Дело в том, что он всегда интересовался успехами преподобного мистера Гладстона…
В это время он пас ослов. Он знал, чем ему грозит малейшее упущение и какое наказание его ждет. Но, когда он уловил шум голосов, услышал громкие крики со стороны огненной дороги и до его ушей долетели слова: «Наконец-то Гладстон!» и заметил, что его ослы мирно пасутся на лужайке, искушение оказалось слишком велико. Он побежал на пристань. Он увидел великого англичанина, который с неохотой высаживался на берег. Он среди прочих закричал: «Речь, речь, мы ждем речь!» Он услышал всегда ласкавшее его слух обещание гомруля, который должен был уничтожить последние остатки небесных установлений
А между тем, как известно было из древнего пророчества, дикие ослы разбежались кто куда.
Наш автор сидел и слушал этот удивительный рассказ, ни одно слово которого не породило у него и тени сомнения. А за его окном, по которому хлестал дождь, шли в родной порт вытянувшиеся в цепочку маленькие рыболовные суда.
Дикие ослы разбежались…
Они разбежались по всему свету. А что до нашего бедного пастуха, то его вызвало начальство, допросило, долго позорило и вынесло свой приговор. Ему велено было отправиться на землю, сыскать там диких ослов, произнести над ними тот самый набор проклятий, которые не положено было повторять ни при каком другом случае, и вернуть животных в преисподнюю. Или же посыпать солью каждому из них на хвост. Неважно, кому и сколько. И он должен был одного за другим доставить их обратно в места обитания, загоняя на паром для скота колдовством и проклятиями. А пока он не переловит их всех до единого и не отправит куда полагается, он не имеет права вернуться в родные края, где так тепло и уютно. Это и было наказание, к которому его приговорили. Его запихнули в шрапнельный снаряд и выстрелили в звездное небо. Когда черт немного пришел в себя и собрался с духом, то пошел бродить по свету.
Но он не нашел ни одного дикого осла и вскоре оставил всякую надежду.
Он больше не рассчитывал на успех, потому что освободившиеся дикие ослы приобрели невероятные способности. Они приняли человеческое обличье; вся разница между ними и обычными человеческими существами состояла лишь в том, что, как говорилось в печатной инструкции, полученной пастухом, «они ведут себя по обычаю диких ослов».
— Ну и как это истолковать? — спросил он у автора.
Он и сам знает, что в году есть одна ночь, ее называют Вальпургиевой, когда дикие ослы обретают свое обличье, все как один становятся черными, брыкаются и кричат по-ослиному. Им так полагается. Но когда они чувствуют, что на них такое находит, они, само собой, от всех куда-нибудь прячутся.
Подобно всем слабым людям, наш черт-кочегар был целиком сосредоточен на себе. Он только и говорил о своих бедах, трудностях, о проявленной к нему несправедливости, а о том, что больше всего интересовало нашего автора — об особенностях диких ослов, — упоминал между прочим и довольно Невразумительно. Твердя о своих неприятностях, он порядком надоел автору.
Наш черт пребывал в постоянной неуверенности. Совершенно не зная природы человека, он в каждом подозревал дикого осла.
— Однажды я попробовал, — признался он, — произнести свое заклинание. То, о котором я говорил.
— Ну и что?
— А это оказался сэр Эдвард Карсон!
— Правда?
— Ну я и вляпался…
— Худо пришлось?
— Лучше и не вспоминать. Он оказался политическим деятелем, адвокатом… Но откуда мне было знать?
После этой неудачи бедолага оставил свои попытки. Черт жил отныне сегодняшним днем и старался хоть чем-то скрасить свое земное существование. Но вообще-то он этот мир ненавидел. Здесь всюду сквозняки, холод, сырость…
— Я просто понять не могу, — говорил он, — почему люди предпочитают жить здесь, а не в преисподней. Если б только они попали в наши края!
Он и на земле искал местечко, где было бы тепло и сухо. Одно время ему доставляло особое удовольствие наблюдать, как загружают шахтную печь, но затем это впечатление было вытеснено другим — видом электрического вентилятора. В период этих исканий ему попалась на глаза статья, где очень красноречиво описывалась жара, царившая на берегах Индийского океана, и тогда ему пришла в голову мысль устроиться кочегаром на судно, ходящее в Индию; эта поездка дала бы ему возможность вкусить настоящую радость. Осуществить этот план удалось не сразу: мешала его природная неприспособленность, но под конец, претерпев множество разочарований и испытав все прелести лондонского декабря, которые выпадают на долю бездомного бродяги, он устроился на отплывавшее в Индию судно, но тут сломался гребной винт, и его высадили в Фолкстоне. И вот он здесь!
Он помолчал.
— Ну а как насчет диких ослов? — спросил автор.
В темных глазах черта стояли скорбь и безнадежность.
— От них много зла? — спросил автор.
— Передать невозможно! — отозвался черт, и в голосе его звучало уныние.
— Но в конце-то концов ты их переловишь?
— Как знать, — сказал кочегар. Видно, ему и подумать об этом было тошно.
Сегодня дух романтических приключений можно сыскать в самом неожиданном месте, а я уже оповестил читателя, что нашему толстеющему автору то и дело становилось как-то не по себе. Отнюдь не первый год в нем тлел назойливый огонек, готовый разгореться ярким пламенем. И вот это случилось. Нашего писателя охватило беспокойство, он почувствовал прилив энергии, в нем проснулась жажда деятельности.
Он склонился над чертом, который совсем пал духом.
— Послушай, парень, — быстро заговорил он. — Возьми себя в руки. Пора приниматься за дело. Эти проклятые ослы могут бог весть сколько зла натворить. А ты увиливаешь от своих обязанностей.
И далее — в том же духе. Чтобы тот почувствовал.
— Так если б кто-нибудь был при мне! Тут ведь нужен человек понимающий!
Автор отхлебнул виски и почувствовал всю ответственность момента. Он забегал по комнате, размахивая руками. Сами знаете, как человек возбуждается, когда его охватывают подобные чувства. «Мы должны начать с определенного места, — заявил он. — С Лондона, например».
Не прошло и двух часов, как они, автор и черт, уже отправились выполнять свой долг. Потеплее оделись: автор надел пальто и поделился своим двойным егерским бельем с чертом; они горели желанием сыскать дьяволовых диких ослов и отправить их назад, в преисподнюю, ну а в том, что это удастся сделать в самое короткое время, автор — если говорить о нем одном — нисколько не сомневался. Стоило бы посмотреть на его фигуру с завернутым в промасленную бумагу биноклем под мышкой, на добрый запас соли, захваченный на случай, если черта с его лексиконом непечатных слов не окажется рядом. Так они и вышли в дорогу. А думал автор, что, когда они выловят диких ослов и расправятся с ними, он тотчас вернется в дорогую его сердцу виллу, к своей милой женушке, к своей маленькой дочке, которая говорит такие забавные вещи, к своей популярности, к своему еще более возросшему престижу и станет опять тем самым человеком, каким был раньше. Он не подозревал, что тот, кто несет в себе черта и отправился в свой рыцарский выезд, пошел по пути, из которого нет возврата.
