судить не будут, просто посадят в сумасшедший дом. Потому что там таким образом нельзя стать президентом. У нас это произошло. Большевики не создали кризис, они им воспользовались…
Это ведь действительно проблема: у нас нет длительных периодов ХОРОШЕЙ истории.
— И что делать?
— Ее надо переписать.
— ?
— Я говорю совершенно серьезно.
— Правда нас не должна интересовать, по-вашему?
— Понимаете ли, правда многогранна. И, я думаю, в силу разных причин в русской истории на первый план вышли тираны, кровавые события. Вот если сейчас я попрошу вас наугад назвать имена нескольких русских царей…
— … я, разумеется, пойду вам навстречу и назову Ивана Грозного, Петра Великого…
— И вы не назовете Александра II. При том, что далеко не все его преобразования представляются мне бесспорными, все-таки выбор между ним и Петром I я однозначно делаю в пользу Александра II. Хотя в русской истории всегда более значительными выглядят те, кто, изменяя жизнь, устрашал.
— Есть такая психологическая картинка-тест: на ней можно увидеть два профиля, а можно вазу. Кажется, это называется сменой парадигмы. Вы считаете, что на одни и те же вещи надо посмотреть в другом ракурсе?
— Да. Могу привести аналогию из области индивидуальной психологии. Вот человек на каком-то этапе жизни переживает кризис. Всю свою жизнь он видит как цепь неудач, ошибок, поражений, позора и преступлений. Допустим, он проходит психотерапию. И, если это была хорошая психотерапия, после нее человек на той же «базе» начинает видеть свою жизнь иначе Может быть, он вспомнит что-то хорошее, о чем позабыл. Может быть, переоценит какие-то события. Может быть, увидит иные мотивы собственных поступков и начнет лучше к себе относиться Его жизнь изменится, и сказать, какая истинная, а какая нет, нельзя. Это одна и та же жизнь.
Так что, я думаю, одна из задач наших и ученых, и политиков, и публицистов — показать нашу лучшую историю. Нет, не придумывать, не лгать, не подтасовывать, но найти демократические тенденции, которые были и в России, найти нормальное состояние общества. Была великая литература, передовая наука, откуда бы это взялось, если все было плохо?
Вот талантливый и уважаемый мною публицист Анатолий Стреляный раскопал в архиве полицейское донесение времен столыпинской реформы. Мужикам дозволялось выделяться из общины на хутора, и в деревне нашелся желающий, а другие заявили ему: «Мы тебя пожгем». Он пожаловался начальству, начальство обществу разъяснило, что, дескать, не такой он плохой, а есть государев указ. Мужички в ответ: «Все одно — пожгем- Полицмейстер: за поджог, мол, в кандалы, в Сибирь… А мужики свое: на все воля Божья.
Современный автор приводил этот найденный Стреляным документ как пример того, что народ этот дикий и завистливый. А куда ж тогда деть того, кто хотел выделиться? Он-то ведь из того же самого народа.
Есть желающие жечь тех, кто «высовывается- в поисках лучшей доли. Но есть и те, кто хочет работать, чтобы жить лучше. Кто-то грабит, кто-то торгует. После революции возобладала одна из тенденций: в комбеды, в ЧК пошли те, кто хотел жечь. И эта тенденция сознательно культивировалась многие годы, что, конечно, чувствуется и по сей день.
— Так не эффективнее ли играть по правилам толпы и, скажем, Гайдару действовать методами Жириновского?
— А что это даст?
— Власть.
— Тогда к власти придут такие же люди, как лидер ЛДПР, только с другими лозунгами Нет, мы должны оставаться самими собой и опираться на разум.
— Политолог А.Л.Янов подсчитал, что в XX веке скорости развития и распада государств таковы, что «временной шанс» государства на переход от тоталитаризма к демократии составляет примерно десять лет. Если хаос перестройки растягивается на больший период, страна, по Янову, скатывается в средневековье.
— Я не верю в мистику. Почему десять лет, а не тринадцать? Каждый случай уникален. Кроме того, мы не можем скатиться в средневековье: сейчас стреляют не стрелами.
— Клаузевиц, кажется, предполагал, что изобретение скорострельного оружия — пулемета — сократит любую войну до 20 дней. Технология не имеет отношения…
— Имеет, потому что угроза уничтожения человечества возникла в середине нашего века. И ясно, что возврат к диктатуре в такой стране, как Россия, будет означать предельно агрессивное общество, которое к тому же не сможет контролировать собственные технологии. Нескольких Чернобылей вполне достаточно для планеты…Так что наше выживание — дело всего человечества.
Но, надеюсь, до худшего не дойдет. Еще никто не выиграл, никто не проиграл.
«Мания великих реформ бывает очень пагубна для народа, как бы ни казались хороши эти реформы в теоретическом отношении».
Уильям Тэнн
НАЗАД НА ВОСТОК!
Пересекавшая Нью-Джерси магистраль словно испытывала лошадей на выносливость. Южнее Брунсвика выбоины пошли такой глубины, а камней да валунов прибавилось столько, что два всадника, опасаясь, как бы драгоценные животные не переломали ноги, поневоле перешли на медленную трусцу. Ферм в этой южной глуши, разумеется, не было и в помине, так что всадникам пришлось довольствоваться пайком из переметных сум, а прошедшую ночь они провели на бензоколонке, подвесив гамаки меж покосившихся и проржавевших стояков.
Тем не менее до сих пор из всех известных Джерри Франклину путей этот был самым лучшим и самым коротким. Магистраль входила в число правительственных трасс, завалы на ней расчищались каждые полгода. Им повезло: времени на дорогу потратили не так уж много, путники остались живы, и даже лошади не захромали. Так что, когда они уже почти добрались до цели и миновали треснувший пень с вырезанной на нем надписью «Выезд из Трентона», Джерри позволил себе на минуточку расслабиться. Отец и отцовы коллеги могли им гордиться. Он сам собою гордился.
Впрочем, уже в следующую минуту он снова подобрался, посуровел, тронул лошадь шпорами и, догнав спутника, молодого человека своего возраста, поехал с ним бок о бок.
— Протокол, — напомнил Джерри. — Я — главный. Так что держись позади меня.
Впрочем, придирки к нижним чинам ему претили. Но дело есть дело: если подчиненный чересчур возносится, его следует осадить. В конце концов это он, Джерри, сын — и при том старший сын — сенатора от Айдахо! Отец же Сэма Розерфорда всего-то заместитель государственного секретаря, а по материнской линии у Сэма в роду и вовсе обыкновенные почтовые служащие.
Сэм, извиняясь, кивнул, придержал лошадь и поотстал на положенную пару футов.
— Кое-то показалось странным, — оправдывался он. — Похоже, я видел передовой отряд, и провалиться мне на этом месте, если на них не шкуры бизонов!
— Семинолы не носят шкуры бизонов, Сэмми.
Забыл, чему тебя учили по политологии еще на втором курсе?
— Я политологию не учил, мистер Франклин, я вещь с инженерного. А всякая там возня в обломках
