту же секунду полный господин вышел из комнаты.
Закончив намеченную на день работу, Даннинг немного поболтал с дежурным по Отделу, а заодно спросил, кто этот полный господин.
— О, это мистер Карсвелл, — ответил дежурный. — Примерно неделю назад он долго выяснял у меня, кто из наших современных ученых считается лучшим знатоком в области алхимии, и я, разумеется, сообщил ему, что практически единственный специалист в подобных вопросах — это вы. Погодите, я попробую догнать его: уверен, что он будет весьма рад с вами познакомиться.
— Ради Бога, даже не помышляйте, — воскликнул Даннинг. — Я как раз всемерно стараюсь избегать этого человека.
— Ах так! Хорошо, — сказал дежурный, — я буду иметь это в виду. Впрочем, он не часто приходит сюда: смею надеяться, что вы с ним больше не встретитесь.
В тот день Даннинг не единожды ловил себя на том, что его не слишком привлекает обычная перспектива вечера в одиночестве. Ему казалось, что нечто неосязаемое и злонравное преградой встало меж ним и всеми его знакомыми, захватив его душу. В поезде и трамвае ему все хотелось сесть поближе к людям, но судьбе было угодно, чтобы в тот вечер и поезд, и трамвай оказались практически пусты. Кондуктор Джордж казался чрезвычайно задумчивым и был полностью поглощен подсчетом количества пассажиров. Добравшись до дому, Даннинг обнаружил на крыльце своего домашнего врача, доктора Уотсона.
— Должен, к сожалению, признаться вам, Даннинг, что мне пришлось несколько нарушить ваш домашний распорядок. Обе ваши служанки, так сказать, выведены из строя. Дело в том, что мне пришлось отправить их в больницу.
— Господи, что случилось?
— Похоже на отравление трупным ядом. Насколько я вижу, сами вы не пострадали, иначе сейчас тоже не разгуливали бы по улицам. Надеюсь, впрочем, что ваши дамы скоро поправятся.
— Боже мой! Как вы думаете, откуда же этот яд взялся?
— Ну, они говорят, что купили к обеду омара у уличного торговца. Но вот что странно: я опросил соседей, однако так и не смог обнаружить ни одного, к кому заходил бы этот торговец. Некоторое время вашей домоправительнице и горничной придется провести в больнице. Но так или иначе, а сегодня вы обедаете у меня. Заодно вместе и обсудим, как нам быть дальше. Итак, в восемь. И не волнуйтесь понапрасну.
Таким образом, угроза вечера в полном одиночестве отпала, хотя и ценой известных огорчений и некоторых неудобств. Даннинг довольно приятно провел вечер в обществе доктора (который относительно недавно поселился в этих местах) и вернулся в свой опустевший дом где‑то в половине двенадцатого. Воспоминания о ночи, которую ему затем довелось пережить, до сих пор мучительны для него. Он погасил свет во всем доме и лег в постель, размышляя над тем, достаточно ли рано придет уборщица, чтобы согреть для него воды. И вдруг услышал — и безошибочно узнал этот звук, — как открывается дверь его кабинета. Шагов в коридоре слышно не было, однако скрип двери явно означал что‑то недоброе, ибо Даннинг точно знал, что вечером, окончив работать, плотно закрыл ее, а до того убрал все бумаги в письменный стол. Скорее стыд, а не храбрость, заставил его прямо в ночной сорочке выскочить в коридор и склониться над перилами лестницы, напряженно прислушиваясь. Нигде никакого света видно не было, и больше Даннинг не услышал ни звука, только какой‑то странно теплый, даже горячий сквозняк бродил у его коленей. Он вернулся в спальню и решил запереть дверь изнутри. Однако ощущение непокоя от этого лишь усилилось. Кроме того, то ли из соображений экономии, то ли просто решив, что в столь поздний час свет никому не нужен, пригородная электрокомпания выключила электричество. А может быть, просто что‑то случилось с пробками. Но так или иначе, свет во всем доме погас. Естественно, Даннинг сразу стал разыскивать спички, а заодно решил посмотреть, который час: ему хотелось узнать, сколько ему еще мучиться до рассвета. Он сунул руку под подушку, однако никаких часов там не оказалось, а ладонь его наткнулась, как утверждает он сам, на чью‑то волосатую зубастую пасть, явно не имевшую ничего общего с человеческим ртом. Вряд ли стоит гадать, что именно он в тот момент сказал или сделал; во всяком случае, он пришел в себя только в комнате для гостей за плотно запертой дверью, прижимая к замочной скважине ухо и пытаясь взять себя в руки. Там он и провел остаток той разнесчастной ночи, каждую минуту ожидая, что в дверь кто‑то начнет 60ломиться и царапаться. Но никто его больше не беспокоил.
Поутру Даннинг отправился в свою собственную спальню, дрожа и без конца прислушиваясь. К счастью, дверь оказалась распахнутой настежь, а шторы подняты еще со вчерашнего дня (служанки оказались в больнице еще до того, как наступило время опускать шторы). Короче говоря — ни малейших следов чьего‑либо пребывания.
Наручные часы его тоже были на своем обычном месте под подушкой; нигде никакого беспорядка, все на своих местах, только дверца гардероба приоткрыта — как обычно, впрочем. Звонок с заднего крыльца возвестил о приходе уборщицы, которую пригласили еще позавчера. Теперь Даннинг решился осмотреть в поисках следов остальную часть дома. Однако совершенно безрезультатно.
С самого начала день этот явно не задался. Даннинг не осмелился пойти в музей: Карсвелл вполне мог снова оказаться там, а Даннинг чувствовал, что ему не по силам справиться с весьма злобным противником. Собственный дом теперь казался ему отвратительным, а навязываться доктору было до крайности неприятно. Какое‑то время Даннинг потратил на то, чтобы зайти в больницу, где немного воспрял духом, ибо новости о здоровье его домоправительницы и горничной оказались весьма утешительными. В полдень он заставил себя поехать в клуб, и для него было приятной неожиданностью встретить там своего хорошего знакомого, секретаря ассоциации. За ланчем Даннинг поведал ему часть своих бед, однако так и не смог заговорить о том, что угнетало его больше всего.
— Ах, вы, мой дорогой, — сказал секретарь, — какое несчастье! Послушайте, мы с женой совершенно одни. Вы просто должны на время переехать к нам. Да‑да! И никаких отговорок: сразу же после ланча пошлите за вашими вещами.
Даннинг едва держался на ногах: по правде говоря, он совершенно лишился покоя, чувствуя приближение вечера и опасаясь новых сюрпризов грядущей ночью. Так что предложение секретаря сделало его почти счастливым, и он поспешил домой собирать вещи.
Друзья радушно встретили его и, разглядев поближе, были глубоко потрясены несчастным видом Даннинга, так что постарались сделать все, что было в их силах, чтобы повысить у него настроение. Однако,
