Александр Мирер — отнюдь не последний в том, увы, не слишком многочисленном ряду писателей-«шестидесятников», которые на многие годы вперед задали основную линию развития отечественной фантастики. И тем не менее он чем-то неуловимо отличается от коллег и современников. Ни для кого уже, пожалуй, не секрет, что роман Мирера «Дом скитальцев» до недавнего времени оставался едва ли не единственным примером произведения, описывающего вторжение инопланетян на территорию Страны Советов. Но далеко не все обратили внимание на то, что Мирер использовал этот прием не столько для социальной критики или метафорической притчи, сколько для того, чтобы погрузить героев в атмосферу мягкого, умного психологического триллера. И тот экзотический способ, который используют для захвата Земли инопланетные десантники в «Главном полдне», первой части романа, и сложная феодально- иерархическая общественная система инопланетян, сконструированная автором во второй его части, служат для создания ситуации, неоднозначной не столько в морально-этическом плане, сколько психологически. Главное в романе решается не на уровне знаний и рассуждений, а на уровне эмоций и ощущений героев, что приобретает особое значение, если учитывать, что противостоят инопланетному вторжению дети.
В другом крупном произведении, повести «У меня девять жизней», Мирер выступает против социального детерминизма — наверное, именно этим и объясняется то, что повесть увидела свет в полной авторской редакции лишь сегодня. Слишком уж много случайностей подстерегает даже самое совершенное социальное устройство, чтобы можно было создать модель, позволяющую в точности предсказать поведение общества. За пределами уравнения всегда остаются неизвестные факторы, и неконтролируемая случайность порой в состоянии разрушить даже самую сложную и тщательно отлаженную систему — вроде той, например, системы всеобщего психического контроля, которая только-только складывается на Земле и в Приземелье (не публиковавшаяся ранее повесть «Остров Мадагаскар»). Незначительный, но неожиданный толчок способен поколебать любой монолит. С человеческой психикой дело обстоит, однако, несколько сложнее. В отличие от общества, берущего на себя ответственность за безопасность и процветание всех своих граждан, человек имеет право на ошибку. Ибо даже если он и не в состоянии исправить многие свои промахи, то, в отличие от общества, имеет возможность — раньше или позже — осознать их.
*****
Николай АЛЕКСАНДРОВ
ЛИХОРАДКА: ИРОНИЧЕСКИЕ СКАЗКИ
М.: ЭКСМО; Ачальтея, 1995. -480 с. — (Серия <<Чтение h). - 35000 экз. (п.)
====================================================================== =======================
Николай Александров — из той довольно многочисленной группы писателей, которые, дебютировав с большим или меньшим успехом на том самом, сегодня уже полулегендарном Малеевско-Дубултовском семинаре, впоследствии оставили фантастику ради куда более хлебного детектива. Борис Руденко и Андрей Измайлов, Александр Щеголев и некто, скрывшийся под псевдонимом Лев Гурский, да и некоторые другие авторы в разное время ступили на этот путь, но далеко не каждому оказалось под силу свернуть с него. В сборнике «Иронических сказок» Николая Александрова мы, похоже, имеем дело именно с такой попыткой.
Несмотря на то, что некоторые из повестей Александрова впервые увидели свет в изданиях сугубо фантастических (как, например, «Лже…» и «Футурляндия», опубликованные одесским журналом «Одессей»), в каждом произведении сборника явственно проступает качество, привнесенное автором, несомненно, из такого специфического жанра, каким является современный отечественный детектив. Я имею в виду, конечно же, ту самую пресловутую «злободневность», которая за несколько лет сделала этот жанр едва ли не самым популярным на Руси. Однако актуальностью и злободневностью, как в открывающей книгу повести «Большое надувательство», содержание художественного произведения исчерпываться не может, и в других своих повестях Александров, к счастью, не ограничивается рамками «иронической сказки» — вне зависимости от того, является ли это произведение очередной реминисценцией «Мастера и Маргариты» («Поганец») или «Трудно быть богом» («Футурляндия»), или же просто несколько отстраненной бытовой фантазией, как завершающаяся традиционным хэппи-эндом «Кутерьма несусветная». Гротесковый, абсурдный, местами похожий на лоскутное одеяло мир Николая Александрова строится на сочетании обыденного и фантастического, бытового и сказочного, высокого и низкого, представляя собой небезынтересный эксперимент в области того, что традиционно называется у нас «литературной фантастикой». Только в отличие от, скажем, Житинского, Александров вводит в свои произведения реалии не эпохи «развитого социализма», а периода «перестройки» и «постперестройки». И хотя местами чрезмерная увлеченность писателя чисто внешним рядом (обичип, ОМОН, «Эрлан», Президент, развал страны, политическая возня) дает знать о себе не с лучшей стороны, преломленные в причудливо изогнутом зеркале авторской фантазии все те же легко узнаваемые «вечные вопросы» то и дело встают перед нами на страницах этой книги.
*****
Г. Л. ОЛДИ
ПРАВО НА СМЕРТЬ
Барнаул: Полиграфист, 1995. - 432 с. — 5000 экз.(п.)
====================================================================== =======================
Древние индийцы говорили: побеждай жадного деньгами, глупого — потворством, гордого — мольбой, умного — правдивостью. Однако едва ли кто-нибудь сможет отрицать, что высшее писательское мастерство заключается в том, чтобы одними и теми же словами «побеждать» и жадного, и глупого, и гордого, и умного. Не уверен, что скрывшимся под псевдонимом «Генри Лайон Олди» харьковчанам Дмитрию Громову и Олегу Ладыженскому всегда и во всем удается следовать этой заповеди, но нет сомнений, что они стоят именно на этом пути. Их вещи, составляющие сборник «Право на смерть», безусловно подтверждают это. Та многослойность восприятия, которой Громову с Ладыженским удалось добиться в произведениях, формально укладывающихся в жанр «фэнтези», могла бы сделать честь многим из их коллег-реалистов. Любители запутанной интриги и острого сюжета найдут их в книге без труда, но и тот, кто больше ценит яркость деталей и отчетливость красок, свежесть чувств и изысканность открывающейся анфилады вторых-третьих-четвертых планов, тоже будет вознагражден. В наибольшей степени эта характеристика относится к повести «Сумерки мира». Но и остальные повести сборника («Дорога», «Живущий в последний раз») доставят читателю немало приятных минут.
Фантастика для Олди — литературная игра, исход которой не ясен вплоть до последней точки. Камешки смальты, небрежно разбросанные Олди в ее начале, в ходе повествования складываются в причудливые, неожиданные порой даже для самих авторов узоры. Но играют Громов и Ладыженский, надо отдать им должное, по правилам, унаследовав и творчески освоив многие литературные приемы своих предшественников.
*****
Роджер ЖЕЛЯЗНЫ
НОЧЬ В ТОСКЛИВОМ ОКТЯБРЕ
