ученика сирзы? Вот смотри: мне удалось протащить с собой один учебник, по которому я учился.
Раб осторожно вытащил из-под набедренной повязки тоненькую книжку и тут же засунул ее обратно.
— Эти книжки дают только тем, кто доучился до бакалавра, — вздохнул он, но тут же беспечно пожал плечами. — Ох, сроду не умел я держать язык за зубами, вот и поплатился. Работал ассистентом в ревиватории и спьяну сболтнул кое-что насчет одной большой шишки из воскрешенных. Вот и угодил сюда.
— Хм-м-м, — несколько минут Хэнсон молча возился с веревками, размышляя о вероятности совпадений. И решил, что в этом мире совпадений пруд пруди. — Не тебя ли сатер Карф приговорил провести здесь двадцать жизней?
Раб изумленно вытаращил глаза.
— Верно. Я умирал всего четырнадцать раз — еще шесть жизней трубить осталось. Но… дьявол, быть того не может! Они так надеялись, что ты-то все обязательно уладишь! Только не говори, что и ты здесь из-за моей болтовни.
Хэнсон успокоил его. Затем, приглядевшись к собеседнику, опознал его во второй раз.
— Слушай, это не ты валялся рядом со мной мертвый сегодня утром?
— Вполне вероятно… Меня зовут Барг, — он встал, испытующе оглядел веревочную сетку, в которую теперь была заключена глыба. — Вроде надежно. Угу, сегодня утром я помер — вот почему сейчас у меня пока силы есть. Эти надсмотрщики нас не кормят, экономят еду и время. Легче нас морить, а потом воскрешать и опять запрягать в работу. Тем, кого вызвали с того света уже мертвыми, попроще; если нет души, помирать легко.
— Тут вроде и индейцы есть, — отметил Хэнсон, только сейчас обратив внимание, что рабы принадлежат к самым разным расам и народам.
Барг кивнул:
— Ацтеки из какого-то там Теночтитлана. Двадцать тысяч. Их принесли в жертву всех сразу — не знаю уж почему. Они, бедные, думают, что в рай попали. Говорят, что по сравнению с их работой дома тут просто отдых. Сатеры любят одним заклинанием вызывать большие толпы — так они вытащили жертв некоего Тамерлана. Проверив узел на веревке, Барг уселся, свесив ноги с края глыбы. — Вот что: стой здесь и командуй, куда толкать. Только поосторожнее. Тот надсмотрщик следит за тобой. Смотри, чтоб веревки не давали слабину, а мы попробуем эту дуру сдвинуть.
Барг попытался соскользнуть по каменной стенке. Что-то затрещало, Барг выругался. Свисая на одной руке, другой распутал свою набедренную повязку и вытащил книжечку:
— На, побереги до вечера. У тебя складок на повязке больше — легче спрятать. — Торопливо сунув Дэйву свое сокровище, он исчез за краем глыбы.
Убрав книжку подальше, Хэнсон вновь начал имитировать бурную деятельность. Надсмотрщик- мандрагор поначалу не спускал с него своего тяжелого взгляда. Но вскоре тварь переключилась на другие объекты.
Рабские бригады внизу взялись за веревки. Хэнсон приготовился к старту. Послышался громкий свист бичей и разноголосые стенания. Кто-то начал выбивать дробь на маленьком барабане, задавая ритм рабам. Медленно-медленно исполинский каменный параллелепипед сдвинулся с места. Веревки натянулись.
Одной половиной своего мозга Хэнсон следил за веревочной сеткой, другая же половина разрывалась от самых фантасмагорических версий. Мандрагоры и люди-мандрагоры, зомби из прошлого, массовые воскрешения! И небо, которое обваливается огромными кусками. Ну полный бред!..
И, словно в ответ, наверху что-то ослепительно вспыхнуло. Тело Хэнсона среагировало так, как повелели ему инстинкты. Рука прикрыла глаза, защищая их от света. Но, поборов себя, Хэнсон сощурился и уставился в щелку между пальцами на щербатый небесный свод. На долю секунды ему показалось, что солнце превратилось в сверхновую звезду.
Он ошибся, но не слишком. С солнцем действительно что-то было неладно. Оно то разгоралось, то гасло, стреляя во все стороны толстенными огненными протуберанцами. Оказывается, оно зависло на краю гигантской новехонькой дыры. Качалось и дрожало, явно теряя равновесие.
Вся орда рабов в панике завыла. Их вопль был таким пронзительным, точно агонизировала вся планета. Большинство, побросав веревки, принялось разбегаться куда глаза глядят, топча друг друга. К этой охваченной паникой толпе присоединились и люди-надсмотрщики. И лишь мандрагоры продолжали нести вахту, хлеща бичами всякого, кто попадался под руку.
Хэнсон упал ничком на камень. Сверху донесся дикий рев: что-то огромное рассекало воздух, производя небывалый грохот — так звучала бы непрерывная череда атомных взрывов, помноженная на треск рвущейся по швам бесконечности. Все это завершилось таким громом, будто по барабанным перепонкам Хэнсона ударил молот самого бога Тора.
Да, небо вновь дало трещину, и весь купол заходил ходуном.
Но самое ужасное было не в этом.
Солнце проскочило в дыру и неслось к земле!
7
Дэйву показалось, что падение светила длилось целую вечность. Провалившись в дыру, оно натолкнулось на слой флогистона и как-то замялось, сплевывая пухлые сгустки пламени. С жуткой медлительностью оно разогналось и устремилось вниз. В отличие от небесного вещества, солнце подчинялось известным Хэнсону нормальным законам инерции. Приближаясь, оно постепенно разрасталось. Слышался рев. Казалось, солнце нарочно целится в пирамиду.
Зной усиливался. Еще задолго до того, как светило вошло в нормальную атмосферу, Хэнсону начало казаться, что его жарят заживо. Кровь в его жилах словно забурлила и вскипела. Гигантские ожоговые волдыри вздувались, заживали и вновь вздувались на его коже. Дэйв завопил от боли — и услышал вокруг себя миллион воплей. Затем чужие крики начали затихать, слабеть, и Дэйв понял, что рабы умирают.
Сквозь щелку между пальцами Дэйв следил за зловещим приземлением солнца. Ослепительный свет выжег сетчатку его глаз, но регенерация произошла мгновенно. Дэйв вычислил на глазок траекторию солнца, дивясь своему хладнокровию и еще более поражаясь тому факту, что мучительная боль не отняла у него способности мыслить.
В итоге, уверившись, что солнце упадет в нескольких милях южнее, Дэйв перекатился по раскаленной поверхности каменной глыбы и спрыгнул с ее северного края. Бухнувшись на песок, он явно что-то себе сломал, но спустя миг обнаружил, что вновь может дышать свободно. Даже в тени глыбы было страшно жарко, но все-таки терпимо, по крайней мере, для Дэйва.
На лету солнце крошилось, и его обломки сыпались на землю. Одна такая крошка, упавшая рядом с Дэйвом, опалила его невероятным огнем, от которого негде было укрыться. Затем грохнулось и само светило. Ударная волна сбила Дэйва с ног. Приподнявшись на локтях, он выглянул из-за глыбы.
Солнце упало неподалеку от горизонта, взметнув в воздух тучи песка и земли. Его шипение показалось Дэйву оглушительным. Начался дождь из горячего пепла и мусора.
Оглядевшись по сторонам, Дэйв удостоверился, что на стройплощадке не уцелел никто. Все три миллиона рабов погибли. Те, кто спрятался за камнями, прожили дольше других, но это лишь продлило их муки. Что уж тут говорить, если даже почти бессмертный организм Дэйва был на пределе. Если верить Борку, подобные тела бессильны даже перед огнем саламандр, тем более смертоносны крошки солнца, катившиеся по песку. Единственный выход — постараться как можно дальше удрать от места падения светила.
Собрав волю в кулак, Дэйв заставил себя покинуть импровизированное укрытие, У подножия глыбы валялась куча мехов с водой, которые все еще сжимал в своих объятиях обгоревший труп раба-разносчика. Вода выкипела, но, к счастью, не вся. Слив жидкость из нескольких мехов в один, он через силу выпил кипяток, мучительно обжигавший глотку. Иначе он бы далеко не ушел, погибнув от обезвоживания.
Дэйв побежал. Песок под его босыми ногами казался раскаленной сковородкой. Спину припекал
