порядке…
Отец успокаивался довольно долгое время. Я слышал, как в ванной зашумела вода. Потом раздался скрип пружин на их кровати.
— Ты хочешь рассказать мне об этом? — спросила мама.
— Нет, о, Господи, нет…
— Это был всего лишь дурной сон…
— Это для меня без разницы. Оно было достаточно реальным.
— Ты сможешь опять заснуть?
Он вздохнул. Я смог представить его там, в темной спальне, его руки, прижатые к лицу.
— Не знаю, — ответил он.
— Дай-ка потру тебе спину…
Пружины заскрипели вновь, когда их тела шевельнулись.
— Ты что-то весь напряженный, — заметила мама. — И выше к шее то же самое…
— Тут чертовски болит. Прямо здесь, где твой большой палец.
— Это растяжение. Ты наверняка потянул мышцу.
Молчание. Мои шея и плечи тоже словно бы успокаивались и чувствовали себя уютно под нежными руками матери. Каждый раз, когда в комнате родителей кто-то начинал двигаться на кровати, ее пружины снова начинали скрипеть. Потом снова раздался голос отца:
— У меня сегодня был очередной кошмар о том мужчине в машине…
— Я так и подумала…
— Я смотрел на него в той машине, на его лицо, изуродованное до неузнаваемости, и на его шею, перетянутую струной. Я видел наручники на его запястьях и татуировку на плече. Машина погружалась вниз, вниз, а потом… потом его глаза открылись…
Я вздрогнул. Я сумел представить себе все это, а голос отца стал почти прерывистым от нехватки воздуха.
— Он посмотрел на меня. Прямо на меня… Вода заливалась внутрь его глаз. Он открыл рот, и его язык оказался таким же черным, как голова змеи, а потом он сказал: «Идем со мной…»
— Не думай об этом, — прервала его мама. — Просто закрой глаза и попытайся расслабиться и отдохнуть.
— Я не могу расслабиться, я не могу отдыхать, — я мысленно нарисовал себе тело отца, который лежал знаком вопроса на кровати, в то время как мама массировала ему сведенные мышцы спины. — Это просто кошмарный сон, — продолжал он. — Мужчина из автомобиля протянул руку и схватил меня за запястье. Ногти у него оказались синими. Его пальцы впились в мою кожу, и он сказал: «Идем со мной, вниз, в темноту». Машина… Машина начала погружаться быстрее и быстрее, и я попытался освободиться, но он не захотел меня отпустить и опять сказал: «Идем со мной, идем со мной, вниз, в темноту… « А потом озеро сомкнулось над моей головой, и я не смог выбраться из него и открыл рот, чтобы закричать, но в него стала литься вода. О Боже, Ребекка. О, Боже мой.
— Это все не настоящее. Слушай меня! Это всего лишь страшный сон, но теперь все в порядке.
— Нет, — ответил отец. — Не все в порядке. Это гложет меня, и от этого мне становится все хуже. Я думал, что смогу избавиться от всего этого. Я хочу сказать… Боже мой, я видел раньше мертвецов. Совсем рядом с собой. Но это… Это совершенно другое. Та струна вокруг шеи, наручники на запястьях; лицо, такое, словно кто-то бил по нему, пока оно не превратилось в кровавую кашу… Это совершенно другое. Я не знаю даже, кто он, кем он был, вообще не знаю ничего о нем… но это гложет меня день за днем, ночь за ночью…
— Это пройдет, — ответила мама. — Именно так ты сам успокаивал мои страхи по поводу бородавок от прикосновения к лягушке. Да брось, говорил ты, пройдет…
— Может, и пройдет. Я надеюсь, что с Божьей помощью это пройдет. Но сейчас оно находится у меня в голове и я не могу выбросить его из моей жизни. Но самое худшее, Ребекка: это подтачивает меня изнутри, гложет меня. Кто бы ни сделал это, он или они наверняка были местными. Должны были быть местными. Тот, кто сделал это, отлично знал о глубине озера и о невозможности отыскать труп на его дне. Он отлично знал о том, что, если автомобиль утонет, то навсегда исчезнет и тело. Ребекка… ведь это может быть один из тех самых людей, которым я развожу заказы. Это может быть кто-нибудь из тех, кто сидит на одной с нами скамье в церкви. Кто-то, у кого мы покупаем бакалею или одежду. Кто-то, кому известно все о нас и о нашем образе жизни и который… узнал, что мы стали всему свидетелями. Это пугает меня так, как никогда ничто меня не пугало. И ты знаешь, почему? — Он помолчал некоторое время, и я смог себе представить, как кровь забилась в его висках. — Потому что если нельзя чувствовать себя в безопасности здесь, то нельзя чувствовать себя в безопасности нигде во всем мире, — его голос чуть сорвался на последнем слове. Я обрадовался тому, что меня нет в той комнате и я не могу видеть его лицо.
Прошло две или три минуты. Я думаю, что отец просто лежал на прежнем месте, давая матери возможность спокойно тереть ему спину.
— Теперь ты сможешь заснуть? — спросила мама, и он ответил:
— Попробую…
Пружины несколько раз скрипнули. Я услышал, что мама зашептала ему что-то на ухо. Он ответил:
— Надеюсь, что так, — а потом они замолчали. Иногда мой отец во сне храпел, но не этой ночью. Мне стало интересно, не остался ли он просто лежать с открытыми глазами, когда мама отодвинулась от него, продолжал ли он видеть перед собой труп, который протягивал к нему руки из машины и тащил его вниз, в темноту. Его слова неотвязно преследовали меня: «Если нельзя чувствовать себя в безопасности здесь, то нельзя чувствовать себя в безопасности нигде во всем мире». Это нанесло моему отцу рану, которая была гораздо глубже, чем озеро Саксон. Возможно, это была горечь по поводу произошедших у озера событий или по поводу жестокости, хладнокровия всего этого. Возможно, это было осознание того, что какие-то ужасные тайны скрывались за закрытыми дверями даже в одном из самых спокойных и безобидных городков мира.
Я полагаю, мой отец всегда верил, что все люди в глубине своей души добрые и хорошие. Это происшествие сокрушило опору его жизни, и я убедился в том, что убийца приковал и моего отца к этому ужасному моменту времени, так же, как он приковал свою жертву наручниками к рулевому колесу. Я закрыл глаза и стал молиться за отца, чтобы он нашел дорогу из этого царства тьмы.
Март пронесся в моих воспоминаниях, словно ягненок, однако дела убийцы на этом пока еще не завершились.
Глава 3
Захватчик
Все утряслось и забылось, как обычно это происходит.
В первый субботний вечер апреля, когда на деревьях уже начали набухать почки, а цветы стали вылезать из теплой земли, я сидел между Беном Сирсом и Джонни Вильсоном, окруженный орущими полчищами себе подобных, когда Тарзан, Гордон Скотт, самый лучший Тарзан, который когда-либо существовал, вонзал свой острый нож в брюхо крокодилу, откуда начинала течь самая натуральная алая человеческая кровь.
— Ты видел? Нет, ты видел? — не переставал спрашивать Бен, подталкивая меня локтем в ребра. Ну конечно, я все видел. У меня ведь были глаза, разве не так? И ребра мои не надеялись выдержать такой же интенсивный натиск до короткометражки «Трех неудачников», обещанной в перерыве между двумя фильмами, первый из которых был о Тарзане.
«Лирик» был единственным кинотеатром в Зефире. Его построили в 1945 году, сразу после второй мировой войны, когда сыны Зефира маршировали, ковыляли или хромали обратно домой и жаждали удовольствий, которые могли бы прогнать кошмары, связанные со свастикой и Восходящим Солнцем. Несколько прекраснодушных отцов города порылись в своих карманах и наняли архитектора-конструктора из Бирмингема, который составил план и разметил площадки для отдыха и развлечений на свободном согласно плану пространстве, где на самом деле располагались табачные склады. Меня, конечно, в то время еще не было, но мистер Доллар мог красочно поведать любому эту историю. Все это вылилось во дворец с оштукатуренными ангелами сверху, и вот каждый субботний вечер мы, дети глиняных пустырей, протирали свои штаны, ерзая на стульях, уничтожая попкорн, печенье и конфеты, оглашая воздух воплями и, время от
