прагматичный и неромантичный, чтобы встать на сторону наследника Цезаря, он знал только одного человека, к кому захотел пристать, — Марка Антония. Как и многие из его класса, он считал восемнадцатилетнего Гая Октавия несерьезным, он не понимал, что сумел разглядеть такой несравненный человек, как Цезарь, в этом миловидном мальчике. К тому же Поллион думал, что Цезарь не рассчитывал умереть так скоро — он был крепок, как старый армейский сапог, — и сделал Октавия временным наследником, просто уловкой, чтобы держать в узде Антония, пока не станет очевидно, что Антоний утихомирился. А также чтобы посмотреть, как со временем изменится маменькин сынок, который ныне отрекся от матери, считая ее мертвой. Затем Судьба и Фортуна не дали Цезарю сделать окончательный выбор, позволив группе озлобленных, ревнивых, близоруких людей убить его. Поллион очень сожалел об этом, вопреки своей способности записывать современные события беспристрастно и справедливо. В то время он и не представлял, что Цезарь Октавиан неожиданно поднимется на такую высоту. Как можно было предвидеть наличие стального стержня и дерзости в неопытном юноше? Цезарь был единственным, кто видел, из чего сделан Гай Октавий. Но когда Поллион понял, что заложено в Октавиане, для человека чести было уже поздно следовать за ним. Антоний не лучший человек, он просто альтернатива, которую позволила Поллиону выбрать его гордость. Несмотря на его многочисленные недостатки, Антоний был, по крайней мере, зрелым мужчиной.
Так же мало, как Октавиана, Поллион знал и его главного посла, Гая Мецената. В физическом отношении — что касается роста, размера, цвета кожи и волос, черт лица — Поллион был обычным, средним человеком. Как большинство подобных ему, особенно при наличии высокого интеллекта, он не доверял тем, кто как-либо выделялся из общей массы. Если бы Октавиан не был таким тщеславным (ботинки на трехдюймовой подошве, только подумайте!) и красивым, после убийства Цезаря он мог бы набрать больше очков в глазах Поллиона. Так же было и с Меценатом, пухлым, некрасивым, с выпученными глазами, богатым и испорченным. Меценат жеманно улыбался, соединял пальцы в пирамидку, складывал губы гузкой, выглядел довольным там, где радоваться было нечему. Позер. Отвратительная, раздражающая характеристика. И несмотря на это, Поллион выразил желание проводить переговоры с этим позером, так как знал, что, когда Антоний успокоится, он назначит своим представителем Квинта Деллия. Этого нельзя допустить. Деллий слишком корыстный и жадный для таких деликатных переговоров. Возможно, Меценат тоже корыстный и жадный, но, насколько было известно Поллиону, до сих пор Октавиан не часто ошибался, подбирая себе ближайшее окружение. Сальвидиен был ошибкой, но его дни сочтены. Жадность всегда вызывала неприятие у Антония, который не почувствует жалости, когда уберет Деллия, как только тот станет бесполезным. Но Меценат ни с кем не заигрывал, и он обладал одним качеством, которым Поллион восхищался: он любил литературу и покровительствовал нескольким многообещающим поэтам, включая Горация и Вергилия, лучших стихотворцев со времен Катулла. Только это вселяло в Поллиона надежду, что удастся достичь соглашения, удовлетворяющего обе стороны. Но как он, простой солдат, справится с той едой и напитками, которые обязательно выставит на стол такой знаток, как Меценат?
— Я надеюсь, ты не против простой еды и вина, разбавленного водой? — спросил Меценат Поллиона, едва лишь тот прибыл в удивительно скромный дом в окрестностях Брундизия.
— Спасибо, я предпочитаю именно такую еду, — ответил Поллион.
— Нет, это тебе спасибо, Поллион. Прежде чем мы приступим к нашему делу, позволь сказать, что мне очень нравится твоя проза. Я говорю это не для того, чтобы польстить тебе, — сомневаюсь, что лесть тебе нравится, — я говорю это, потому что это правда.
Смущенный Поллион тактично пропустил комплимент, повернувшись, чтобы приветствовать третьего члена команды, Луция Кокцея Нерву. Нейтрал? Разве может такой бесцветный человек быть чем-то другим? Неудивительно, что он под каблуком у жены.
За обедом, где подавались яйца, салаты, цыплята и свежий хлеб с хрустящей корочкой, Поллион вдруг понял, что ему нравится Меценат, который, похоже, прочел все на свете, от Гомера до латинских источников наподобие Цезаря и Фабия Пиктора. Если чего-то и не хватало Поллиону в любом военном лагере, так это глубокого разговора о литературе.
— Конечно, Вергилий пишет в эллинистическом стиле, но ведь это относится и к Катуллу. О, какой поэт! — вздохнул Меценат. — Знаешь, у меня возникла теория.
— Какая?
— Что в самых лирических поэтах и прозаиках есть часть галльской крови. Или они сами происходят из Италийской Галлии, или их предки были оттуда. Кельты — лирический народ. И музыкальный тоже.
— Я согласен, — сказал Поллион, с облегчением заметив отсутствие сладкого в меню. — Если не говорить о поэме «Iter» — замечательное произведение! — Цезарь обычно непоэтичен. Латинский безупречен, да, но слишком энергичный и строгий. Авл Гиртий пробыл с ним достаточно долго, чтобы хорошо имитировать его стиль в последней части «Записок», которую Цезарь не успел дописать, но в этой части нет мастерства, присущего Цезарю. Гиртий упускает некоторые вещи, о которых Цезарь никогда бы не забыл. Например, что заставило Тита Лабиена переметнуться к Помпею Магну после Рубикона.
— Да, писатель нескучный, — хихикнул Меценат. — О боги, какой скучный человек Катон Цензор! Это все равно как если бы тебя заставили слушать первую речь «политической надежды», поднявшейся на ростру.
Они засмеялись, чувствуя себя легко в компании друг друга, в то время как нейтрал Нерва тихо дремал.
Утром они приступили к делу в довольно унылой комнате, где стоял большой стол, два деревянных стула со спинками и курульное кресло из слоновой кости. Увидев его, Поллион удивился.
— Оно для тебя, — сказал Меценат, заняв деревянный стул и указав Нерве на другой, напротив. — Я знаю, ты еще не принял должность, но твое положение младшего консула года требует, чтобы ты председательствовал на наших встречах, и ты должен сидеть в курульном кресле.
«Приятный и довольно дипломатичный ход», — подумал Поллион, садясь во главе стола.
— Если ты хочешь, чтобы присутствовал секретарь для ведения протокола, у меня есть человек, — продолжил Меценат.
— Нет-нет, мы сделаем это сами, — ответил Поллион. — Нерва будет секретарем и будет вести протокол. Нерва, ты умеешь стенографировать?
— Благодаря Цицерону — да.
Довольный, что у него будет какое-то дело, Нерва положил под правую руку стопку чистой фанниевой бумаги, выбрал перо из дюжины других и увидел, что кто-то предусмотрительно развел чернила.
— Я начну с того, что кратко обрисую ситуацию, — решительно начал Поллион. — Во-первых, Марк Антоний недоволен тем, как Цезарь Октавиан выполняет свои обязанности триумвира. Он не обеспечил хорошего питания для народа Италии. Он не покончил с пиратской деятельностью Секста Помпея. Он расселил не всех ушедших со службы ветеранов на положенных им участках земли. Оптовые торговцы Италии страдают из-за тяжелых времен для их дела. Землевладельцы Италии сердятся из-за драконовских мер, которые он принял, чтобы забрать у них земли для ветеранов. Более чем дюжина городов по всей Италии незаконно лишены их общественных земель, опять-таки ради расселения ветеранов. Он поднял налоги на невыносимую высоту. Он наполнил сенат своими приспешниками. Во-вторых, Марк Антоний недоволен тем, что Цезарь Октавиан захватил губернаторство и легионы в одной из провинций Дальней Галлии. И губернаторство, и легионы принадлежат Антонию, которого следовало известить о смерти Квинта Фуфия Калена и дать возможность назначить нового губернатора, а также распорядиться одиннадцатью легионами Калена по его усмотрению. В-третьих, Марк Антоний недоволен развязыванием гражданской войны в пределах Италии. Почему, спрашивает он, Цезарь Октавиан не разрешил мирным путем существующие разногласия с Луцием Антонием? В-четвертых, Марк Антоний недоволен тем, что ему не позволяют ступить на землю Италии через Брундизий, ее главный порт на Адриатическом море, и сомневается, что Брундизий откажет в этом триумвиру-резиденту Цезарю Октавиану. Марк Антоний считает, что Цезарь Октавиан приказал Брундизию не пускать своего коллегу, который имеет право не только ступить на землю Италии, но и привести свои легионы. С чего Цезарь Октавиан решил, что эти легионы предназначены для войны? Они могут просто возвращаться для демобилизации. В-пятых, Марк Антоний недоволен тем, что Цезарь Октавиан не разрешает ему вербовать новое войско внутри Италии и Италийской Галлии, если по закону он имеет на это право. Это все, — закончил Поллион, ни разу не заглянув в
