— Я женюсь на дочери дяди Мамерка, — самодовольно сообщил Катон.
Сервилия удивленно уставилась на него и фыркнула:
— Не выйдет! Несколько лет назад Эмилия Лепида была обручена с Метеллом Сципионом, когда дядя Мамерк находился с его отцом, Пием, в армии Суллы. И по сравнению с Метеллом Сципионом, Катон, ты — сморчок!
— Это ничего не значит. Пусть Эмилия Лепида и была помолвлена с Метеллом Сципионом, но она не любит его. Они все время ссорятся. И к кому она повернется, когда он сделает ее несчастной? Ко мне, конечно! А я женюсь на ней, будь уверена!
— Неужели нет ничего под солнцем, что сможет пробить твое невероятное самодовольство? — воскликнула Сервилия.
— Если и есть, я этого не встречал, — ответил он невозмутимо.
— Не беспокойся, где-нибудь это тебя поджидает.
Новый взрыв смеха-ржания:
— Надеешься?
— Я не надеюсь. Я знаю.
— Моя сестра Порция уже пристроена, — сказал Катон, не желая менять тему, просто сообщая новую информацию.
— Конечно, за Агенобарба. Молодой Луций?
— Ты права. Молодой Луций. Он мне нравится! Это человек с правильными понятиями.
— Такой же выскочка, как и ты.
— Я ухожу, — сказал Катон и поднялся.
— Скатертью дорога! — снова произнесла Сервилия, но теперь уже в лицо гостю, а не за его спиной.
Таким образом, Сервилия в ту ночь отправилась в свою пустую постель со смешанным чувством уныния и решимости. Значит, они не одобряют ее желания снова выйти замуж, да? Значит, все они считают ее конченой и с ней теперь можно не считаться?
— Ошибаются! — громко крикнула она и заснула.
Утром она пошла навестить дядю Мамерка, с которым всегда ладила.
— Ты — душеприказчик моего мужа, — сказала она. — Я хочу знать, в каком состоянии мое приданое.
— Оно все еще твое, Сервилия, но тебе не нужно его тратить сейчас, когда ты вдова. Марк Юний Брут оставил тебе достаточно денег, чтобы ты была обеспечена, а его сын теперь очень богатый мальчик.
— Я не думаю оставаться одинокой, дядя. Я хочу снова выйти замуж, если ты сможешь найти мне подходящего мужа.
Мамерк удивился:
— Быстро же ты решила.
— Нет смысла откладывать.
— Ты не можешь выйти замуж, пока не пройдут девять месяцев, Сервилия.
— Это дает тебе уйму времени, чтобы подобрать кого-нибудь получше, — сказала вдова. — Он должен быть, по крайней мере, хорошего происхождения и богат, как Марк Юний, но немного моложе.
— Сколько тебе сейчас лет?
— Двадцать семь.
— Значит, ему должно быть около тридцати?
— Это было бы идеально, дядя Мамерк.
— Конечно, не охотник за приданым.
— Не охотник за приданым!
Мамерк улыбнулся:
— Хорошо, Сервилия. Я начну наводить справки от твоего имени. Это нетрудно. Твое происхождение превосходно, твое приданое двести талантов, и ты доказала, что можешь рожать. Твой сын не будет финансовым бременем для твоего нового мужа, да и ты тоже. Думаю, нам удастся решить эту проблему.
— Кстати, дядя, — добавила Сервилия, поднимаясь, чтобы уйти, — тебе известно, что молодой Катон положил глаз на твою дочь?
— Что?
— Молодой Катон положил глаз на Эмилию Лепиду.
— Но она уже обручена — с Метеллом Сципионом.
— Я так и сказала Катону, но он, кажется, не считает это обручение препятствием. Не думаю, что Эмилия Лепида всерьез собирается поменять Метелла Сципиона на Катона. Но я считаю, что не выполнила бы своего долга перед тобой, дядя, если бы не сообщила тебе, что Катон повсюду трубит об этом.
— Они хорошие друзья, это правда, — сказал Мамерк, заметно встревоженный. — Но он же ровесник Эмилии Лепиде! Обычно девушки ровесниками не интересуются!
— Я повторяю: я не знаю, интересуется ли она Катоном. Подави это в зародыше, дядя, подави в зародыше!
«И это поставит тебя на место, Марк Порций Катон! — сказала про себя Сервилия, выходя на тихую улицу на Палатине, где жили Мамерк и Корнелия Сулла. — Как смеешь ты мечтать о дочери дяди Мамерка, патрицианке по обеим линиям!»
Домой она шла, очень довольная собой. Во всех отношениях Сервилия не жалела о том, что жизнь подарила ей это вдовство, хотя, когда она выходила замуж за Марка Юния Брута, он не казался ей слишком старым. Но восемь лет брака состарили его в ее глазах, и она уже не хотела больше иметь детей. Одного сына вполне достаточно. Впрочем, нельзя отрицать и того, что несколько девочек могли бы принести большую пользу. С хорошим приданым они нашли бы нужных мужей, которые, с точки зрения политики, оказались бы полезными ее сыну. Да, смерть Брута стала, конечно, ударом. Но это вовсе не горе.
Ее управляющий сам открыл дверь.
— В чем дело, Дит?
— К тебе кто-то пришел, госпожа.
— После всех этих лет ты, греческий болван, должен бы научиться, как объявлять о посетителе! — резко выговорила Сервилия слуге, с удовольствием отмечая, как он задрожал от страха. — Кто пришел ко мне?
— Он сказал, что его зовут Децим Юний Силан, госпожа.
— Он сказал, что он — Децим Юний Силан. Или он тот, кем себя называет, или не тот. Как надо объявить, Эпафродит?
— Это Децим Юний Силан, госпожа.
— Ты проводил его в кабинет?
— Да, госпожа.
И Сервилия прошла в кабинет, все еще закутанная в свой черный плащ. Хмурясь, она старалась припомнить, кто такой Децим Юний Силан. Из известной семьи, как и ее покойный муж. Эта ветвь носила третье имя Силан. Первый из Силанов получил свое прозвище вовсе не потому, что был безобразен, словно каменный Силен, из уст которого извергается вода в фонтан для питья и стирки. Напротив, он был слишком красив. Как и Меммии, Юнии Силаны очень красивы.
Протягивая руку вдове, посетитель сказал, что пришел выразить свои соболезнования и предложить ей всяческую помощь.
— Представляю, как тебе сейчас трудно, — закончил он, немного запинаясь, и покраснел.
Конечно, глядя на его лицо, нельзя было ошибиться. Он действительно из Юниев Силанов — светлые волосы, голубые глаза. И поразительно красив. А Сервилии нравились блондины, и притом красивые. Она положила свою руку на его и держала ровно столько времени, чтобы это выглядело прилично. Потом повернулась и бросила свой плащ на спинку кресла покойного мужа, оставшись в платье — тоже черного цвета. Этот цвет оттенял ее чистую и бледную кожу, подчеркивал глаза и волосы — черные, как вдовий траур. Сервилия обладала чувством стиля и одевалась со вкусом. Она умела выбирать то, что ей шло.
