Вернулась Даун и подергала его за рукав.
— Сильвия, извини, но я вынуждена похитить Эверетта. — Она повела его в тесный кабинет за лестницей. Он оглянулся, задержал взор на блюде, но не стал упрямиться. В темной комнате Даун указала на кресло, затворила дверь и положила окурок в пепельницу на столике. Он предпочел стулу толстенный ковер, Даун бесшумно упала рядом.
— Я не хотела подпускать к тебе Сильвию и Денниса, — призналась она. — Но они так мечтали с тобой познакомиться…
— Все мечтают со мной познакомиться, — проговорил он.
— Мне твои сны кажутся сексуальными, — дохнула она ему в щеку. — Вот это я и хотела сказать. Ничего?
Он кивнул.
— Что ты обо мне думаешь? — Ее голова отстранилась, зато тело приблизилось.
— Оставлю свое мнение при себе, — нашелся он.
— Что, — сказала она, — немного коробит эта сцена?
— У меня таких сцен было не счесть.
«Ну уж и таких!» — мысленно одернул он себя.
— Эверетт, я бы хотела еще с тобой увидеться. Не на вечеринке. Можно об этом попросить?
— Конечно.
Она подалась к нему и быстро поцеловала в губы. В этот миг клацнула дверная ручка, и в маленькую комнату проник свет.
— Вот вы где, — ухмыльнулся Фолт. — Илфорд беспокоится.
— Илфорд может обождать, — сказала Даун.
Фолт уселся на стул. Ни слова не говоря, вытащил из кармана пиджака коробочку с пробирками и шприцами.
— Это Кэйл? — спросила Даун.
Эверетт сидел и смотрел, открыв рот от изумления.
Фолт поднял бровь.
— А что? Хочешь?
— Почему бы и нет? — сказала она.
— Это нам с Эвереттом. — Фолт немного нервничал. — Вот так и только так удается переносить эти сборища у Илфорда. Наверное, ему бы этот способ тоже помог.
— Сделай и мне. — Она протянула руку и по-детски надула губы.
— Мы предлагаем очень простой выход, — начал Гарриман Крэш. Он сделал эффектную паузу, и Даун многозначительно вздохнула. — До сих пор вы действовали наугад. Я могу помочь вам разобраться в вашей способности, достигнуть полного контроля над ней.
— Так вам нужен хозяин снов! — догадался Эверетт. — Только тут его и не хватает, в Сан- Франциско.
Илфорд открыл было рот, но Гарриман поднял руку.
— Все не так просто. Эверетт, мы гораздо ответственней, чем вам кажется… правда, кое в чем и амбициозней. Нам бы хотелось с вашей помощью расширить зону согласованности, своего рода инфекционной согласованности, способной распространяться отсюда, захватывать другие территории, другие реальности. Но на это, разумеется, понадобится время.
— И как же вы рассчитываете этого добиться?
— При нашем содействии вы научитесь пользоваться собственным талантом, научитесь видеть самого себя. И сопротивляться воздействию других хозяев снов, таких, как Келлог.
— Я думал, у вас здесь нет хозяев снов и вас эти проблемы не беспокоят.
— Эверетт, талант, наподобие вашего, способен разбудить другие. Так и случится, если мы не примем мер предосторожности. Или он предпочтет защищаться от нашего вмешательства и превратит нас в морковь или яблони-дички. — Гарриман рассмеялся.
— Нет у меня такой силы, — признался Эверетт. — На то, о чем вы говорите, я неспособен. Может, кое-какие мелочи мне и по плечу… Замки, например, менять на дверцах автомобилей.
— А что, если мы покажем, как глубоко ты заблуждаешься? — спросил Илфорд.
— А что, если ты скажешь этим стервятникам: идите куда подальше? — произнес Кэйл со своего насеста — спинки дивана.
Даун хохотнула, чем привлекла озадаченные взоры Илфорда и Гарримана, и испуганный — Фолта.
Кэйл появился, едва Фолт вкатил Эверетту и Даун по дозе. Он стоял между ними в кабинете — зримый, реальный. «Приветик, Кэйл», — саркастически вымолвила Даун. Тот лишь фыркнул в ответ, затем кивнул Эверетту и произнес:
— Где ты был?
— Ты только с ним не говори, — встревожился Фолт. — Его больше никто не увидит и не услышит, но если ты…
Он умолк — вошел Илфорд и потащил их в гостиную, на беседу с Гарриманом Крэшем. Кэйл отправился следом.
За окнами царили ночь и туман, и гостиная вновь сияла, как будто мебель светилась изнутри. Казалось, во всем мире не осталось других комнат. Деннис Эрд, Сильвия Гринбаум и другие гости ушли. Задержались только самые важные участники вечеринки.
Даун встала, погремела кубиками льда в стакане и ушла на кухню за напитком. В наступившей тишине Эверетт понял, что Илфорд и Гарриман ждут, когда он заговорит. Кэйл на диване тоже выжидательно смотрел на него.
На столе тихо щелкали золотые часы.
— Я хочу знать, откуда все это берется, — сказал Эверетт. — Сны и хозяева снов.
— Ну, по поводу этого я могу сказать немало, — произнес Гарриман, — но все это будут лишь предположения. Гипотезы.
— До которых любой дурак додумается. — Только Эверетт и Фолт услышали Кэйла.
— После Разлома назрела мощная тяга к согласию, — говорил Гарриман, потирая пальцами массивные черные очки. Эверетту вдруг подумалось: если бритоголовый захочет передвинуть их на лоб, вместе с ними полезут и водянистые близорукие глаза. — Простите, если я злоупотреблю метафорами. Когда начались перемены, человеческое стремление к порядку подверглось страшному удару. Результатом этой великой потребности явилось расширение канала, компенсационное усиление восприимчивости к снам.
Вернулась Даун с наполненным стаканом. Кэйл запрокинул голову, закатил глаза, приставил большой палец к нижней губе — сделал вид, будто полощет горло. Даун лишь ухмыльнулась и приподняла бокал в безмолвном тосте.
Эверетт старался не смотреть на них.
— Люди едва ли захотят так жить.
— И тем не менее жизнь по режиму, установленному эксцентричным хозяином снов, все-таки лучше анархии и амнезии посткатастрофического периода.
— Но уж, во всяком случае, не лучше болтовни Гарримана, — сказал Кэйл.
Даун фыркнула и поперхнулась. Фолт тотчас схватил салфетку и принялся тереть влажное пятно на диване Илфорда. Илфорд, недоумевая, повернулся к Даун. На его лице мелькнул едва сдерживаемый гнев.
И тут Эверетт заметил, что Кэйл смотрит на отца точно с такой же ненавистью. И не пытается ее скрыть.
— В прежние эпохи в лидеры выбивались отнюдь не мудрейшие и сильнейшие, — как ни в чем не бывало продолжал Гарриман. — Вождями становились люди с определенной устойчивостью воззрений, дающие наиболее приемлемое объяснение причин бедствия. Вот откуда тяга вашего приятеля Келлога к вульгарному миллениализму[13]. Он выпячивает все избитые трактовки греха и покаяния.
