— Цезарь! Это надежда труса, — сказала его безжалостная мать. — Обычно ты не увиливаешь от неприятных событий.
Он остановился посреди дороги, протянул руки, сжав кулаки.
— Оставь меня! — крикнул он так громко, что двое прохожих с любопытством посмотрели на эту красивую пару. — Всегда долг, долг, долг! Но, мама, быть в Риме, чтобы похоронить тетю Юлию, — этот долг я не хочу выполнять!
И только традиция и приличие заставили его идти рядом с матерью весь оставшийся путь до их дома. Он готов был отдать все за право оставить ее одну добираться до Субуры.
Дома тоже было невесело. Циннилла плохо переносила беременность. Круглосуточная болезнь, как называл это Цезарь, стараясь превратить все в шутку, исчезла, но стали отекать ноги, что очень огорчало и пугало будущую мать. Она вынуждена была большую часть времени лежать в постели, подложив что- нибудь под ноги. Циннилла стала раздражительной. Ей было трудно угодить. А это совсем не соответствовало ее натуре.
Таким образом, получилось, что впервые за время его пребывания в Риме Цезарь готов был проводить дни и ночи где угодно, только не в своей квартире в Субуре. Жить у Красса невозможно. Красс даже подумать не мог о том, чтобы кормить лишний рот, тем более в конце самого дорогого года в его жизни. Гай Матий недавно женился, так что другая квартира на первом этаже инсулы Аврелии тоже была занята. И настроение не то, чтобы развлекаться. Интрижка с Цецилией Метеллой внезапно закончилась, когда Веррес уехал в Массилию. И в данный момент никто его не привлекал. Сказать правду, плохое физическое состояние тети и жены не располагало к развлечениям. Поэтому все кончилось тем, что Цезарь снял небольшую четырехкомнатную квартиру на улице Патрициев, недалеко от своего дома, и большую часть времени проводил там в компании с Луцием Декумием. Поскольку окружение Цезаря было таким же немодным, как и инсула его матери, знакомые-политики не посещали его. И в глубине души это ему даже нравилось. К тому же новая квартира — удобное место для встреч, когда к нему вернется желание развлечься. Он даже приобрел некоторую мебель и предметы искусства. Не говоря уже о хорошей кровати.
В начале декабря он все-таки осуществил самое трогательное примирение. Оба консула стояли рядом на ростре в ожидании, когда городской претор Луций Котта созовет Трибутное собрание. Это был день, когда предстояло утвердить закон Котты о реформировании состава жюри. У Красса были фасции на декабрь, и он был обязан присутствовать. А Помпей не допустил, чтобы общественное событие такого значения прошло без него. И поскольку консулы не могли стоять по краям ростры, не вызвав удивления толпы и разных толков, они стояли рядом. Молча, по общему признанию, но, по крайней мере, в явном согласии.
На собрание пришел кузен Цезаря молодой Гай Котта, сын покойного консула Гая Котты. Хотя он еще не был членом Сената, ничто не могло лишить его права голосовать в своей трибе. Закон принадлежал его дяде Луцию. Но, увидев Помпея и Красса, сплоченных в единую команду, чего не наблюдалось уже несколько месяцев, он так громко крикнул, что шум и движение вокруг сразу стихли. Все посмотрели в его сторону.
— О-о! — крикнул он снова, еще громче. — Мой сон!
И он кинулся на ростру так неожиданно, что Помпей и Красс невольно бросились в стороны. Молодой Гая Котта встал между ними, обняв их, посмотрел на толпу в колодце комиции, и слезы хлынули у него по щекам.
— Квириты! — завопил он. — Прошлой ночью я видел сон! Юпитер Величайший говорил со мной из облака и пламени. Он промочил меня насквозь, а потом высушил! Далеко внизу я видел две фигуры наших консулов, Гнея Помпея Магна и Марка Лициния Красса. Но это происходило не так, как я увидел их сегодня, стоявших рядом. Нет, в моем сне они стояли, повернувшись один на восток, другой — на запад, упрямо глядя в разные стороны. И голос Великого бога сказал мне из облака и пламени: «Они должны уйти друзьями».
Наступила полная тишина. Тысяча лиц смотрели вверх, на них троих. Гай Котта опустил руки и вышел вперед, потом повернулся к ним лицом.
— Гней Помпей, Марк Лициний, неужели вы не помиритесь? — спросил молодой человек звенящим голосом.
Несколько секунд никто не шевельнулся. Выражение лица у Помпея было суровое, у Красса — тоже.
— Ну, давайте же, пожмите руки! Будьте друзьями! — крикнул Гай Котта.
Ни один из двоих не шевельнулся. Затем Красс повернулся к Помпею и протянул свою большую ладонь.
— Я с удовольствием уступлю первое место человеку, который назвал себя Великим, не отрастив еще бороды, и отметил не один, а два триумфа, не будучи сенатором! — громко проговорил Красс.
Помпей издал звук, средний между визгом и лаем, схватил лапу Красса и крепко пожал ее. Лицо его преобразилось. Они шагнули навстречу, положили головы на плечи друг другу. И толпа взревела. Вскоре новость о Великом Примирении разлетелась по Велабру, по Субуре. Люди бежали отовсюду — посмотреть, правда ли, что консулы помирились. Всю оставшуюся часть дня консулы ходили по Риму вместе, обменивались рукопожатиями, позволяя себя потрогать и принимая поздравления.
— Триумфы бывают разные, — сказал Цезарь дяде Луцию и кузену Гаю. — Сегодня был лучший вид триумфа. Я благодарю вас за помощь.
— Разве трудно было убедить их, что они должны были это сделать? — спросил молодой Гай Котта.
— Конечно, нет. Если даже эта пара больше ничего не понимает, они осознают важность популярности. Никто из них не способен к компромиссу, но я разделил заслуги поровну, и это их удовлетворило. Красс вынужден был проглотить свою гордыню и произнести все эти тошнотворные вещи про нашего дорогого Помпея. Но, с другой стороны, он стяжал лавры, первым протянув руку и пойдя на уступку. И получилось, что в состязании ради удовольствия толпы победил Красс. К счастью, Помпей этого не понял. Он думает, что победил он, потому что держался отчужденно и заставил своего коллегу признать его превосходство.
— Тогда лучше надеяться, — сказал Луций Котта, — что Магн так и не поймет, кто в действительности победил, пока год не закончится!
— Боюсь, что сорвалось твое собрание, дядя. Теперь тебе не унять толпу, чтобы проголосовать сейчас.
— Тогда проголосуем завтра.
Оба Котты и Цезарь покинули Римский Форум. Они поднялись по лестнице Весталок на Палатин, но на полпути Цезарь остановился и оглянулся. Там, внизу, стояли Помпей и Красс в окружении счастливых римлян. И сами счастливые. О расколе забыто.
— Этот год был похож на водораздел, — заговорил Цезарь, возобновив подъем по лестнице. — Все мы перешагнули через своего рода барьер. У меня очень странное чувство, что наша жизнь должна измениться.
— Да, я понимаю, что ты хочешь сказать, — заметил Луций Котта. — В этом году я вошел в историю со своим законом о составе жюри. И если я когда-нибудь решусь выдвинуть свою кандидатуру на консула, думаю, что это будет уже спад.
— Я не думаю о спаде во всех отношениях! — засмеялся Цезарь.
— А что будут делать Помпей и Красс, когда год закончится? — спросил молодой Гай Котта. — Говорят, никто из них не хочет уезжать, чтобы управлять провинцией.
— Да, это так, — подтвердил Луций Котта. — Оба возвращаются к частной жизни. А почему бы нет? У обоих совсем недавно были крупные кампании — оба они так богаты, что им не надо набивать кошельки доходами от провинций. Они увенчали свое совместное консульство законами, чтобы оградить себя от подозрений в измене, и законами, предоставившими их ветеранам земли. На их месте я бы тоже не поехал управлять провинцией!
— На их месте тебе было бы очень неудобно, — возразил Цезарь. — Куда они могут отсюда поехать?
