Он вернулся к себе, там его ждал Лентул Крус. О противный!
— Вонь, как на бойне! — презрительно воскликнул Лентул Крус, принюхиваясь. — Мой дорогой Помпей, неужели ты должен держать при себе подобных животных? Неужели ты не можешь сделать хоть что-нибудь правильно? Зачем ты объявляешь о великой победе над Цезарем, когда тот вовсе не разгромлен? Он просто исчез! А ты его даже не ищешь!
— Хотел бы и я исчезнуть куда-нибудь, — процедил сквозь зубы Помпей. — Если ты не можешь предложить ничего конструктивного, Крус, не тяни время. Ступай, пакуй свои золотые тарелки и рубиновые бокалы! Мы выступаем.
И в двадцать четвертый день квинктилия он действительно выступил, оставив в Диррахий пятнадцать когорт раненых под патронажем Катона.
— Если ты не возражаешь, Магн, я тоже останусь, — сказал, нервно вздрагивая, Цицерон. — Боюсь, на войне от меня мало пользы. Вот если бы мой брат Квинт был с тобой! У него большой воинский опыт.
— Да, оставайся, — устало согласился Помпей. — Ты будешь здесь в безопасности, Цицерон. Цезарь идет в Грецию.
— Откуда ты знаешь? А что, если он остановится в Орике и перекроет тебе путь в Италию?
— Только не он! Он просто пиявка. Репейник.
— Афраний хочет, чтобы ты отказался от идеи восточной кампании и поскорее вошел в Рим.
— Я знаю, знаю! Чтобы потом устремиться на запад и отбить обе Испании. Заманчивая фантазия, Цицерон. Но только фантазия, и ничего больше. Это самоубийство — оставить Цезаря за спиной, в Греции, в Македонии. Я потерял бы всех восточных клиентов. — Помпей дружески похлопал соратника по плечу. — Не беспокойся обо мне, Цицерон. Я знаю, что делать. Осторожность велит мне продолжать ту же стратегию, что и раньше, то есть изматывать Цезаря, не давая сражений, хотя этим многие недовольны. И все же я им не уступлю. Цезарь устал, он уже на пределе. Он отстает от меня на несколько дней. У меня будет время заменить мулов и лошадей. Я купил других у даков и у дарданов. Они ждут в Гераклее. Их не так много, как бы хотелось, но все лучше, чем ничего. — Помпей улыбнулся. — Сципион, наверное, уже в Лариссе.
Цицерон промолчал. Он получил от Долабеллы очень доброжелательное письмо с просьбой скорей возвратиться в Италию, и ему очень хотелось уехать. По крайней мере, в Диррахии между ним и родиной будет лишь море.
— Завидую я тебе, Цицерон, — вздохнул Помпей. — Солнышко уже выглядывает, воздух здесь мягкий. Досаждать тебе будет только Катон, но это можно вынести. Он, кстати, оставляет при мне своего цербера Фавония, чтобы блюсти чистоту наших рядов. Это его слова, а не мои. И при мне остаются такие пиявки, как Лабиен, такие сластолюбцы, как Лентул Крус, критики вроде Лентула Спинтера, а еще жена и сын, о которых надо заботиться. С небольшой долей удачи Цезаря я мог бы выжить.
Цицерон остановился, оглянулся.
— Жена и сын?
— Да. Корнелия Метелла решила, что Рим слишком далеко от родителя и от меня. И еще Секст ее донял. Он очень хочет стать моим контуберналом. Короче, они уже в Фессалонике.
— В Фессалонике? Ты хочешь так далеко отступить?
— Нет. Я уже написал, чтобы они с Секстом ехали в Митилены. На Лесбосе все-таки безопасней, чем где-то. — Помпей патетически вытянул руки. — Попытайся понять меня, Цицерон! Я не могу идти на запад! Я не могу бросить здесь тестя с двумя легионами. Жена и сын тоже дороги мне.
Цицерон стоял, глядя, как он уходит. Пелена слез вдруг застлала ему глаза. Бедный Магн! Как он постарел! Как он жалок!
В Гераклее, на Эгнациевой дороге, — там, где она проходила по ровной земле в окрестностях Пеллы, города, где родился Александр Великий, — к Помпею прибыли еще двое: Брут, ездивший в Фессалонику по его поручению, и оставивший флот Луций Домиций Агенобарб.
Потом к нему пригнали несколько тысяч хороших лошадей и мулов. С ними были не только дакийские пастухи, но и сам царь Дакии Буребист, прослышавший о поражении Цезаря под Диррахием. Ничто не могло его остановить. Он должен был лично заключить договор с величайшим военачальником в мире, победителем победителя галлов, а также царей Митридата и Тиграна и некоего необычного человека с далекого Запада по имени Квинт Серторий. Царь Буребист еще очень надеялся выпить со знаменитым Помпеем Магном, чтобы потом было что рассказать.
Прибытие царя Буребиста весьма подбодрило Помпея, как и новость, что полупризрачный Метелл Сципион стоит лагерем в Берее и готов по первому его знаку идти в Лариссу, на юг.
Чего Помпей не знал, так это того, что Гней Домиций Кальвин с двумя легионами ветеранов приближается к Гераклее. Кальвин встретил Метелла Сципиона с его сирийскими легионами на реке Галиакмон и сделал все, чтобы вызвать того на бой. Но Сципион всячески уклонялся, да и местность была не очень подходящей для битвы, поэтому Кальвин оставил его и пошел по Эгнациевой дороге, уверенный, что вскоре встретится с Цезарем, и не без причины. Весть о большой победе Помпея разнеслась повсюду в мгновение ока, и Кальвин решил, что Цезарь теперь отступает, теснимый гневным и беспощадным врагом. Горькая весть, но не способная убедить Кальвина перейти на сторону победителя. Да и легионеры не позволили бы ему сделать это. Они не верили в поражение своего генерала. Что с того, что Цезаря сейчас теснят? Такое бывало. Значит, ему нужны все галльские ветераны. Значит, надо ускорить шаг, а потом опрокинуть Помпея и покорить весь мир.
Глазами Кальвина в этом походе были эдуйские кавалеристы численностью в шестьдесят человек. Двигаясь с двумя офицерами во главе колонны, уверенный, что до Гераклеи не более четырех часов ходу, Кальвин с печалью в душе подыскивал для своего командира утешающие и ободряющие слова. Вдруг он увидел двух конников, рысью спускавшихся с небольшого холма. Сопровождавшие его офицеры, разглядев красные и голубые полосы на их накидках, пришпорили коней и галопом понеслись к ним. А Кальвин дал возможность своему жеребцу попастись на весеннем лужке. Несколько минут оживленного разговора, и офицеры вернулись, а два конных эдуя продолжили путь.
— Далеко ли до Цезаря? — спросил Кальвин Карагда, хорошо знающего латынь.
— Цезаря нет в Македонии, — мрачно ответил Карагд. — Вообрази, командир! Эти два негодяя перебежали к Помпею со всей эскадронной казной! Их просто распирало от желания этим похвастать. Чтобы выведать у них еще что-нибудь, Вередориг и я сделали вид, что одобряем их низость.
— Пути богов неисповедимы, — медленно проговорил Кальвин. — Что вы узнали?
— Что у Диррахия было сражение и Помпей одержал верх. Но это не было большой победой. Цезарь сумел отойти, потеряв всего лишь тысячу человек. Большинство из них взяли в плен и после страшных пыток казнили. — Эдуй содрогнулся. — Цезарь ушел. Эти двое думают, что он идет к Гомфам. Где это, мы не знаем.
— Это юг Фессалии, — машинально уточнил Кальвин.
— В любом случае Помпей находится в Гераклее. С ним там еще дакский царь Буребист. Нам надо бы убираться отсюда. Вередориг и я хотели зарубить этих предателей, но потом сочли за лучшее отпустить.
— Что вы сказали им о себе?
— Что охраняем фуражный отряд всего в две когорты, — ответил Карагд.
— Молодцы! — Кальвин дернул поводья. — Поворачиваем, ребята. Цезарь сейчас совсем в другой стороне.
Цезарь ушел в Фессалию через горный хребет, отсекавший Грецию от Македонии. Близ Аполлонии протекала река Аой, сбегавшая прямо с водораздела. Очень плохая дорога, шедшая вдоль нее, поднималась в Тимфанские горы и затем спускалась в Фессалию. Чем делать крюк в сто пятьдесят миль, Цезарь избрал этот путь, но шел с обычной для себя скоростью — тридцать миль в день. Укрепленных лагерей для ночлега не строили. Пастухи да овцы, встречавшиеся на пути, опасности не представляли. Армия Цезаря вошла в Фессалию у городка Эгиний.
Как и в других регионах Греции, всеми городами этого края управлял единый совет — Фессалийская лига. Узнав о большой победе Помпея, глава лиги Андросфен Гомфский разослал во все города депеши с указанием всемерно поддерживать этого великого человека.
