храм был древнее базилики Эмилия; его объединили с ней уже в процессе строительства последней.
Не будучи Кассандрой или религиозным фанатиком, Куллеол ограничивался в своих предсказаниях результатами важнейших политических событий; он никогда не возвещал конца света или появления какого-то нового, еще более могущественного бога, нежели Квирин или Юпитер. Ему удалось предвидеть войну против Югурты, нашествие германцев, Сатурнина, войну с Италией и войну на Востоке против Митридата, причем последняя, как он уверял, будет продолжаться на протяжении жизни целого поколения.
На рассвете того утра, когда братья Цезари возвратились в Рим, Сенат собрался в первый раз со дня резни, учиненной Октавием. Члены Сената боялись этого заседания. До сего дня самые страшные преступления совершались во имя Рима отдельными лицами или толпой на Форуме, но резня в «день Октавия» была слишком тесно связана непосредственно с Сенатом.
Сидящий на верхних ступенях храма Венеры Клоакины Публий Корнелий Куллеол казался неотъемлемой принадлежностью этого места, и ни один из отцов Сената не заметил его, хотя при виде их Куллеол радостно потер руки. Если он сделает то, за что щедро заплатил Гней Октавий Рузон, ему никогда уже больше не сидеть на этих ступеньках, и он сможет наконец избавиться от опостылевшей роли предсказателя.
Сенаторы задержались в портике Гостилиевой курии. Разбившись на небольшие группы, они обсуждали между собой «день Октавия». Высказывались предположения о том, что это событие может быть каким-то образом связано с сегодняшними дебатами. И вдруг над их головами раздался пронзительный визг. Куллеол мгновенно оказался в центре всеобщего внимания. Он поднялся на носки, выгнул спину, вытянул руки, переплетя пальцы, и закричал с такой силой, что на его искривленных губах появилась пена. Поскольку Куллеол никогда не давал предсказаний, доводя себя до экстаза, все подумали, что у него просто припадок. Одни сенаторы и завсегдатаи Форума продолжали зачарованно наблюдать за ним. Некоторые приблизились к прорицателю и попытались спустить его вниз. Он слепо боролся с ними, царапаясь, открывая рот все шире и шире, пока наконец не закричал.
— Цинна! Цинна! Цинна! Цинна! — завывал Куллеол. Он тотчас получил очень внимательную аудиторию.
— Пока Цинна и шесть его народных трибунов не будут высланы, Рим будет погибать, — верещал старец, трясясь и шатаясь. Он вопил, повторяя одно и то же раз за разом, до тех пор пока не свалился на землю. Его унесли, бесчувственного.
Пораженные сенаторы наконец расслышали голос консула Октавия, который уже давно призывал их в зал заседаний, и поспешили в Гостилиеву курию.
Никто так и не узнал, какие объяснения старший консул намеревался дать относительно ужасных событий на Марсовом поле. Теперь внимание Сената было приковано к сверхнеобычной одержимости Куллеола и к его предсказанию.
— До тех пор пока младший консул и шесть его народных трибунов не будут изгнаны, Рим будет погибать, — задумчиво повторил Октавий. — Великий понтифик, фламин Юпитера, что вы скажете об этом удивительном заявлении Куллеола?
— Полагаю, что должен воздержаться от комментариев, Гней Октавий, — покачал головой великий понтифик Сцевола.
Октавий решил настаивать, но, посмотрев на Сцеволу, изменил свое решение. Врожденный консерватизм великого понтифика заставлял того мириться со многим, но запугать или ввести в заблуждение Сцеволу мало кому удавалось. Когда в Сенате не так давно обсуждался подобный случай, именно Сцевола резко осудил приговоры, вынесенные Гаю Марию, Публию Сульпицию и остальным, просил их помиловать и призвать вернуться. Нет, лучше не враждовать с великим понтификом. Кроме того, Октавий имел намного более легковерного свидетеля в лице фламина Юпитера. Старший консул решил, что именно этот достойный человек признает ужасное предзнаменование подлинным.
— А ты что скажешь, фламин Юпитера? — строго спросил он.
Луций Корнелий Мерула поднялся:
— Принцепс Сената Луций Валерий Флакк, великий понтифик Сцевола, старший консул Гней Октавий, курульные магистраты, консуляры, отцы-основатели! Прежде чем я прокомментирую слова прорицателя Куллеола, я должен поведать вам о том, что произошло вчера в храме Великого бога. Я проводил ритуальную уборку помещения, когда увидел небольшую лужицу крови на полу, за цоколем статуи Великого бога. Кроме того, там лежала голова птицы — мерулы, черного дрозда! Моего тезки! И я, кому нашими древними и благословенными законами запрещено находиться в присутствии смерти, усматриваю в этом предвестие… сам не знаю чего! Моей собственной смерти? Смерти Великого бога? Я не знал, как растолковать эту примету, и посоветовался с великим понтификом, но он оказался бессилен.
Луций Корнелий Мерула кутался в свой двойной плащ, что выглядело довольно странно, поскольку Мерула никогда раньше так не делал. Да и вообще он плохо выглядел: был весь в поту, его круглое, гладкое лицо под острым, цвета слоновой кости, шлемом блестело каплями пота. Он продолжал:
— Но кое-что я разузнал. Найдя голову черного дрозда, я стал искать его тело и обнаружил, что это создание свило гнездо в расщелине, под золотой мантией статуи Великого бога. И в этом гнезде лежало шесть мертвых птенцов. По всей видимости, кошка поймала и съела их мать. Все, кроме головы, разумеется. Но кошка не смогла добраться до птенцов, которые погибли от голода. Я осквернен. — Фламин Юпитера содрогнулся. — После этого заседания Сената я буду вынужден совершить обряды, которые очистят от скверны меня самого и храм Юпитера. То, что я скажу вам сейчас, является результатом моих размышлений над этой приметой. Те выводы, к которым я пришел, я сделал самостоятельно. Я понял это еще до того, как услышал крики Публия Корнелия Куллеола, впавшего в сверхъестественное пророческое безумие.
В Сенате воцарилась мертвая тишина, все лица обратились к фламину Юпитера, поскольку он был хорошо известен как честный, порой даже наивный человек, так что его слова воспринимались совершенно серьезно.
— Теперь уже Цинна, — продолжал фламин Юпитера, — не ассоциируется с черным дроздом. Он ассоциируется с прахом, потому что именно в прах я превратил мертвую голову птицы и шесть ее мертвых птенцов. Я сжег их в соответствии с ритуалом очищения. Хотя я не являюсь истинным истолкователем, для меня в этот момент стало совершенно ясно, что эта примета имеет сверхъестественное сходство с олицетворением Луция Корнелия Цинны и шести его народных трибунов. Они осквернили Великого бога Рима, который ныне подвергается большой опасности — и все из-за них. Кровь же означает, что Луций Цинна и его народные трибуны станут причиной еще большего раздора и еще больших общественных беспорядков. Я не сомневаюсь в этом.
Сенат загудел, думая, что Мерула уже закончил, но шум мгновенно стих, когда он заговорил снова:
— Еще одно, отцы Сената. Пока я стоял в храме, дожидаясь великого понтифика, то ради утешения взглянул в улыбающееся лицо статуи Великого бога. Оно имело хмурый вид! — Он побледнел. — Я выбежал из храма, поскольку не мог больше находиться в нем.
Слушатели невольно содрогнулись. Гул голосов возобновился.
Гней Октавий Рузон поднялся на ноги и посмотрел на братьев Цезарей и великого понтифика Сцеволу так, как, должно быть, глядела кошка, только что сожравшая черного дрозда в храме.
— Я думаю, сенаторы, что нам следует отправиться на Форум и с трибуны рассказать, что случилось. И попросить совета. После чего мы продолжим заседание Сената.
История Мерулы и предсказание Куллеола произвели неизгладимое впечатление на собравшихся. Они выглядели испуганными, особенно после того, как Мерула дал свою интерпретацию происшедшего, а Октавий объявил о намерении добиваться изгнания Цинны и шести народных трибунов. Никто не посмел возразить.
Воспользовавшись этим, Гней Октавий Рузон после короткой паузы повторил свое требование относительно Цинны и народных трибунов.
Затем поднялся великий понтифик Сцевола:
— Принцепс Сената, Гней Октавий, отцы-основатели! Как вы все знаете, я один из главных истолкователей римских законов и к тому же сам составлял их. По моему мнению, не существует законного способа отстранения консула от должности, прежде чем истечет срок его полномочий. Однако можно
