была совсем не улыбка.
Язык у меня распух, онемел, и слова застревали в горле.
— Не надо, — выдавил я, — не убивай меня, Генри.
Снова он сжал руками голову.
— Разозлись! — вскрикнул он. — Если ты сможешь разозлиться, ты прекратишь этот шум. Ах вы змеи, ах вы чудища… все, кто так любит ненависть. Ты помнишь женщину в кафе? Она производила такой же шум, пока я ее не разозлил. Теперь, когда ты умер, ей станет лучше.
Я хотел сказать, что я еще не умер, но язык не слушался меня.
— Это я заберу, — сказал Генри и сгреб со стола все папки. — Все в порядке: ты все равно умер бы от пьянства, а сейчас выглядишь не хуже, чем всегда. Только на сей раз ты не проспишься. Вот если бы тебе удалось разозлиться…
Я наблюдал, как он отпирает дверь, как уходит, слышал, как он прощается с Лореттой. Хлопнула входная дверь.
Лоретта вошла в комнату, остановилась и вздохнула.
— О, Боже, сегодня ты особенно напакостил, правда? — сказала она оживленно.
Клянусь, я старался: я хотел наорать на нее, завизжать, но не смог. Сознание мутилось.
Нагнувшись, Лоретта забросила мою руку себе на шею.
— Помоги мне хоть чуть-чуть, — сказала она. — О-о-п ля! — Натренированным движением, задействовав свои сильные плечи и бедро, она поставила меня на ноги.
— Знаешь: мне понравился этот Генри, — щебетала она. — Он так улыбнулся, прощаясь: мне показалось, что все будет в порядке.
Брентон P. Шлендер
АМЕРИКАНСКИЙ ИДЕАЛ
Рассматривая тему публицистического комментария к рассказу Теодора Старджона, мы пришли к выводу, что лучше самих американцев о типе замкнутого сознания, «герметичного» взгляда на мир, которым бравирует герой Старджона, не расскажет никто. Индивидуализм, доведенный до литературного гротеска, — на самом деле предмет особой гордости американцев. Мы предлагаем вниманию читателей статью известного политолога и публициста, посвященную этой проблеме. Кажется, многое из того, о чем пишет автор, подстерегает и наше общество, бездумно, некритично копирующее иную систему ценностей.
Еще в 1835 году Алексис де Токвиль в своей книге «Демократия в Америке» писал: «Индивидуализм — качество, которое заставляет человека замыкаться в узком кругу семьи и друзей. Окружая себя маленьким обществом, избранным по собственному вкусу, он предоставляет большому обществу обходиться собственными силами. Индивидуализм поначалу лишает человека лишь общественных добродетелей, но с течением времени подрывает и все остальные и в конце-концов неизбежно вырождается в эгоизм — грех, старый, как мир».
Если бы Токвиль сумел заглянуть в Америку на заре XX века, его первой фразой было бы: «А что я вам говорил!» Индивидуализм как идеал американца претерпел знаменательную эволюцию от «занимайся своим делом» шестидесятых через самопогруженность семидесятых к всепоглощающему корыстолюбию восьмидесятых. Этот процесс заставляет с особым вниманием отнестись к словам французского историка и социолога, говорившего о том, что индивидуализм не только стимулирует личную инициативу и независимость, но и ведет к самодовольству, гражданской апатии и упадку общества. Мы были настолько поглощены стремлением к свободе личности и самоутверждению, что теперь общество в целом оказалось в полном небрежении.
Кто из нас не знает об ужасающих убийствах в Южном Бронксе, о бездомных бродягах на улицах Нью-Йорка, о стремительно расширяющейся пропасти между богатыми и бедными? Кто из честных людей не обеспокоен недальновидностью и ненадежностью политики коррупционеров? Мы все сожалеем о том, что местные и федеральные органы управления охвачены параличом и не способны ни на какие существенные социальные улучшения. Безусловно, наибольшее негодование вызывают политики, люди, как правило, лишенные каких бы то ни было личных убеждений и принципов, то и дело меняющие позицию в интересах сиюминутной личной выгоды. Неудивительно, что большинство из нас чувствует разочарование и усталость и, может быть, именно поэтому не в силах шевельнуть пальцем, чтобы это изменить.
Так вот куда завел нас наш хваленый индивидуализм. Мы ищем спасения в изоляции от жизни, окружая себя лишь близкими людьми, теми, кто разделяет наши сегодняшние личные, культурные и экономические интересы. Общественная жизнь атрофируется. А где же прочие ценности: забота о благе общества, религиозная и этническая терпимость, бережливость, уважение к труду? Похоже, в нашей жизни им не осталось места. Так не должны ли мы попытаться в ближайшее десятилетие создать новый баланс ценностей, обновить и усовершенствовать личность и общество, перенаправить энергию эгоизма в общественное русло? Современное положение дел заставляет прийти к неприятному выводу, точно переданному словами Джимми Картера. В своем нашумевшем выступлении в 1979 году Картер обвинил американцев в том, что они никак не могут понять, что потребление не может удовлетворить стремления человека к смыслу. Тогда его речь вызвала всеобщее возмущение.
Однако девяностые годы отличаются от восьмидесятых именно тем, что американцы все чаще задаются вопросом об истинных и ложных ценностях. Буш в речи, произнесенной в сентябре 1992 года в Филадельфии, недвусмысленно высказался: «Люди думают, что проблемы нашей жизни в том, что на улицах убивают, а дети рожают.
Но все это только симптомы болезни, имя которой — духовная пустота».
Начиная со второй мировой войны по вполне понятным причинам баланс ценностей неуклонно смещался в сторону индивидуализма.
Америка была единственной страной, не пострадавшей от войны, вступившей в период бурного экономического и социального подъема. Мы так привыкли к тому, что мы страна № 1, что постепенно возвели эгоизм в ранг национальной гордости.
Тем не менее до поры до времени он каким-то образом неплохо уживался с общественной активностью американцев. Но уже в семидесятых годах мы увидели его оборотную сторону. Шарль Петере, издатель вашингтонского еженедельника, пишет: «Мы пережили ужасающее крушение веры в идеалы, единство общества, в «доброе» компетентное правительство». Результатом явилось то, что средний человек замкнулся в себе.
И теперь мы живем именно так, как предсказывал Токвиль 150 лет назад: каждый существует в ограниченном комфортабельном мирке, чему современная техника и средства информации только способствуют. Благодаря компьютеру у нас есть возможность даже не ходить на службу и не общаться с коллегами, не говоря уж об участии в общественной жизни.
Однако сейчас мы находимся на пороге неизбежного экономического спада, который настигнет нас даже в наших уютных домах. Банкиры и дельцы уже закладывают свои дорогие машины и особняки. Тяжелые времена не знают классовых различий, и мы вдруг можем осознать, что гораздо больше нуждаемся друг в друге, чем нам казалось.
Другими словами, надо засучить рукава, чуть меньше думать о себе и взяться за дело. Нужно найти новые способы оказывать влияние на социальные институты, имеющие наибольшее значение для жизни общества. А для начала нам следует просто заново научиться говорить, слушать друг друга и обсуждать.
В девяностые годы наилучшей точкой приложения усилий скорее всего окажется работа. Мир бизнеса и рабочее место заменили собою церковь и народное собрание как первичную социальную арену. Именно на работе мы встречаемся с людьми, проводим большую часть времени и формируем мнения и ценности. Как социальный институт бизнес задает стандарты для развития индивидуальной ответственности и умения
