который во все годы проконсульства Цезаря сохранял невозмутимую беспристрастность.
— Вы все знаете, что Гай Цезарь намерен баллотироваться на вторичное консульство. Вы все также знаете, что Палата отказалась разрешить Гаю Цезарю зарегистрировать свою кандидатуру в отсутствие. Для регистрации он должен пересечь померий и войти в город, что тут же лишит его губернаторских полномочий. После чего многие из присутствующих, и я в том числе, незамедлительно обвинят его в массе неправомочных деяний. Деяний предательских, почтенные отцы! Таких, как незаконный набор легионов для вторжения в земли не воюющих с нами племен. Таких, как образование колоний из людей, не имеющих права быть римскими гражданами. Таких, как убийство послов, пришедших к нему с доброй волей. Это измена! Цезаря будут судить, и на Форум придет больше народа, чем в день суда над Милоном. Он не избежит наказания. Оно будет справедливым. Но начать вершить эту справедливость мы можем прямо сейчас. Я вношу предложение лишить Гая Юлия Цезаря его проконсульских и губернаторских полномочий, как и права командовать армией, сегодня, в мартовские календы, в год консульства Луция Эмилия Лепида Павла и Гая Клавдия Марцелла.
Курион не двинулся, не выпрямился, не изменил положения ног. Он лишь сказал:
— Я налагаю вето на твое предложение, Гай Марцелл.
Коллективный вздох четырехсот пар легких был подобен порыву ветра, за которым последовали шорохи, бормотание, скрип стульев, несколько хлопков.
Помпей вытаращил глаза, у Агенобарба вырвался продолжительный стон, а Катон словно бы онемел. Первым опомнился Гай Марцелл-старший.
— Я предлагаю лишить Гая Юлия Цезаря его полномочий, его провинций и армии.
— Я налагаю вето на твое предложение, младший консул, — повторил Курион.
Наступила удивительная тишина, никто не шелохнулся, не сказал ни слова. Все глаза устремились на Куриона.
Катон вскочил.
— Предатель! — заорал он. — Предатель, предатель, предатель! Немедленно арестуйте его!
— О, чушь! — выкрикнул Курион. Он поднялся со скамьи и вышел на середину пурпурно-белой площадки, где и встал, широко расставив ноги и высоко вскинув голову. — Чушь, Катон, и ты это сам знаешь! Ты и твои лизоблюды провели декрет, не имеющий даже отдаленного отношения к конституции! Ни один декрет, принятый не в период военного положения, не может лишить законно избранного плебейского трибуна его права на вето! Я налагаю вето на предложение младшего консула! Это мое законное право! И не пытайся внушить мне, что меня ждет скорый суд за измену и падение с Тарпейской скалы! Плебс никогда этого не допустит! Кем ты себя возомнил, патрицианский подпевала? Для человека, вечно твердящего о высокомерии патрициев, Катон, ты сам ведешь себя как настоящий патриций! А потому сядь и заткнись. Я налагаю вето на предложение младшего консула!
— Замечательно, — послышалось от дверей. — Курион, я восхищаюсь тобой! Я преклоняюсь перед тобой! Замечательно! Превосходно!
В дверном проеме стояла Фульвия, освещенная солнцем. Живот ее под оранжевым шифоновым платьем заметно круглился, щеки пылали, глаза сияли.
Гай Марцелл-старший затрясся, теряя терпение.
— Ликторы, уберите эту женщину! — закричал он. — Выкиньте ее на улицу, там ей место!
— Не смейте трогать ее! — прорычал Курион. — Где это сказано, что римлянин любого пола не может полюбопытствовать, что творится в Сенате при открытых дверях? Только дотронься до внучки Гая Семпрония Гракха, и тебя разорвут на куски те люди, которых ты считаешь презренной, необразованной чернью, Марцелл!
Ликторы заколебались. Курион воспользовался моментом. Он прошел к двери, взял жену за плечи и пылко поцеловал.
— Ступай домой, Фульвия, ты молодец.
И Фульвия, чуть улыбаясь, ушла, а Курион вернулся в центр курии и насмешливо посмотрел на Марцелла.
— Ликторы, арестуйте этого человека! — дрожа от гнева, выкрикнул тот. Пена скопилась в уголках его рта. — Арестуйте его! Я обвиняю его в измене! Бросьте его в Лаутумию!
— Ликторы, стойте там, где стоите! — безапелляционно повелел Курион. — Я — плебейский трибун, которому препятствуют выполнять мои прямые обязанности. Я воспользовался моим правом вето на законном собрании Сената, и на данный момент не существует закона, который бы мне это запрещал! Я приказываю вам арестовать младшего консула за попытку не дать избраннику плебса исполнить свой долг! Делайте же, что вам говорят! Арестуйте Гая Марцелла!
До сих пор сидевший в оцепенении Павел с трудом поднялся на ноги и жестом приказал старшему ликтору постучать фасциями по полу.
— Тихо! Тихо! — закричал он. — Я требую тишины! Успокойтесь!
— Это я собрал Сенат, а не ты! — завопил Марцелл-старший. — Павел, не суйся не в свое дело!
— Я — консул с фасциями! — прогремел обычно апатичный Павел. — А значит, я веду это собрание, младший консул! Сядь! Все сядьте! Я требую тишины, иначе прикажу ликторам всех разогнать! Катон, закрой рот! Агенобарб, даже не думай что-нибудь вякнуть! Я требую тишины! — Он сердито уставился на Куриона, похожего на строптивую и беспечную собачонку, ничуть не страшащуюся волчьей стаи, готовой наброситься на нее. — Гай Скрибоний Курион, я уважаю твое право на вето, и я согласен, что препятствовать тебе неконституционно. Но я думаю, Палата должна знать, почему ты так поступил. Говори.
Курион кивнул, пригладил волосы, облизнул губы. Хорошо бы глоток воды! Попросить? Но это примут за слабость.
— Благодарю, старший консул. Не было нужды распространяться о том, какие меры многие из собравшихся планируют предпринять против проконсула Гая Юлия Цезаря. Со стороны младшего консула это было и неуместно, и неприлично. Ему стоило ограничиться лишь изложением причин, по каким он предлагает лишить Гая Цезаря проконсульства и провинций.
Курион пересек площадку и встал спиной к дверям, теперь закрытым. С этой точки он мог видеть лица всех, включая статую и тех, кто сидел перед ней.
— Младший консул заявил, что Гай Цезарь напал на мирную территорию, не принадлежавшую Риму, чтобы снискать себе еще большую славу. Однако на деле это не так. Царь свевов-германцев Ариовист заключил соглашение с кельтскими секванами, позволяющее его народу осесть на одной трети принадлежащих секванам земель. И чтобы установить дружеские отношения с германцами, Гай Цезарь нарек царя Ариовиста другом и союзника Рима. Точнее, он дал ему этот статус, скрепив его договором. Но царь Ариовист нарушил договор, переправив через Рейн значительно большее количество свевов и тесня секванов. Те, в свою очередь, потеснили эдуев, давно находящихся с нами в союзе. Гай Цезарь выступил на защиту эдуев, ибо обязан был им помочь. Затем, лично оценив мощь германцев, Гай Цезарь решил заручиться поддержкой кельтов и белгов Длинноволосой Галлии и лишь потому пошел в их земли, а вовсе не с целью развязать неправедную войну.
— Курион! — крикнул Марк Марцелл. — Вот уж не думал, что сын такого отца станет подлизывать чье-то дерьмо! Ерунда! Человек, желающий заключить договор, не берет с собой войско!
— Тихо! — громыхнул Павел.
Курион покачал головой, словно бы сожалея о глупости замечания.
— Он пошел туда с войском, потому что является осмотрительным человеком, Марк Марцелл, а не таким идиотом, как ты. Ни одно римское копье не было брошено с агрессивными целями, ни одно племя не было разорено. Цезарь заключил там множество договоров о дружбе. Законные и реальные, все они висят в храме Юпитера Победоносного. Пойди и взгляни на них, если не веришь! И только когда эти договоры были нарушены галлами, римские копья нашли свои цели, а мечи покинули ножны. Прочти «Записки» Гая Цезаря, ты можешь купить их в любой книжной лавке! А то мне сдается, что ты с ними не знаком. Ты что, клевал носом, когда его отчеты зачитывались в Сенате?
— Ты не достоин называть себя Скрибонием Курионом! — с горечью сказал Катон. — Изменник!
— Это спорный вопрос, Марк Катон! — заметил Курион, хмурясь. — По мне, так изменником являешься ты. А я использовал свое право вето исключительно потому, что мне стало ясно, что и младший консул и остальные boni намерены ущемить права человека, которого нет сейчас среди нас. Мне это не по нраву.
