— Просто светская беседа.
— Хочешь дружить, да?
— Не собираюсь.
— Тогда лучше заткнись! — Он напрягся. — Не хочу больше слушать твою болтовню.
— Как скажешь. Наверное, тебя не интересует, как поживает твоя родня.
Он помолчал и спросил, глядя на кратер:
— Как они там?
Я поведал ему о его родителях, отцовском ревматизме, лавке, его старых дружках. Когда я умолк, он и виду не подал, что ему приятно слышать вести из дому. Мадди закатила глаза и сокрушенно усмехнулась, давая понять, что не я один считаю Форноффа пропащей душой. Я уже успел полностью переменить свое отношение к Плохим и был готов считать их героями, но сейчас сказал себе, что кое-кто из них действительно плох, как я полагал раньше. Возможно, впрочем, я был для молодого Форноффа напоминанием о событиях, с которыми ему не дано было смириться: всякий раз, видя меня, он будет вспоминать ночь, когда сам превратился в Плохого, и обдавать меня ненавистью, объектом которой следовало бы стать ему самому.
Вскоре раздался крик, и я неожиданно для себя самого метнулся вместе с Мадди и Форноффом к кратеру; с каждым моим прыжком свечение кратера меняло направление и интенсивность. Еще пара минут — и я оказался среди сотен людей, спускавшихся вдоль стен кратера на веревках. Три летательных аппарата стояли на дне кратера на гладкой пластиковой платформе, светившейся золотым светом. Мы задержались перед одним из кораблей, пока Уолл с помощью двоих подручных возился с меньшим лазером, торчавшим в носовой части. Лазер оказался складным: схватив его, Уолл сбросил плащ и приладил лазер к своей правой руке кожаными ремешками; его пальцы доставали до панели с кнопками, и я понял, что лазер приспособлен для ношения. Уолл нажал кнопку, и рубиновый луч прожег в противоположной стене щель. Довольный результатом, Уолл издал рычание, заменившее смех, и несколько раз взмахнул над головой своим новым оружием, весившим не меньше 70–80 фунтов.
Позади кораблей уходил вниз наклонный трап, по которому мы достигли входа в огромное круглое помещение, добрых полмили в поперечнике, где красовалась экзотическая растительность; у некоторых растений были невиданные полосатые стебли и огромные эластичные листья. Круглый свод потолка был закрыт ультрафиолетовыми панелями; с помощью такого же освещения я выращивал в Эджвилле горох, фасоль и помидоры. Растительность была настолько густой, что четыре разбегавшиеся в стороны дорожки сразу скрывались в чаще. Над верхушками деревьев клубился туман, поднимаясь кольцами к потолку. Заросли напоминали видом и тишиной первобытные джунгли.
Тем не менее это место было мне знакомо.
Сперва я не понял, чем именно, но потом припомнил, как Уолл говорил, что Капитаны называют свой кратер Садом. В следующую секунду мне вспомнилась книга, которую я перечитывал в гидропонной оранжерее, называвшаяся «Черный сад», и иллюстрации в ней: то, что предстало моему взору сейчас, оказалось либо моделью для тех иллюстраций, либо их точной копией. Я и до этого был смущен и озадачен, теперь же меня охватила безумная тревога. Прежде я многого не понимал, но с грехом пополам складывал факты в некую систему, это же стало последней каплей; на мою самодельную систему лег тяжелый груз, и я оказался в таком же неведении насчет устройства мироздания, как по пути из Эджвилла. Меня так и подмывало поделиться с окружающими своим открытием, но я сообразил, что благодаря своему Младшему они знают о Саде гораздо больше, чем я. Попытки рассуждать здраво не успокоили: меня обуревали мысли о том, зачем Капитаны подсовывают нам ключи к разгадке их существования и как эти подсказки могут помочь нам в них разобраться.
По каждой из тропинок устремилось в чащу человек по сто: мы двигались шагом, но времени не теряли. Мадди, Клей Форнофф и я оказались под предводительством Уолла. В тени зарослей нам в глаза ударило зеленое свечение; листва источала сладковатый аромат, обычно сопровождающий гниение, но более пряный; отполированные камни под ногами монотонно гудели. Это гудение и наши осторожные шаги — вот и все, что нарушало тишину. Ни шорохов, ни шелеста листьев… Кое-где камни на пути были заменены прозрачными панелями, сквозь которые было видно черное пространство с рассыпанными там и сям золотыми огнями; это опять напомнило мне описание Черного сада с темной листвой и потайными помещениями. В одном месте мы прошли под хрустальным пузырем размером с целую комнату, подвешенным на ветвях; внутри пузыря валялись подушки и красовалось пятно, напоминавшее высохшую кровь, причем крови было так много, будто кто-то здесь расстался с жизнью. Это зрелище повергло меня в ужас, а Мадди, увидев пузырь, уставилась себе под ноги и не поднимала глаз, пока мы не миновали страшное место.
Ярдов через пятьдесят после пузыря мы оказались на пересечении своей аллеи с другой, более узкой; еще ярдов через двадцать пять нас поджидал следующий перекресток. На каждом мы оставили человек по двадцать пять, спрятавшихся за папоротниками. Я полагал, что меня тоже оставят в засаде, но Уолл, видимо, решил предоставить мне возможность поискать Кири, поэтому, как ни тревожно мне было углубляться в неведомое, я испытывал к нему благодарность. Через четверть часа мы добрались до следующего помещения; дальше аллея превращалась в хорошо освещенный тоннель, уходивший круто вниз. По этому тоннелю мы добрались до еще одного помещения, меньше прежнего, но тоже внушительного, ярдов сто диаметром, со стенами, покрытыми ярко-белыми панелями. На каждой панели красовалось по красному иероглифу. В центре стоял гротескный фонтан, окруженный скамьями и древовидными папоротниками; фонтан представлял собой фигуру скорчившейся обнаженной женщины с судорожно разинутым ртом и телом из белого камня, испрещенным ранами, из которых хлестала красная вода. Статуя была выполнена настолько реалистично, что я готов был поклясться, что стою перед окаменевшим человеческим существом. Лианы с зазубренными листьями карабкались по стенам и переплетались под белым ультрафиолетовым светильником, заменявшим потолок.
Сперва эта беседка показалась мне нетронутой временем, но уже через несколько секунд я начал замечать вытертые проплешины скамеек, отбитые углы панелей, выемку на статуе и прочие изъяны. Мысль о том, что это место существует с незапамятных времен, делало его еще ужаснее, выдавая извращенную традицию. Чем дольше я смотрел на статую, тем сильнее становилась моя уверенность, что она выполнена с натуры. К такому убеждению приводили детали лица и тела, шрамы, морщины и прочие линии, которые вряд ли были взяты из головы. Я представил себе, как несчастная женщина позировала бледному тщедушному чудовищу, слабея от ран, но поневоле сохраняя позу, навязанную мучителем; ярость, которую мне не удалось испытать при виде Младшего, наконец-то дала о себе знать и совершенно затмила страх. Я был теперь холоден, собран и предвкушал, с каким наслаждением буду проделывать дыры в телах Капитанов.
Беседку мы пересекали с удвоенной осторожностью. По тому, как Уолл крутил головой в поисках выхода, которого мы никак не могли отыскать, я догадался, что существование беседки стало для него сюрпризом: видимо, Младший умолчал о ней. Взволнованный этим обстоятельством и полный противоречивых догадок, что бы это могло означать, — неужели воротник не полностью контролирует пленника, и Младший мог соврать? или он так напуган, что просто кое о чем забыл? — я положил руку на пистолет и покосился на Мадди, интересуясь ее реакцией; в следующее мгновение секция стены впереди нас отошла в сторону — и перед нами открылась пустота. Еще через секунду пустота наполнилась десятками изможденных мужчин и женщин в стальных воротниках того же сорта, что подпирал голову Младшего; все они были вооружены ножами и дубинками; их подгоняли белые обезьяны, отличавшиеся от наших, эджвиллских, варварским одеянием из кожи: сбруей и подобием набедренных повязок. Самым страшным в их приближении — я говорю о людях, а не обезьянах, — было то, что они не издавали ни звука: казалось, это трупы, поднятые каким-то волшебством из могил.
Я оглянулся и увидел, что путь к отступлению отрезан такой же ордой. Противник набросился на нас, размахивая ножами и дубинками. Стрелять прицельно, как советовала Мадди, оказалось невозможно: то был хаос из выстрелов, воплей, разинутых ртов. Нам всем грозила гибель, если бы не Уолл: он описывал своим лучом круги, пробивая бреши в рядах нападающих, и продвигался к проходу в дальней стене, за которым чернела пустота.
Случаю было угодно, чтобы я оказался рядом с Уоллом в тот момент, когда он пустил в ход лазер. За первые полминуты боя я разрядил свой пистолет; уверен, что ни один мой выстрел не пропал даром — не
