прошептал:
— Не пора?
— Еше немножко, для верности.
Он вздрогнул, и она вновь спросила, как он себя чувствует.
— Мне слегка не по себе, — признался он, — но это ерунда.
Кэтрин положила ладонь ему на локоть и шепотом велела успокоиться. Он кивнул, но она ощущала, что мышцы его по-прежнему напряжены. Секунда канула в небытие с неторопливостью капли, что сочится из пореза на коре дерева. Кэтрин не сомневалась, что план сработает, и все же не могла не тревожиться. Перед глазами у нее плавали какие-то светящиеся червячки, ей казалось, что в коридоре снаружи кто-то шепчется, она попробовала отвлечься, однако мысли неуклонно возвращались к тому, что им с Джоном предстояло совершить. Наконец оно подтолкнула Джона, выбралась следом за ним из туннеля и, подкравшись к повороту, остановилась, прислушиваясь. Все было тихо. Тогда она рискнула высунуть голову и увидела у отверстия бокового прохода шесть неподвижных тел; даже на таком расстоянии она разглядела в руках филиев недоеденные куски пирожков. Кэтрин подумалось, что в неподвижности охранников есть что-то неестественное. Она осторожно приблизилась к филиям, опустилась на колени возле молодого самца и, с первого взгляда распознав на его лице печать смерти, с ужасом поняла, что не учла при дозировке брианина слабости организмов филиев. Наркотик убил их, вместо того чтобы усыпить.
— Пошли! — торопил ее Джон. Он подобрал два меча, таких коротких, что они казались игрушечными, помог ей встать и вручил один из клинков. — Идем. Не дай Бог, поблизости бродят другие!
Он облизнул губы и огляделся по сторонам. Туго обтянутое кожей лицо напоминало череп, и на какой-то миг, ошеломленная сознанием того, что она погубила живых существ, которые, несмотря на всю свою звероподобность, были людьми, Кэтрин отказалась узнать в нем Джона Колмакоса. Она недоуменно воззрилась на тела шестерых филиев, похожих в своих обносках на уродливых кукол, и вновь испытала то чувство, которое пережила после гибели Кея Уиллена. Джон схватил ее за руку и потащил в боковой проход. Со стен складками свисала плоть дракона, и Кэтрин неожиданно испугалась. Джон раздвинул складки, протолкнул ее в проход, и она поползли сквозь золотистый полумрак по извилистому, уводящему вниз коридору.
Местами проход был немногим шире окружности ее бедер. Кэтрин воображала себе, что дракон давит на нее всем своим колоссальным весом, что стенки прохода из-за сокращения какого-нибудь мускула вот-вот сожмутся и они с Джоном будут раздавлены. Джон дышал так громко, что она слышала его дыхание лучше, чем свое собственное, но вдруг этот звук пропал. Она обернулась и увидела, что Джон отстает. Кэтрин окликнула его.
— Ползи! — буркнул он.
Она перекатилась на спину, чтобы как следует разглядеть его. Он задыхался, лицо его перекосилось словно от боли.
— Что с тобой? — воскликнула она и попыталась развернуться головой к нему, но узость прохода помешала ей.
— Ничего, — проговорил он и легонько пихнул ее. — Давай ползи!
— Джон! — она протянула ему руку, но он уперся плечом в ее ступню, побуждая двигаться дальше.
— Ползи, тебе говорят! — прикрикнул он. Поняв, что бессильна что-либо сделать, Кэтрин подчинилась. Больше она не оборачивалась, но перед ее мысленным взором маячило изможденное лицо Джона.
Если бы ее спросили, сколько минут ей понадобилось, чтобы добраться до конца прохода, то вряд ли сумела бы ответить. Время сжалось до пределов одного-единственного, невыразимо долгого мгновения, в течение которого не существовало ничего, кроме резких, судорожных движений. Очутившись в горле дракона, она забыла о своем сердце, которое норовило выскочить из груди, о Джоне и обо всем остальном. От того места, где она стояла, горло плавно восходило к пасти; там, впереди, сверкало и переливалось золотистое сияние, разительно отличавшееся от свечения, к которому она привыкла в теле Гриауля. То был дневной свет, его лучи проникали сквозь заросли кустарника, подчеркивая белизну загнутого кверху огромного клыка. Высоко над Кэтрин свешивались с драконьего небного свода виноградные лозы и стебли эпифитов. Пораженная, она уронила меч и сделала несколько шагов по направлению к свету. Он был таким свежим, таким чистым, он пленял, манил и завораживал. Вспомнив о Джоне, Кэтрин обернулась. Ее спутник опирался на клинок и тяжело дышал.
— Смотри! — воскликнула она, указывая на свет. — Господи, ты только посмотри! — Она подставила Джону плечо и повела его к пасти.
— Получилось, — выдавил он. — А я не верил…
Его пальцы стиснули ее руку. Она восприняла
это как выражение признательности, но потом почувствовала, что с ним не все ладно.
— Джон! — крикнула она. Он рухнул навзничь, глаза его закатились.
Кэтрин, упав на колени, принялась расстегивать рубашку. «Джон, Джон», — повторяла она. По его телу прошла дрожь, из горла вырвался невнятный звук. Она слишком хорошо знала, что это означает. Кэтрин отпрянув, взглянула ему в лицо, в надежде развеять сомнения, в ожидании, что ошиблась, что он вот-вот разомкнет веки. Этому не суждено было сбыться.
— Джон? — проговорила она и удивилась своему спокойствию, тому, как ровно звучит собственный голос. Она жаждала пробиться сквозь толщу невозмутимости, выразить то, что переполняло ее, однако ее волю словно подчинил себе некий невидимый двойник. Лицо ее заледенело, она встала, мельком подумав о том, что холод, должно быть, исходит от тела Джона. Она не могла смотреть на него, а потом повернулась спиной и скрестила руки на груди. Солнечный свет слепил ее, густой кустарник сбивал с толку хитроумным переплетением веток. Она не способна была решить, как ей поступить. «Иди отсюда, — сказала она себе. — Ступай прочь». Она шагнула было в сторону пасти, но остановилась, ибо не знала, правильное ли направление избрала.
Кусты шевельнулись, но она не обратила на это никакого внимания. Ее спокойствие начало рушиться, что-то неудержимо влекло Кэтрин обратно, к телу возлюбленного. Она молча сопротивлялась. Зашелестела листва. Кэтрин потерла глаза. Слез в них не было, однако ей почудилось, будто на них опустилось нечто легкое и прозрачное. Быть может, подумала она, обрывки спокойствия, и засмеялась, но смех больше походил на икоту. Присмотревшись, она различила в кустах десять — двадцать — нет, две или три дюжины крошечных, почти детских фигурок, облаченных в сверкающие на солнце лохмотья. Кэтрин снова икнула, теперь уже не от смеха, а от подступившего к горлу рыдания или тошноты. Филии медленно надвигались. Выходит, их с Джоном поджидали, и у них не было ни малейшей надежды на успех…
Кэтрин попятилась: наклонившись, она подобрала меч Джона и погрозила им филиям.
— Не подходите, — предупредила она. — Не подходите.
Но те, не вняв ее предупреждению, подкрадывались все ближе.
— Стойте! — крикнула она. — Иначе, клянусь, я перебью вас, всех до единого! — Она взмахнула клинком. — Клянусь!
Филии словно не слышали. Кэтрин, рыдая, снова крикнула им, чтобы они уходили. Но те окружили ее, остановившись за пределами досягаемости меча.
— Вы не верите мне? — спросила она. — Не верите, что я убью вас? А что меня удержит?
Горе и ярость наконец-то выплеснулись наружу, и она, издав пронзительный вопль, ринулась на филиев, ударила одного в живот, рассекла другому камзол на груди. Они повалились наземь, а остальные набросились на Кэтрин. Она обрушила клинок на голову третьему, расколов ему череп так легко, как будто это была не голова, а дыня, увидела, как хлынула из раны кровь, успев заметить, что рассекла лицо врага почти надвое, но тут филии навалились на нее всей гурьбой, и она упала. Сопротивление ничего бы не дало, однако она продолжала отбиваться, сознавая, что, если перестанет биться, к ней возвратятся те чувства, которые сильнее боли. Филии глупо таращились на к нее, словно не понимали, почему она ведет себя щ так, и их бестолковость распалила ее еще сильнее. О Уж смерть-то, казалось бы, должна была научить ^ их чему-то, должна была заронить в их сердца — О как и в ее собственное — стремление убивать! Ко- ротко вскрикнув, она исхитрилась встать на колени и попыталась стряхнуть с себя тех филиев,
