— Она в безопасном месте, — заверил Змей. — Не думай о ней. Её час ещё не пришёл.
— Что значит, её час?! — вскинулся Иван.
— У каждого есть его час. У одних сначала звездный, потом смертный. У других только последний, Иван.
— Тогда ответь, кого именно я должен уничтожить в свой смертный час?!
— Я не могу проникнуть в закрытый сектор. Ты сам узнаешь это перед исполнением Сверхпрограммы. Но ты уже не сумеешь воспротивиться ей… а может быть, ты и не захочешь противиться. Всему своё время, Иван!
— Что же делать?
— Не печалься, Иван. Я буду отслеживать твой путь. Если возникнет хоть малейшая возможность разблокировки, я вберу твой мозг, твою душу в себя, а чёрный сектор, несущий смерть выплюну, как косточку. Терпение идёт с Вечностью рука об руку — Ты думаешь о себе! — сорвался Иван.
— Да, — гордо ответил Змей, — я думаю о себе. Только о себе! И потому я вечен, а ты смертей.
— Значит, я свободен? — вдруг спросил Иван. Змей зашипел, заскрежетал.
Ему было смешно.
— Да, если это можно назвать свободой. Иди… Ты всё равно вернешься ко мне, ты войдешь в меня, воплотишься в моем бессмертном «я»!
— Поглядим ещё, — грубо ответил Иван.
Он перепрыгнул через свивающиеся кольца. Сделал несколько шагов к разрушенной стене, и еле удержался — под ногами был обрыв, страшенная пропасть. Теперь он видел — это башня, километровой высоты башня, а там, внизу — пустыня, разбитые железные ворота, трупы, трупы, трупы.
— Иди! — повторил Змей. — Мне пора в Незримые Глубины!
Иван обернулся — никого за его спиной не было. Лишь маячила на полуразвалившейся стене чёрная тень — тень вечно ускользающего, изменчивого Авварона.
— Змей всё врал, — заявил карлик-колдун недовольным брюзгливым голосом. Он даже картавил и гнусавил сильнее, прихлюпывал носом, чмокал, сопел. Вранье всё — от начала до конца.
— Тебе я тоже не верю! — оборвал его Иван.
— И не надо!
— Мне надоели твои тени и фантомы. Я не буду больше говорить с тобой, пока ты сам не объявишься и не объяснишь мне всего своего подлого поведения, понял, ты, негодяй в Шестом Воплощении!
— Грубо, Иван! Грубо и некрасиво, — проворчала тень. — А ведь я пришёл за расплатой. Ты скоро всё узнаешь. И мне нужна твоя память — не забыл?
— Нет! Только что-то не верится твоим обещаниям, мой лучший друг и брат! Шел бы ты отсюда!
Иван обогнул по краешку всю верхнюю площадку башни. Спуска не было видно. Ни лесенки, ни скоб, ни веревки на худой конец, даже выступов и шероховатостей на стене не было.
— Не ищи, Иван, — примиряющим тоном посоветовала тень колдуна, — ты совсем не разобрался в местных штуковинах, а ведь сколько времени ты провёл здесь, уймищу! Башня сама поднимет тебя в Чертоги Избранных! Это и не башня, Иван. Башня только для видимости.
— Где Алена? — спросил Иван, отвернувшись от тени, щуря глаза в пелену серого неба.
— О живых надо думать, Ванюша, о себе…
— Сгинь, нечисть!
Иван резко развернулся. Его рука машинально взлетела вверх, сверкнули в глазах блики Золотых Куполов. Крестное Знамение прорезало воздух, очищая его, высветляя. Левой рукой Иван ощупал грудь — и, о чудо! — он ощутил под ладонью маленький железный крестик. Нет, Бог не отвернулся от него. Память нахлынула волной — белой, ослепительно-освежающей волной.
— Сгинь, исчадие ада!
Иван во второй и в третий раз перекрестил тень. Он не верил своим глазам, но разрушенная стена, на которой чернело страшное пятно, развалилась, рассыпалась на мелкие камушки, обратилась чуть ли не в пыль, раздалось омерзительнейшее карканье, хрип, храп, запахло серой, гарью… выпорхнуло нечто чёрное расплывчатое — и низринулось вниз, растаяло в мраке, окутавшем подножие башни.
Иван опустился на колени. В ушах у него, не переставая, мерно стучало: «Иди — и да будь благословен! Иди — и да будь благословен! Иди — …»
Теперь он и сам видел — башня росла. Она тянулась к небу, бездонному серому небу.
Иван бросился к краю площадки, лег на живот, заглянул в пропасть и закричал в отчаянии:
— Алена-а-а-ааа!!!
Даже эхо не ответило ему.
Прорыв был подобен ослепительной вспышке. Серая пелена не растворилась и не растаяла, как ей подобало бы по всем природным законам, она разлетелась в ничто, разорвалась будто пронзенная трёхмерная плёнка, закрывавшая вход в пространство четырехмерное.
Иван вскочил на ноги. Выставил вперёд сжатые кулаки. Он был готов к бою. Но никто на него не нападал. Лишь ослепительно горели тысячи солнц и ничего не было видно в их безумном свете. Это был тот световой предел, когда свет равносилен тьме, когда он не освещает предметы, а скрывает их, когда он царствует сам, затмевая всё вокруг и превращаясь во Тьму, ибо есть во Вселенной Чёрная Тьма и есть в Ней Тьма Белая.
Иван молчал. Смотрел под ноги — только там оставался ещё крохотный кусочек, на который можно было смотреть, И уже не площадка башни была под ним. Камешки, обломки стены и пола осыпались, сползали вниз, обнажая нечто сырое, скользкое, подрагивающее, покрытое бугорками и впадинками, выбивающееся из-под плит, сокрушающее их. Эта живая омерзительнейшая масса шевелилась, дыбилась, вздымала его. Куда?! Иван ничего не мог понять. Это было выше его понимания! Чертоги?! Какие, к дьяволу, чертоги в этом мире демонов и привидений! Самое страшное — ослепнуть, оглохнуть, быть жалким и беспомощным. Лучше уж бой, сеча, смерть в битве!
И снова, как было уже не раз, выплыла неожиданно из ослепительной белизны, словно из незримых вод, огромная клыкастая рыбина, заглянула в самую душу кроваво-рубиновыми глазищами… Иван вскинул руки, замахал ими.
Он растерялся. На чем же она держится? Здесь нет воды! Это же воздух! А она плывет! Или это только мираж? Или это только в его воспалённом мозгу?!
— Что тебе надо от меня!!! — заорал он, не щадя горла. Рыбина разинула пасть, облизнулась своим жутким мясистым языком. Она не ответила. Да и могла ли она ответить?!
— Мне надоела эта игра! — снова сорвался Иван. — Убейте сразу! Нечего время тянуть! Или… — он сам не знал, что это за «или».
А тем временем пупырчатая живая масса не только вздымала его к невидимым высотам, но медленно, неостановимо поглощала его, всасывала в себя. Иван увяз в шевелящемся, подрагивающем месиве по колени. Он пытался выдернуть ноги. Но не мог. Его засасывало сильнее. И это было вовсе не то болото, в котором можно было плыть. Ещё один фильтр-пропускник? Непохоже.
Иван запустил руку в месиво. Выдрал кусок, поднёс к глазам. В его ладони шевелились, копошились, терлись друг о друга сотни тысяч волокон-червячков. Гадость! Мерзость! Иван отшвырнул шевелящийся кусок живой плоти. Его втянуло уже по пояс. И противиться он не мог. Тысячи солнц сияли всё ослепительней — теперь не было видно даже на расстоянии ладони.
Иван подносил руку к лицу, но лишь её тень, слабая и призрачная, чуть мелькала перед глазами. Ослепляющая Тьма. Помрачающий Свет!
Он не мог пошевелить плечами. Это конец. Это предел. Его засосало. На поверхности оставалась одна голова. Но рыбина? Страшная гиргейская рыбина?!
Она вновь выплыла из убийственного света, вновь уставилась на Ивана. И он явственно видел её прожигающие красные глазища. И они снова просвечивали его мозг, просвечивали насквозь.
Иван был в отчаяний. Это смерть! Это конец всему! Они решили его уничтожить! Они решили обезвредить живую мину, ходячую бомбу! И они правы по-своему, их можно понять. Но от этого не легче. Где Алена?! Где заложники-земляне?! Что будете ними со всеми?! И снова уйдут от ответа эти сволочи! Эти подонки, пославшие его и многих других на верную смерть! Грязь! Подлость! Низость! Везде и повсюду. Подлость и смерть царствуют над миром. Они правят всем — в том числе и добром, светом, они определяют
