Все панегирики в честь смеха утверждают за ним славу мощнейшего оружия. Однако, в отличие от другого оружия, смех избирателен. Пуля — дура, не разбирает, в кого летит. Смех — всегда метит шельму. Он может попасть только в уязвимое место личности или в уязвимую личность.
Смех могут вызвать щекотка, горячительные напитки, веселящий газ. В Африке отмечены случаи инфекционно-эпидемического заболевания, выражающегося в долгом, изнурительном смехе. Скупой Рыцарь улыбается своим сокровищам, а Чичиков — по поводу счастливого исхода бесчестного дела. Однако не все смешное комично, хотя комическое всегда смешно. Комическое — прекрасная сестра смешного, порождающая одухотворенный эстетическими идеалами светлый, «высокий» (Гоголь) смех, отрицающий одни человеческие качества и утверждающий другие.
В одном из эпизодов «Дон Кихота» Сервантеса Санчо Панса висит всю ночь на ветке над мелкой канавой, полагая, что под ним пропасть. Его действия вполне понятны. Он был бы глупцом, решившись спрыгнуть и разбиться. Почему же мы смеемся? Суть комического, согласно Жану Полю, в «подстановке»: «Мы придаем стремлению Санчо наше понимание дела и взгляд на вещи и извлекаем из такого противоречия бесконечную несообразность… Комическое всегда обитает не в объекте смеха, а в субъекте». Однако дело не в том, что мы подставляем под чужое стремление противоположное понимание обстоятельств. Комическое заключено в самом объекте. В этом эпизоде комичен сам Санчо. При всей трезвости мышления он оказался трусоват и не разобрался в реальной обстановке. Эти качества противоположны идеалу и потому становятся объектом осмеяния.
КРИТИКА В КОМИЗМЕ не выражается прямо, и воспринимающий юмор подводится к самостоятельному и критическому отношению к осмеиваемому явлению. Фейербах отмечал, что остроумная манера писать предполагает ум также и в читателе, она высказывает не все, она предоставляет читателю самому сказать себе об отношениях, условиях и ограничениях, при которых данное положение только и имеет значение и может быть мыслимо. В отличие от трагедии, комедия не выговаривает идеал «прямо и положительно», а подразумевает его как нечто противоположное тому, что изображается.
Комическое — актуальная критика. Даже если сатирик пишет о минувшем, его смех злободневен. В истории села Горюхина или города Глупова, в «Пошехонской старине» адрес сатиры — современность.
Сущность комического — в противоречии. Комизм — результат противостояния: безобразного — прекрасному (Аристотель), ничтожного — возвышенному (Кант), нелепого — разумному (Шопенгауэр) и так далее. Причем первая по времени восприятия сторона противоречия выглядит значительной, сторона же, которую мы воспринимаем по времени позже, разочаровывает своей несостоятельностью.
Кант раскрывает свое понимание комического на примере анекдота. Один индеец был на обеде у англичанина. Тот откупорил бутылку эля, ее содержимое стремительно вылетело, превратившись в шипящую пену. Индеец был поражен происшедшим. На вопрос: «Что же тут странного?» индеец ответил: «Я удивляюсь не тому, что пена выскочила из бутылки, а не понимаю, как вы могли ее туда заключить?» Смех, вызываемый этим ответом, Кант объясняет не тем, что мы чувствуем себя выше индейце, а тем, что напряжение нашего ожидания внезапно превратилось в ничто. Неожиданность непременно присуща комизму. Монтескье писал: «Когда безобразие для нас неожиданно, оно может вызвать своего рода веселье и даже смех».
Психологический механизм комедийного смеха, как ни странно, сродни механизму испуга, изумления. Эти разные проявления духовной деятельности роднит то, что это переживания, не подготовленные предшествующими событиями. Смех — всегда радостный «испуг», «разочарование-изумление».
ЗНАЧЕНИЕ НЕОЖИДАННОСТИ в комическом раскрывает античный миф о Пармениске. Он однажды испугался и потерял способность смеяться. Он очень страдал от этого и обратился за помощью к Дельфийскому оракулу. Тот посоветовал Пармениску поискать изображение Латоны, матери Аполлона. Пармениск ожидал увидеть статую прекрасной женщины, но ему показали… чурбан. И Пармениск рассмеялся!
Смех Пармениска был вызван несоответствием между тем, чего он ожидал, и тем, что неожиданно увидел.
При этом удивление имеет критический характер. Неожиданность здесь активизирует противопоставление в сознании Пармениска эстетического идеала (представление о красоте Латоны) явлению, которое, претендуя на идеальность, далеко не соответствует идеалу.
Смех — созидателен. Впервые это осмыслили древние египтяне, представившие миротворение так: когда Бог смеялся, родились семь богов, управляющих миром. Когда он разразился смехом, появился свет. Он разразился смехом во второй раз — появились воды… Наконец, при седьмом взрыве смеха родилась душе.
Бергсон в книге «Смех» рассказывает, что во время речи известного на всю округу проповедника только один человек никак не реагировал — не смеялся и не плакал. Когда его спросили о причинах такого равнодушия, он ответил: «Я не из этого прихода». Плакать можно и в одиночку, смех — всегда общение.
Смех демократичен: он обращен к общественному мнению, а не к иерархическим инстанциям. Демократия проявляет терпимость даже к социально острым формам смеха. Аристотель отмечал, что комедия возникла у греков во времена демократии, после изгнания тирана Феагана. Когда тиран Дионисий захотел познать Афины, Платон послал ему комедии Аристофана и добавил: «Если он поймет эти комедии, то он поймет и государство афинян».
Для современного человечества умение жить по принципам демократии первостепенно важно. Демократизирующее воздействие смеха приобретает ныне особую историческую ценность.
Смех богат оттенками. Сатира — смех гневный, направленный против порока, и, быть может, в будущем мерой наказания станет не тюрьма, а всесветное осмеяние. Однако смех может быть и добр, весел и легкомыслен, радостен и приветлив. Юмор — смех беззлобный, хотя и не беззубый, смех дружелюбный, направленный против недостатков, которые есть продолжение наших достоинств. Юмор — смех, обращенный на друзей, на явления, соответствующие нашим идеалам.
Юмор и сатира. Полюса смеха. А между ними множество оттенков комического. Аристофан и Юаенал, Шекспир и Мольер, Лопе де Вега и Гольдони, Лафонтен и Крылов, Грибоедов и Диккенс мастерски пользуются всей многокрасочной пелитрой смеха.
Итак, предлагаемая мною теоретическая модель комического такова: комическое — явление, заслуживающее эмоционально насыщенной эстетической критики (отрицающей или утверждающей), представляющей реальность в неожиданном свете, вскрывающей ее внутренние противоречия и вызывающей в сознании воспринимающего активное самостоятельное противопоставление предмета эстетическим идеалам.
Смех — средство социального воздействия. Однако его возможности ограниченны. Свифт через 10 лет после выхода в свет своего «Путешествия Гулливера» удивлялся, как же могут существовать подхалимство, высокопоставленная глупость, прожектерство, амбициозность и другие пороки, когда они так жестоко и убедительно были осмеяны?! Смех эффективен, когда он взаимодействует с политическими, экономическими и общекультурными формами вторжения в жизнь и когда смеховая культура обретает традицию.
ЗДЕСЬ САМОЕ ВРЕМЯ вспомнить о знаменитом болгарском городе Габрово. Однажды я попал туда и поселился в гостинице. Утром я решил побриться электробритвой и после часа разысканий нашел электророзетку под столом— я понял, что нахожусь в мировой столице смеха и все это габровские уловки. Правда, сколько я ни спрашивал у габровцев, я так и не нашел в городе ни памятника Аристофану, ни улицы Гоголя, ни площади Марка Твена, ни проспекта Рабле, ни переулка Елина Пелина, ни тупика имени теоретика смеха Юрия Борева… Но зато я увидел здесь замечательный Дом смеха, где нашел международную выставку карикатуры. Габровцы утверждают: «Мир не погибнет, если будет смеяться!» Фестивали юмора в Габрово стали традицией.
Эстефета юмора подхвачена. Родина Жввнецкого Одесса сформировала традицию юморин. Лозунгом одной из них был вопрос: «Что ты сделал, чтобы твой город стал миллионным?»
А ведь есть еще во Франции Тараскон — родина знаменитого Тартврена, а в Англии — Виндзор с веселыми проказницами, воспетыми Шекспиром. В мире немало городов, прославленных или достойных прославиться остроумием.
Даже в самую мрачную пору средневековья четверть жизни каждого жителя Европы проходила на
