скульптурах, на могучем герое, умирающем, но рвущемся в бой, и на насмешливом юнце, зло глядящем на дело своих рук, вся слава ресторана держится. Конечно, и кухня хороша, но мало ли где вкусно кормят…
Будь хозяин ресторана из простых, рано или поздно отобрали бы скульптуры. Но он и сам был аристократ, барон захудалый, но Слово знающий и в Дом вхожий. А что ресторацией занимался — так это тяжелая судьба вынудила, это еще не позор…
— Да, господин? — терпеливо повторила девушка.
Я сообразил, что минуты три уже пялюсь на скульптуры, не делая заказа. Виновато улыбнулся:
— Каждый раз любуюсь…
Девушка кивнула, украдкой кидая взгляд на скульптуры. Ей они тоже нравились. Интересно, кто больше: мужественный Голиаф или женоподобный красавчик Давид?
— Принесите финскую праздничную закуску, — начал я. — Потом лосося в красном вине, только именно в красном, ваш повар этот рецепт знает. Кофе крепкий. Сейчас — молодое белое, лучше из южных Провинций, к кофе — хороший коньяк.
Девушка исчезла.
Я остался наедине с Голиафом и его убийцей.
Понимаю я тебя, ох, как понимаю! Ты от сопляка Давида беды не ждал. Я — от мальчишки Марка. Только мне еще тяжелее, я ведь его уже другом считал. К купцам хотел пристроить… дурак, дурак…
Зал постепенно наполнялся мужчинами в костюмах от хороших портных, женщинами в драгоценностях. Стареющая, но еще красивая дама в сопровождении молодого кавалера щеголяла железной цепью толщиной в мизинец. Цепь в благородной рже, а сверху лаком крытая. То ли и впрямь древняя, то ли нарочно водой раненая. Этого я не люблю, железо не для того дано, чтобы на женских шейках умирать.
А вот и мой заказ поспел…
Финская закуска была блюдом дорогим, но оно того стоило. Нежирная тонко вымоченная селедочка, порезанная кусочками, лучок, черный хлеб, вареная в кожуре картошка, маленькая рюмка — стопка, как русские называют, с водкой.
Сервировалось все это на целом листе свежей газеты. В ней половина цены и была. Есть полагалось руками, потому к закуске принесли две чаши с водой — для омовения рук до и для споласкивания после.
Я потихоньку еду смаковал, потом рюмку опрокинул. Не коньяк, конечно. Как пьется! А народ все прибывал, вскоре уже и пускать в зал перестали. Удачно я пришел. Сидишь в тепле, в окружении искусства, ешь дорогие блюда, мимоходом газету проглядываешь. Что мне держава, что мне злая стража!
Вошло несколько аристократов. Им, конечно, место нашлось. Сам хозяин появился, без подобострастия — ровня все же. Поручкался, дамам плечики поцеловал, по итальянской моде.
А я газету читал. Мне уже и лосося принесли — мастерски сделанного, мало где умеют лосося в красном вине тушить. А я увлекся. Когда-то газеты совсем дорого стоили, только аристократам по карману, неблагородным — глашатаи да менестрели оставались. Сейчас-то печатные машины в каждом большом городе ставят, гелиографы и почтовые голуби новости разносят. Профессия газетчика теперь уважаемая, даже младшие дети аристократов в репортеры идут… Тьфу ты, пакость, ну их, этих младших сынков и младших принцев!
К моему столику подошли двое. Я поднял глаза — и невольно вздрогнул. Офицеры стражи. Один здоровый, морда кирпичом, другой маленький, тощенький, в очках роговых, такому в книжной лавке сидеть, а не с мечом и пулевиком на поясе разгуливать.
— Господин, вы не будете так любезны, — девушка выпорхнула из-за спин стражников, заулыбалась, — весь зал полон, разделите вечер с доблестными стражами…
— Буду рад, — только и сказал я.
Офицеры расселись по другую сторону стола, девица начала им кухню расписывать, особо рекомендуя рябчиков в имбирном тесте. Я глаза в газету опустил. Кто во мне каторжника Ильмара узнает?
Ковырял я лосося, запивал молодым вином, что девушка исправно в бокал подливала, только не шла еда в горло. Никак не шла.
Офицеры свой заказ сделали, заговорили вполголоса. Вроде и дела им до меня нет… только один раз здоровый и глянул… а по спине холод пробежал.
Нехороший взгляд. Слишком уж равнодушный.
Сестра, сохрани дурака для покаяния!
Хозяин ресторана снова мелькнул, к столику подошел, офицерам руки пожал.
— Проголодались, господин Арнольд? — спросил он того, что покрепче.
— Да, как собака… — буркнул офицер на плохом романском.
— Говорят, облава была в городе?
— Да.
Не очень-то он разговорчив…
— Схватили душегубцев? — любопытствовал хозяин.
— Не душегубца ловили, — встрял очкарик, — Ильмар-каторжник в городе объявился. Все побережье в постах, а он, зараза, к нам добрался…
— Тот, что принца похитил? — воскликнул хозяин.
Вот уже как все повернули!
Я сообразил, что жую кусок лосося вторую минуту, торопливо проглотил, сам подлил себе вина. Вопросительно глянул на стражников, улыбнулся льстиво. Им вина еще не принесли, и очкарик не чванясь согласился. Плеснул себе и Арнольду, залпом выдул. Хозяин возмущенно завертел головой, отыскивая прислугу. Две девушки уже тащили и вино, и закуску…
Арнольд не пил. Крутил бокал в пальцах, смотрел на очкарика с таким неодобрением, что только дурак бы не заметил.
Очкарик не заметил.
— Тот-тот, — подтвердил он. — Старые дружки его приметили и в точности описали. Никуда теперь ему не деться.
Сестра- Покровительница…
— Граф, не стоит это говорить, — сказал Арнольд. Прибавил по-германски: — Я позволю себе предложить вам сменить бокал и попробовать розовое токайское…
Я лениво повернулся к суетящимся девушкам:
— Кофе. И турецкую медовую сигару.
Они растерянно переглянулись. Хозяин пришел им на помощь:
— Увы, любезный, сегодня медовых сигар предложить не можем. Есть американские, есть турецкие с коноплей…
Конечно, медовых не предложат. Таких просто на свете нет.
Всем своим видом я изобразил возмущение. Потом сказал:
— В моем плаще, во внутреннем кармане… Нет, принесите плащ, я сам достану.
Один взгляд хозяина — и девица двинулась к входу.
Арнольд мял в руках бокал, вот-вот треснет. Он, наверное, как и я, не верил в случайные совпадения. Вот и не решался устраивать проверку в ресторане, на глазах знати. Сам, видно, из молодых выскочек, знает, как посмеются аристократы над его оплошностью.
Я ждал, проглядывая газету, но уже не различая букв.
Девушка вернулась с плащом на железном подносе. Смешно. Плащ полупросохший, в собственном соку.
— Медовые сигары должны быть в каждом уважаемом заведении! — скандальным голосом произнес я, потянувшись к плащу. Взгляд Арнольда скользнул по серой ткани. Видимо, это был последний штрих моего портрета, которого ему не хватало для полной уверенности.
— Не двигайся, Ильмар-вор! — с жутким акцентом рявкнул он.
Поздно.
