естественном развитии медицины события развивались бы медленно. Моя книга очень противоречива и до покушения Судано была мало известна. Не получи эта история огласки из-за того, что в ней замешан президент, она никогда не оказала бы столь мощного влияния на общественное сознание. С течением времени люди сумели бы приспособиться.
— Подождите, доктор Элбан. Я не стал бы делать столь далеко идущих выводов. Вспомните, ведь я оказался в роли жертвы…
— Тем не менее ваш особый статус возлагает на вас обязательство — действовать немедленно. Ведь если влиятельные люди не помогут жертвам, они позаботятся о себе сами. Процесс уже начинается, и остановить его необходимо сейчас, пока он полностью не вышел из-под контроля.
— Что вы имеете в виду?
— Назову вещи своими именами, господин Президент. Быть сумасшедшим вовсе не значит быть тупицей. Мы с вами тому живое доказательство. К тому же имеется другая статистика, не упомянутая на суде: относительный уровень интеллекта. Позитивы в большинстве своем умны, со средним коэффициентом интеллекта 125, а у многих он впечатляюще выше. А умному парню нельзя просто так дать пинка под зад, господин Президент, потому что умный парень всегда найдет способ сперва дать ответный пинок, а потом и рассчитаться за обиду сполна. Это было верно еще до открытия фермента и остается верным по сей день.
Теперь эти люди знают друг о друге, к тому же не страдают отсутствием здравого смысла. Более того, им известно, что они не просто меньшинство, а преследуемое меньшинство. Они способны установить между собой тождество, а, главное, — опознать друг друга.
Поэтому они организуются. Любому меньшинству, желающему власти, приходится консолидироваться. И, подобно любой группе людей, осознавших, что нормальное общество для них закрыто, они создадут собственное. Если их не берут на работу, если правительства штатов не выдают профессиональные лицензии, а покупатели не признают в них торговцев, то что им остается?
Преступления, господин Президент. Этот бизнес позитивам подали словно на блюдечке, потому что в нем почти нет риска — тебя не накажут, даже если поймают. Вы же помните, позитив — это псих. Так утверждает медицина, а ей вторят законы нашей страны.
Вы думали, что мафия сильна и изобретательна? А революцию вы не хотите? Что ж, она тоже на подходе.
— Хорошо, я понял, понял, доктор Элбан.
— Так вы согласны? Отлично! Поверьте, это единственный выход.
— Я не говорил, что согласен, но обещаю подумать над вашими словами. Сколько вы еще пробудете в Вашингтоне?
— До пятницы. Остановился в отеле «Мэйфлауэр», номер 1938.
— Хорошо, я свяжусь с вами перед отъездом. Когда будете уходить, оставьте секретарю номер вашего телефона.
«А это, — подумал Элбан, — есть тонкий намек на окончание разговора». Он откланялся и вышел.
Оставшись один, Кинней достал из ящика стола зеленый телефон без диска и кнопок. Президент поднес трубку к уху, дождался щелчка и заговорил:
— Зайди ко мне немедленно — есть разговор.
И положил трубку.
Нельсон Элбан ощущал огромное облегчение. Он добрался по проходу «Боинга-767» до места А-17, бросил пальто на полку над головой, сел и пристегнул ремни. Потом не спеша открыл коробку, которую перед самой посадкой в самолет ему вручил агент секретной службы. «С наилучшими пожеланиями от президента», — тепло произнес агент.
Сняв оберточную бумагу, Элбан увидел обтянутый кожей ящичек, на крышке которого золотыми буквами было вытиснено «Картье».
Внутри на голубом бархате лежали позолоченные дорожные часы размером с кулак.
Элбан откинул крышку часов. Под ней было табло с мягко светящимися красными цифрами. Очень красиво. Он закрыл крышку, уложил часы в ящичек, сунул его под сиденье и вскоре забыл о подарке.
В 9.35 в сорока тысячах футов над южной частью штата Индиана часовой механизм замкнул контакт.
Зеленый телефон загудел. Рука Киннея метнулась к ящику стола, выдвинула его.
— Да. — Пауза. — Никто не уцелел? — Пауза. — Какая трагедия. Слушай, теперь, когда непосредственная опасность позади, пора вернуться к делу. Случай с Элбаном показал, что мы допустили некоторые ошибки. Прежде всего мы поторопились избавиться от всех позитивов. Разыщи их. Если придется, проверь заново, но верни к работе — уже для нас.
Пауза.
— Что значит — уйдет много времени? У нас его просто нет. Мой срок истекает через шестнадцать месяцев. Может, по Конституции два срока — предел, но это в обычной ситуации. А в нынешней я не собираюсь отдать власть им; они намерены вывести меня из игры. Да, они всегда этого хотели, но сейчас сильнее, чем когда бы то ни было. А теперь займись делом.
Кинней бросил трубку, задвинул ящик и оглядел стол. Ему нравился его стол. И пост ему тоже нравился. Оставить его? Нет уж, на подобную глупость способен только настоящий сумасшедший.
Тайри Хоси протянул длинную смуглую руку к приборной доске, покрутил переключатель кондиционера, потом взглянул на водителя.
Дэйв Херрик пожал плечами.
— Бесполезно, Тайри. Эта штука начала издыхать еще с тех пор как мы миновали Падуку. Не проще ли просто открыть окна?
— Нет уж, спасибо, Дэйв. Только не на этой дороге. Уж лучше я попотею. — Хоси обернулся и взглянул на облака пыли на проселочной дороге, отмечающие продвижение их взятой напрокат машины.
— Вроде уже немного осталось до… до… как называется городишко, куда мы едем?
Толстоватый Дэйв был круглолиц, а его довольно длинные вьющиеся темно-русые волосы поредели на лбу, еще более подчеркивая округлость лица. Ни дать, ни взять — диск полной Луны.
А еще Дэйв был осторожен. Кроме того, он знал, что его чернокожий друг Хоси слыл шутником, и потому ответил, помедлив, словно ожидая подвоха:
— Скайтерсвиль.
— Гнусное название, — заметил Хоси. — Мы бы уже добрались до места, если бы поехали через Сент-Луис вместо Падуки. Шпарили бы прямо по шоссе, да и машина там нашлась бы нормальная.
— Не я планировал маршрут, Тайри, а Нэт Рот. И наверняка он выбрал его неспроста.
— Конечно, так дешевле. И вообще говоря, что мы там можем отыскать? Парень мертв. От него остались такие ошметки, что и хоронить нечего.
— Его архивы, Тайри. Там все его архивы, а в них, возможно, ключ к разгадке преступления.
— Если и метили, то не в него. Он просто случайно оказался в том самолете.
— Может, случайно, Тайри, а может, и нет. Но признай, что иногда предчувствия Нэта оправдываются. Кстати, нам подвернулся шанс полюбоваться природой.
— В гробу я ее видал. Вместе с кукурузными полями, проселочными дорогами и коровами. Я вырос среди этих красот на берегу Миссисипи. Потому и живу в Нью-Йорке. Коров я люблю на тарелочке в виде отбивных, а кукурузу — в консервной банке. Поганый гравий, если он тебе нравится, можешь оставить себе. На тебе, белом, пыль незаметна, а я словно напудренный. Придется залезть под душ.
Дэйв кивнул на дорожный указатель:
— Еще две мили, Тайри. — Тут он взглянул вперед и ахнул: — Боже! А это еще что?
— Это называется комбайн. Большой и толстый. Уступи-ка ему дорогу; еще правее, а то сшибет.
— За ним кто-то мчится… я слышу сирену.
