Я охнуть не успел — лежал на полу, кинжала, правда, не выпустив, и никак подняться не мог.
А девушка — девицей или девкой ее назвать язык не поворачивался, уж больно зубы болели — стояла у кровати. Голая, красивая и опасная. Один взгляд на меня — и рванулась к Марку. Мальчишка так и застыл, таращась, видно, не приходилось ему голых женщин видеть. Сейчас И ему достанется.
Не досталось. Юбкой взмахнул, набросил ей на голову да и отскочил к стене. Девушка в окно влетела — чудо, что стекло не разбилось. Через миг оба они стояли в замысловатых позах, и было это одинаково смешно, потому что никогда раньше я не видел ребенка, который бы русское або знал, а уж голая женщина в стойке задиристого петуха — ничего смешнее на свете нет.
— Не сопротивляйся, Марк, — процедила девица. — Хуже будет!
Он молчал: то ли дыхание берег, то ли на движении ее ловил.
Я помотал головой и стал подыматься.
— Остынь, вор, не за тобой охота, — сказала девушка.
Может, и не за мной, верю теперь. Только когда охота медведя гонит, лисой случайной тоже не побрезгуют.
Тут она на меня бросилась! Ну и фурия! Русское або — вещь страшная, оно не для обороны придумано, для убийства.
Налетела на мой кулак — руки у меня длиннее, а ловкостью Покровительница не обделила. А дальше я полный ряд провел — от подсечки под колено, до удара в пах. На мужиков, конечно, рассчитано, только и ей несладко пришлось.
Прости Сестра, но ты же видишь — не женщина, а дикий зверь!
Скрутил я ее, прижал покрепче и крикнул Марку:
— Кидай сюда ее тряпки. Только карманы проверь.
Мальчишка повиновался. Я заглянул девушке в глаза, удовлетворенно кивнул. Пропала из них вся уверенность.
Неужто думала с мужиком в честном бою сладить?
— Одевайся… летунья, — сказал я, поднимаясь. — Не срамись перед мальчишкой.
Марк ухмыльнулся. Он весь был в горячке драки, а глаза нет-нет, да и елозили по голому телу.
Она молча стала одеваться.
— Нужно нам кое-что от тебя, летунья, — сказал я. — Дашь — свяжем, но не тронем. А нет… уж прости…
Она молчала, застегивая небесно-голубой жакет. Форма у летунов — как праздничная одежда. Голубые шелка, медные пуговицы, белые кружевные оторочки. Даже теплые чулки — в тон, из белой и голубой шерсти. Знаки различия на форме в виде серебряных птичек.
— А нужна нам карта, — продолжил я. — И еще запал.
— Ну и что? — спокойно сказала девушка.
— Думай, подруга небесная, — я подошел, крепко взял ее за руку. — Будешь драться, руки переломаю. Давай карту и запал.
Девушка презрительно усмехнулась.
— Как тебя зовут? — властно спросил Марк.
Она вздрогнула. Ответила без особой охоты:
— Хелен.
— Романка? — на всякий случай уточнил я, хотя как может высокородная летунья старые корни сохранить. — Так вот, Хелен, выхода у тебя нет. Сделаешь, что велю, — будешь жить.
— Жизнь без чести — хуже смерти.
— Это верно. Только чести тебя лишить — дело недолгое.
Хелен пожала плечами. Стояла гордо, как истинная дама перед виноватым слугой. А ведь болело у нее сейчас все, что только болеть могло.
— Когда дворовый пес гадит на тебя — это не позор. Позор псу под хвостом вытирать.
— Мы для тебя — псы дворовые? — я разозлился. — Сейчас узнаешь, зачем псам зубы…
— Ильмар…
Марк подошел к нам. Покачал головой:
— Она карты и запал на Слове прячет. Летунов учат любую боль терпеть… глянь ей на плечи, там следы от игл должны остаться.
Хелен яростно сверкнула глазами.
— Веди ее к планёру.
— Далеко не улетишь, Марк. Запала нет, карт не знаешь.
Хелен вроде и не сомневалась, что поднять планёр в воздух мальчишка сумеет. Я это в уме отложил, но ничего не сказал. Толкнул девушку, повел перед собой, не выпуская руки.
Что он задумал, мой странный попутчик?
В полном молчании мы шли к планёру. Беда, беда тяжкая, уже светло стало, уже со стен форта можно нас увидеть — двух каторжан, что высокородную летунью под конвоем ведут. Нет спасения.
Возле планёра Марк ускорил шаг, влез в кабину. Пояснил:
— Я не знаю, летунья, можешь ли ты весь планёр в Холод спрятать. Только теперь не выйдет.
Хелен молчала.
— Руби тросы, Ильмар! — велел Марк.
Не выпуская Хелен, я обошел планёр, обрезая удерживающие веревки. Летунья болезненно сморщилась, глянула на меня. Прищурившись, я покачал головой: «не вздумай».
Мы вернулись к кабине, где вовсю орудовал Марк. Поворачивал рычажки, давил на педали, крутил ручки. Планёр дергался, как живой, колебались концы крыльев, ходил налево-направо хвост.
— Машину погубите и сами погибнете, — предрекла Хелен.
— Может быть, — согласился Марк. — Выхода у меня нет.
— Тебе даже с полосы не стронуться!
— Сдвинусь. Ветер хороший. До воды далеко, может, и выпрямлюсь. Поток восходящий, скажешь нет?
— Все равно не дотянешь!
— Я попробую, — сказал Марк, и в голосе была такая твердость, что я понял — он полетит.
— Я с тобой, парень, — сказал я, — все равно один конец.
— Дай запал и карты, — потребовал Марк.
— У тебя налета нет, до материка не каждый ас дотянет!
— Конечно, Хелен, Ночная Ведьма… куда мне до тебя. Только я попробую.
Когда он назвал ее Ночной Ведьмой, по лицу девушки скользнула гримаса. Смесь гордости и обреченности.
— Не делай этого, Марк. Вспомни честь!
— Моя честь со мной, капитан! Свою береги.
Вот это да. Женщина — а в чине капитана.
Она стряхнула мою руку, и я не стал ее удерживать. Убивать Марка она не собиралась, чувствую, трясется за его жизнь.
— Садись сзади, Ильмар, — велел Марк. — А ты гляди, Хелен, как твоя птичка летать умеет.
Отодвинув девушку, я полез на заднее кресло. Сестра, Сестра, образумь, что ж я делаю? Хоть часок бы еще пожить… рассвет увидеть… Мысли в голове метались, будто певчие сверчки в клетке, руки тряслись. И все же я забрался в тесную клетку кабины, скорчился на втором сиденьи, просунув ноги под кресло летуна, на решетчатый деревянный пол.
— Втроем точно не дотянуть, — мертвым голосом сказала Хелен. — Пусть он вылезет. Я… я поведу.
Что же это, унесется Марк на планёре с Печальных Островов, а мне расхлебывать?
Марк улыбнулся во всю перемазанную физиономию. Подмигнул, и страх, что меня бросят, вновь сменился ужасом перед полетом.
— Втроем полетим, Хелен. И не спорь.
Не дожидаясь ответа, он полез ко мне, плюхнулся на колени, заерзал, пытаясь устроиться
