во двор, а напротив — дом с красной черепицей на крышах и черными котами. Мне удалось занять все здание целиком — ненадолго, но все же на какое-то время, пока обстановка не сменилась и я не очутился в помещении библиотеки, где обсуждал цены на поездки с ворчливой официанткой из Югославии.
Проснувшись наутро, я начал понимать, почему не нашел свой дом в первые четыре дня работы: я подходил к делу рационально. Логически. Мне следовало взяться за все это иррационально. Нелогически. Ну конечно! Возможно, за последние несколько лет я когда-то уже проходил мимо этого дома — а значит, где- то в моей памяти должна была сохраниться запись о нем. Какой-то след всегда остается. И потом, даже если я еще не проходил мимо него, все равно выследить его мне удастся только в том случае, если буду двигаться украдкой: не по прямым, квадратам и клиньям, а наискось — по диагонали, подбираясь к нему сбоку хитроумными маршрутами.
Я приготовил себе завтрак и задумался, как же добиться, чтобы поиски стали иррациональными. Первой в голову пришла идея использовать карту в духе «И-Цзинь»: закрыть глаза, несколько раз повернуться, воткнуть, не глядя, булавку, а потом отправиться на поиски в тот район, куда ей случилось попасть. Однако чем больше я об этом способе думал, тем менее хитроумным он мне представлялся. Случайный — это ведь не то же самое, что хитроумный. Я опробовал его на своем плане улиц — просто так, посмотреть, что выпадет: Митчем. Попробовал во второй раз: Уолтэмстоу-Маршес. Вот вам и восточная мудрость.
Следующей моей идеей был цвет — следование за цветом. Можно было, скажем, принять решение двигаться туда, куда двигались желтые предметы: грузовик, рекламный плакат, чья-нибудь одежда. Можно было, начав где-нибудь — где угодно, — пойти по улице, по которой проехал желтый грузовик, затем подождать возле магазина с желтым фасадом, пока мимо не пройдет женщина в желтых брюках, и пойти за ней. Это был абсолютно произвольный подход, но он мог к чему-то привести, заставить меня взглянуть на вещи не так, как обычно, приоткрыть какие-то щелки в камуфляже, за которым скрывался мой дом.
Развивая эту идею дальше, я придумал еще план: идти дерганым, хаотическим образом. Не в смысле самой ходьбы, походки, а в том смысле, чтобы поначалу двинуться по одной улице, потом внезапно повернуть назад, как я сделал, когда отправился в Хитроу встречать Кэтрин, но сообразил, что забыл бумажку с номером и временем прибытия ее рейса. Или можно притвориться, будто направляешься в одну сторону, ждешь, чтобы перейти определенную улицу по пешеходному переходу, — а потом, когда загорится зеленый, отклониться в каком-нибудь другом направлении, подобно футболисту, бьющему пенальти, когда он заставляет вратаря прыгать не в ту сторону.
Еще я подумал, не последовать ли мне числовой системе: начав с нулевой отметки, свернуть в первую улицу направо, потом во вторую налево, в третью направо, в четвертую налево и так далее. Система, разумеется, может быть гораздо сложнее: можно ввести дроби, алгебру, дифференциалы и бог знает что еще. Или же можно разработать соответствующий процесс с помощью алфавита: пойти по первой из попавшихся мне улиц, название которой начинается на «a», идти дальше, пока не встречу «b», «c» и т. д. Или можно применить к алфавитному процессу числовые принципы: начать с улицы, начинающейся на «a», затем продвинуться вперед по алфавиту на количество букв, равное тому, что содержится в названии улицы, и найти ближайшую улицу, название которой начинается с этой новой буквы. Или можно…
В разгар моих размышлений зазвонил телефон. Это оказался Мэттью Янгер.
— Как ваши дела? — спросил он.
— Хорошо. Ищу дом. Что вы имели в виду под «срезать верхушку»?
— А! — прогудел в ответ его голос в трубке, добравшись до меня по проводам. — «Срезать верхушку» — это когда ваши акции конкретной компании ревальвируются — поднимаются, — и вы срезаете прибыль путем их частичной продажи, пока стоимость вложения не придет в соответствие с начальной стоимостью в момент покупки.
— А зачем это нужно? — спросил я.
— Для того, — объяснил он, — чтобы инвестировать деньги, полученные за счет срезания верхушки, в другую компанию, тем самым диверсицировав ваши вложения. Ваши акции технологических и телекоммуникационных компаний, которые мы недавно отобрали, уже поднялись в целом на десять процентов за неделю с небольшим — потрясающий результат. Я понимаю, вы цените эти два сектора выше других, но при всем при том я подумал: если срезать верхушку, эти десять процентов, мы могли бы инвестировать их в какой-нибудь другой сектор, при этом нисколько не поступившись вашей приверженностью технологии и теле…
— Нет, — сказал я ему. — Оставьте все как есть.
На том конце наступила пауза. Я представил себе его офис: полированный стол красного дерева, стены с панелями и потолок с карнизами, портреты недужных богатых мужчин. Через некоторое время он заговорил снова:
— Ясно. Вас понял. Я ведь просто новостями поделиться, внести предложение; а решение целиком за вами.
— Да.
Я повесил трубку и вернулся к обдумыванию иррациональных подходов к поискам моего дома. К полудню удалось придумать столько, что половина вылетела из головы. После обеда я понял, что, как ни крути, ни один из них не сработает — по той простой причине, что методическое воплощение в жизнь любого из них перечеркнет его иррациональную ценность. Чувствуя подступающее головокружение и одновременно раздражаясь, я решил, что единственный вариант — выйти из квартиры вообще безо всякого плана в голове, просто походить вокруг и посмотреть, что произойдет.
Я вышел из квартиры, прошел по перпендикулярной улице мимо своей поцарапанной «Фиесты», потом повернул в бывшую зону осады, миновал шиномонтаж и кафе, затем телефонную будку, из которой звонил Марку Добенэ. Дошел до центра Брикстона, до развязки с разметкой между зданием администрации и «Ритци». Обычно в этом месте я поворачивал направо к метро, но сегодня пошел дальше по направлению к улице Дэвида Симпсона. Не знаю, почему — просто захотелось пойти дальше. Все люди Наза работали на северном берегу; любой район на юге был далеко за пределами официального радиуса поисков, а потому представлял собой более плодотворную почву. Если человек знает, что его ищут в определенном месте, он находит себе другое место и прячется там.
Я пошел по направлению к Платон-роуд, но, не дойдя, нырнул в параллельную ей улицу. Если снова пойти прямо туда, рассудил я, можно вызвать короткое замыкание. Я повернул направо, потом для компенсации повернул налево. Потом проскочил было поворот направо, но все-таки вернулся и пошел тем путем. Мне встретились какие-то люди, укладывавшие кабель под мостовой, и я на время остановился за ними понаблюдать. Они соединяли првода — синие, красные и зеленые — друг с другом, налаживая связь. Я наблюдал за ними, поглощенный этой картиной. Они знали, что я наблюдаю, но мне было все равно. Имея восемь с половиной миллионов фунтов, я мог делать, что хотел. Им, кажется, тоже было все равно — вероятно, в том, как я наблюдал, чувствовалось почтение. Для меня они были брахманами, не знающими себе равных. Больше, чем брахманами — богами, прокладывающими мировую проводку с тем, чтобы укрыть ее от посторонних глаз, ее маршруты, ее соединения. Я наблюдал за ними целую вечность, потом с трудом пошел прочь, изо всех сил сосредотачиваясь на каждой мышце, на каждом суставе.
Чуть позже я нашел беговую дорожку. Она была запрятана в лабиринт улочек и обнесена зеленой проволочной сеткой. Внутри первой ограды имелась вторая — она окружала прекрасную зеленую асфальтовую площадку. Площадка предназначалась для различных целей, раскроенная, нарезанная на куски всевозможными линиями разметки: полукругами, кругами, прямоугольниками, дугами — желтого, красного и белого цветов. Мне она виделась прекрасной, но любому другому показалась бы жалкой и запущенной. На обоих концах площадки стояли развалившиеся клетки поменьше — пара футбольных ворот. Между зарешеченной площадкой и зеленой внешней оградой проходила красная дорожка. Дорожки, которые я видел в коме, были похожи на эту: красные, с белыми линиями разметки. Со столбов рядом с дорожкой свисала парочка громкоговорителей; похоже, они больше не использовались и, вероятно, не работали. Я стоял, прислонившись к зеленой ограде, глядя внутрь и размышляя о репортажах, которые мне приходилось вести, пока я был в коме. Задумавшись, я простоял сколько-то времени, потом повернулся — и увидел мой дом.
Это был точно он, мой дом. Я понял это мгновенно. Большое жилое здание высотой в семь этажей. Довольно старое — возможно, конец девятнадцатого — начало двадцатого века. Цвета оно было грязно-
