Через секунду я уже сидел в седле. Поначалу мне пришлось приспосабливаться, потому что из-за переднего наклона руля и сиденья мне все время казалось, что я вот-вот потеряю равновесие и упаду. Голова выдавалась вперед почти над передним колесом велосипеда, спина была прямой и напряженной и могла поспорить в стойкости с рамой велосипеда. В моем распоряжении оказалась машина, которая, если я не проявлю вовремя внимания, с легкостью могла выйти из повиновения; во всем этом было нечто, что одновременно и пугало меня, и приводило в восторг.
На крыльце появилась мама. По ее словам, велосипед привезли всего час назад. Его доставил в кузове своего грузовичка мистер Лайтфут.
— Он просил передать тебе напутствие Леди, Кори. Она говорит, что тебе нужно ездить на этом велосипеде очень осторожно, пока ты не привыкнешь к нему, — сказала мама. Она посмотрела на отца, который ходил вокруг нового велосипеда. — Ведь Кори может оставить его себе. Том? — спросила она.
— Я не привык принимать милостыню. И ты это знаешь, Ребекка.
— Это не милостыня. Том. Это награда за доброе дело. Отец еще раз обошел велосипед кругом. Потом остановился и легонько ударил мыском ботинка по передней шине.
— Должно быть, дорогой. Это удовольствие стоило ей немало денег. Но велосипед отличный, это уж точно.
— Я могу оставить велосипед себе? — дрожащим голосом спросил я.
Засунув руки в карманы, отец некоторое время молча стоял напротив велосипеда. Раздумывая, он жевал губу и хмурил брови, потом поднял глаза на маму:
— Значит, это не милостыня?
— Уверена, что нет.
Глаза отца встретились с моими глазами.
— Хорошо, — проговорил он. Ни одного его слова я не ждал с такой тревогой и надеждой. — Этот велосипед твой.
— Спасибо! Огромное спасибо, папа!
— Как же ты его назовешь? — поинтересовался отец. — Ты ведь всегда мечтал о новом велосипеде.
Само собой, я еще не думал об этом. Я покачал головой, все еще пытаясь привыкнуть к посадке в седле и к тому, как клонилось вперед мое тело.
— Попробуй сделай на нем пару кругов, — подмигнул мне отец, потом подошел к маме и обнял ее за талию.
— Хорошо, сэр, — отозвался я, ловко убрал подножку и за руль отвел велосипед через лужайку к тротуару Мне казалось невежливым сразу же катить по тряской лужайке, прежде чем мы с велосипедом не познакомимся друг с другом как следует. Хотя, возможно, я просто опасался садиться в седло на неровном месте. На тротуаре я сел в седло и приготовился.
— Давай! — крикнул мне отец. — Прокатись-ка по этой старой улице с ветерком!
Я кивнул, по не тронулся с места. Можете удивляться, но я точно почувствовал, что велосипед подо мной дрожит. Хотя, наверное это дрожал я сам.
— Жми на педали! — крикнул мне отец.
Это был тот самый миг, которого я дожидался столько месяцев, да что там месяцев — лет. Сделав глубокий вдох, я поставил ногу на педаль и сильно оттолкнулся другой ногой. Потом обе мои ноги оказались на педалях и я направил велосипед на дорогу. Колеса вращались почти бесшумно, раздавалось только чуть слышное тик… тик… тик, словно из сердца бомбы, которая в любой миг готова была взорваться.
— Счастливо прокатиться! — крикнула мне вслед мама и помахала рукой.
Оглянувшись, я на мгновение отпустил одной рукой руль, чтобы помахать маме в ответ, но в тот же миг велосипед вышел у меня из-под контроля и пошел дикими петлями. Я чуть было не сверзился на тротуар в первый же выезд, но успел поймать руль и выправить машину. Ход у педалей был невероятно мягким, словно они были смазаны сливочным маслом, колеса пружинисто летели по разогретому тротуару. Я понял, что велосипед, оседлать который я решился, при желании может унести меня вперед, будто ракета. Нажав на педали, я рванул вдоль по улице. В моих свежсподстрижснных волосах засвистел ветер, и, честно говоря, мне показалось, что я сумел добраться до самой вершины человеческого счастья. В свое время я привык к старой, провисшей цепи и передаче, которая требовала усиленной работы ногами, но эта машина была послушна малейшему усилию. Я испытал тормоза — и едва не вылетел из сиденья вверх тормашками. Сделав широкий круг в конце улицы, я снова молниеносно набрал скорость и вернулся назад так быстро, что на затылке выступил пот. Впечатление было такое, что велосипед вот-вот оторвется от земли; однако машина была послушна любому, даже самому малому движению руля и поворачивала, едва я успевал только подумать о том, в какую сторону хочу править. Подобно ракете, велосипед нес меня сквозь древесные тени улицы к родному дому. Обгоняя ветер, я понял, каким должно быть имя моего нового велосипеда.
— Ракета, — сказал я, и ветер сорвал слова с моих губ и унес за спину кувыркаться в вихрях, поднятых моим великом. — Тебе нравится это имя?
Велосипед не сбросил меня из седла. И не вильнул в сторону ближайшего дерева. Так что ответ можно было считать утвердительным.
Я почувствовал, что становлюсь лихим наездником. Я тормозил боком, поднимая пыль, выписывал ровные восьмерки, запрыгивал на приступку тротуара, и Ракета повиновался мне во всем беспрекословно. Наклонившись к рулю, я заработал педалями что было силы, и Ракета вихрем понес меня вдоль Шентак- стрит — полосы тени и света поглощали меня и освобождали из своих объятий. Я вильнул к тротуару, колеса едва почувствовали удары о трещины. Ветер был горяч в моих легких и прохладен на лице, дома и заборы проносились мимо, слившись в одно вытянутое размытое пятно. Какой-то сладостный миг мне казалось, что мы с Ракетой превратились в одно живое существо, в единое создание из плоти и смазки, я рассмеялся от счастья, и в тот же миг мне в рот влетел жук. Мне было наплевать — я проглотил жука, потому что был непобедим.
Несложно угадать, что случилось потом — судьба никогда не прощает самоуверенности.
Я налетел на выбоину в тротуаре, не подумав затормозить или вильнуть рулем и объехать препятствие, и почувствовала как Ракета содрогнулся весь, от переднего до заднего крыла. Хрусткий звук, похожий на рык, сотряс раму велосипеда. Сила удара вырвала руль у меня из рук, переднее колесо налетело на новую выбоину в бетоне, отчего велосипед поднялся на дыбы и изогнулся, словно разъяренный жеребец. Мои подошвы потеряли сцепление с педалями, а зад — с седлом. Взлетев в воздух, я вспоминал слова мамы: Леди просила передать тебе, что на этом велосипеде нужно ездить очень осторожно, пока ты не привыкнешь к его норову.
У меня не было много времени для размышлений. В следующее мгновение я с треском рухнул в гущу живой изгороди, окружавшей чей-то двор; Из моей груди единым вздохом вырвалось громкое «ы-ых-х-х!» — и ветви в зеленой листве приняли меня в свои объятия. Фактически я проломил в живой изгороди сквозную брешь. Руки и лицо были здорово исцарапаны, но, по счастью, я ничего не сломал и кровь почти не текла. Выбравшись из зарослей живой изгороди и стряхивая с себя листья, первым делом я отыскал глазами Ракету. Он бессильно лежал на тротуаре. Меня охватил ледяной ужас — если окажется, что я в первый же день сломал новенький велосипед, то отец спустит с меня три шкуры. Я упал рядом с Ракетой на колени и лихорадочно проверил своего нового друга, отыскивая повреждения. На передней шине резина была потерта и заднее крыло чуть поцарапано, но цепь по-прежнему была натянута туго и руль смотрел прямо. Фара тоже не разбилась, и рама ничуть не прогнулась. Поразительно, но Ракета был жив-здоров, отделавшись после ужасного падения лишь ссадинами. Поднимая велосипед с тротуара, я думал о том, что за ангел-хранитель мчал все это время за моими плечами, а потом, проведя пальцем по поцарапанному крылу, я вдруг заметил в фаре велосипеда глаз.
Глаз был золотой, с черным зрачком и внимательно взирал на меня с выражением, которое можно было назвать бесконечным терпением.
Я потрясенно поморгал.
Золотой глаз исчез. Передо мной снова была обыкновенная фара, простое круглое выпуклое стекло, прикрывающее конический отражатель с лампочкой посередке.
Несколько минут я не сводил с фары глаз, надеясь, что глаз появится снова. Но конечно, ничего не
