экзогенного программирования; каждый из этих бестселлеров был написан своеобразным стилем, который жена его, Марианна, именовала не иначе как крутой технояз.
Но в глубине души Беккет Ходж ощущал себя великим прозаиком. Да-да, он был непоколебимо уверен, что рожден искусным рассказчиком, хотя еще ни один читатель не прочел ни единого словечка из его произведений! Так что научные и академические достижения были для него не более чем источником безбедного существования, и этой привычной деятельностью он занимался так же непринужденно, как дышал, ел, спал и отправлял иные естественные потребности.
Знаменитый профессор мечтал лишь о том, чтобы просвещенная публика приняла его литературные труды столь же восторженно, как и все прочие плоды его деятельности, и однако на пороге тридцати шести лет он находился ничуть не ближе к желанной цели, чем в тот день, когда открыл первый текстовый файл, не имеющий ни малейшего отношения к биокомпьютерам, нейронным сетям и самоохраняющимся системам безопасности, снабженным искусственным интеллектом.
Он был изрядно обескуражен полным отсутствием интереса со стороны собственного научного редактора, коему вручил свой последний и лучший роман.
— Ты сочиняешь, как программист, — меланхолически заметил Теренс Лэнс, осилив беккетовский опус, а поскольку автор явно не увидел в данном обстоятельстве ничего плохого, добавил: — Лучше пиши о том, что ты действительно знаешь, Бек.
Последний, однако, пропустил ценный комментарий мимо ушей: в конце концов, бедняга Лэнс всю жизнь редактировал учебники, а не изящную словесность! А посему, воспользовавшись академическими кредитами, профессор решительно отгрузил драгоценный роман по сетевым адресам нескольких известных издательств — и по прошествии полугода все еще дожидался ответного стука в свою персональную электронную дверь.
Так или иначе, но перед очередной лекцией он постарался избавиться от посторонних мыслей и привел в относительный порядок необходимые заметки и конспекты, написанные от руки на плотных желтоватых листах казенной бумаги. Беку нравилось прикасаться к бумажным листам, ощущая их слабый запах: для ума, привыкшего иметь дело с абстрактными идеями, это был надежный, успокоительный штрих реальности. Его чаровали сложные запахи книжных магазинов пополам с ароматом свежей типографской краски, и воображение рисовало новенькие печатные страницы собственного романа.
Встряхнув головой, профессор вновь вернулся к реальности и приступил к чтению лекции по динамическому программированию эмоционально-чувствительных развлекательно-игровых систем. Аудитория была набита до отказа; слушатели стояли в проходах, толпились у стен, втискивались в любой закуток, кое-как вмещающий человеческое тело. Бек прекрасно знал, что коллеги-преподаватели не прочь посудачить о его бешеной популярности, задавая друг другу сакраментальный вопрос: является ли причиной этакой славы тематика его лекций, или же студенты просто сбегаются поглазеть на чудака, похожего на персонажей Диснея.
После лекций его ожидали неотложные деловые встречи: одна с деканом факультета жизненно важных наук, вторая с Советом директоров крупной финансовой корпорации, третья с полковником Трейнором, представлявшим правительство. Декан нуждался в дополнительном курсе лекций по нанопрограммированию, финансисты — в новой патентованной системе безопасности для Первого Континентального Банка, правительство — в дальнейшем усилении и укреплении снабженной искусственным интеллектом самопроверяющейся и самозащищающейся сторожевой системы, которую профессор сотворил в прошлом году по спецзаказу Министерства обороны.
У Беккета не было ни малейшего желания обучать нанотехнологии сверхплановую ораву студентов, о чем он заявил без обиняков. Во время беседы с посланцами Первого Континентального он никак не мог сосредоточиться, обдумывая первые строки нового романа, и принял предложение лишь потому, что Марианна, как он смутно догадывался, сочла бы своего супруга умалишенным, вздумай он отказаться. К сожалению, эта дополнительная работа наверняка помешает литературной деятельности… Торопливо выпроводив банкиров (правда, со всей возможной учтивостью), Бек тут же уселся за компьютер и за полчаса успел накропать пару страниц, прежде чем прибыл специальный армейский эскорт, которому надлежало доставить профессора к полковнику Трейнору.
Беккет не слишком любил работать на правительство. Точнее говоря, совсем не любил. Это была на редкость параноидальная кучка людей, и ему всегда было чрезвычайно трудно проникнуться их образом мыслей. А все потому, что он ужасно наивный, как любит повторять Марианна… Вспомнив эти слова, Бек мечтательно улыбнулся: только его жена умела говорить подобные вещи так, что они звучали подлинным комплиментом!
По его мнению, государственые мужи служили наглядным примером живого парадокса: дозрев наконец до решения никогда не использовать по назначению смертоносный ядерный арсенал, они принялись засекречивать его гораздо истовей, чем в прежние времена. Все равно как если бы человек, купивший ружье для защиты родного дома и семьи, вдруг осознал, что никак не может спустить курок, и тут же принялся бы прятать и перепрятывать уже ненужное, но по-прежнему опасное оружие в разнообразные, все более хитроумные тайники, снабженные для верности коварными ловушками.
Сама идея выглядела донельзя абсурдной, и хотя, выполнив правительственный контракт, Беккет должен был стать богаче на несколько миллионов, он с гораздо большим удовольствием посоветовал бы правительству попросту избавиться от ружья или, на худой конец, аккуратно разрядить его и закинуть подальше патроны.
Вместо этого они заказали ему высокотехнологичный сейф, то бишь интеллектуальную сторожевую систему, а теперь желали снабдить ее еще более коварными ловушками.
Свидание с полковником Трейнором протекало в столь теплой и дружественной атмосфере, что Беккет уже почти не чаял вырваться на свободу. Набравшись смелости, он приказал шоферу отвезти себя прямо домой, поскольку изнывал от желания очутиться наконец в своем кабинете: мобильный блок памяти, на котором было записано начало первой главы, казалось, готов был прожечь дыру в его новеньком портфеле!
Марианна оказалась уже дома.
— Удалось выбраться пораньше, — сказала она, вручая мужу стакан апельсинового сока. — Деловой ланч с Лизой Хэррис! Черт бы побрал эту женщину, у меня от нее сплошная головная боль. Вобразила, что она — пуп Земли. Тебе пришел ответ от издателя.
— Что-что?
Беку понадобилось целых пять секунд, чтобы догадаться, о чем идет речь. Невзирая на десятилетнюю практику сортировки разнородной рассеянной информации, которую его жена имела обыкновение вкладывать в свои монологи, он так и не научился делать этого быстро.
— Я говорю, что просмотрела электронную почту. — Она повысила голос, поскольку Бек уже бежал к своему кабинету, расплескивая по пути апельсиновый сок. — Какой-то барон из какого-то Сетона!
Барон оказался Лоренсом Бурбоном, а издательство — Сефтон-Хаузом. Послание гласило: «Через неделю я буду по делам издательства в Бостоне, и мне хотелось бы встретиться с Вами, чтобы обсудить Ваш роман. Я обнаружил там множество интересных идей, и думаю, мы могли бы поработать над ним вместе. Что Вы скажете о ланче в «Шератоне» в будущий вторник? Если это предложение Вас устраивает, будьте добры послать мне весточку». Далее следовал сетевой адрес, а в качестве приложения — стереоскопический фотопортрет немолодого улыбающегося мужчины с живыми темными глазами, аккуратной бородкой и роскошной шевелюрой, тронутой сединой.
Рухнув в кресло перед компьютером, Бек молниеносно вошел в Интернет. «Буду счастлив побеседовать с Вами! — трясущимися пальцами отстучал он на клавиатуре. — Может быть, встретимся в час дня? До полудня у меня лекции». К этому посланию он присовокупил собственный фотоснимок, дабы великолепный Лоренс Бурбон смог опознать его без труда.
Ответ пришел почти сразу, пока Бек, машинально прихлебывая остатки апельсинового сока, все еще читал и перечитывал первое послание. «Час дня — прекрасное время. С нетерпением жду встречи», — сообщил Бурбон.
— Дорогой, ты весь дрожишь, — промурлыкала ему в ухо Марианна.
— Кажется, когда-то ты реагировал подобным образом и на меня?
Профессор не был настолько рассеянным, чтобы не уловить намека.
