значительную часть подъездной дорожки.
А Рип все лаял и лаял.
Когда тебя облаивает твоя собственная собака, это очень раздражает. Особенно если ты приехал не один.
Не успели мы сделать и двух шагов в направлении дома, как Присс улыбнулась.
– Он всегда тебя не узнает? – спросила она.
– Узнает, конечно, – возразил я. – Рип, прекрати! Это я! Рип! Это я. Ну прекрати же!!!
Рип не обращал на меня никакого внимания. Он сидел у самой лестницы и увлеченно лаял, временами переходя на пронзительный скулеж. Думаю, лаем Рип давал мне понять, как сердит на мое опоздание, а визгом – в каком он отчаянии.
Еще больше меня раздражала предстоящая процедура – взгромоздить здоровенного пса себе на горб и стащить его с крыльца. Да еще в присутствии свидетеля! Чувствуешь себя полным идиотом. Особенно когда обезумевший от радости пес весь извивается в твоих руках, так и норовя лизнуть в ухо или куда-нибудь еще.
– Рип, не надо. Перестань. Да прекратишь ты или нет?!
Рип снова пропустил мои слова мимо ушей.
Присцилла больше не улыбалась. Теперь она выглядела так, словно изо всех сил старалась не расхохотаться.
– Господи, – прыснула она, – тяжелая у бедняги, должно быть, жизнь?
– Отнюдь, – угрюмо ответил я, в конце концов стащив Рипа на землю. – Это у меня тяжелая жизнь.
Присцилла быстро отвернулась, но все-таки я сумел заметить, как она затряслась от смеха.
Сделав свои дела, Рип, не мешкая, пристроился у моих ног и уставился мне в лицо. Давая понять, что пора возвращаться домой. На моем опять же горбу. На этот раз он, похоже, догадался о моем раздражении, поскольку, попытавшись разок лизнуть меня в ухо, но промахнувшись, оставил эту затею и поудобнее устроился у меня на руках.
Присцилла уже успела подняться на террасу и теперь стояла у входной двери, ожидая, когда я отопру. И напрасно. Я никогда не запираю двери. Равно как и мои соседи. Если уж воры доберутся сюда, то они заслуживают небольшого вознаграждения за свои усилия.
Впрочем, большого вознаграждения они все равно бы не получили. У меня почти нечего красть, разве что телевизор да микроволновую печь. Ничтожная добыча в сравнении с тем временем, которое надо потратить, чтобы взобраться на эту гору.
Я опустил Рипа на пол, и мы всей компанией вошли в дом.
Присс прошла в гостиную и – вот чудо из чудес – не побледнела, когда огляделась по сторонам. Правда, мой дом в отличие от офиса все-таки не Бермудский прямоугольник, но можно сказать, что над ним поработал тот же оформитель. Однако Присс вовсе не выглядела потрясенной, как это случается с другими моими гостями, просто на секунду задержалась в дверях, словно в поисках места, куда бы сесть. Вот и все. У нее даже губы не скривились от отвращения.
Эта женщина начинала мне нравиться.
Надо сказать, что выбор у Присс был небольшой. Имелся лишь стул, обитый клетчатой тканью, на котором высилась огромная стопка журналов, да диванчик, заваленный старыми газетами. Вообще-то лучше бы Присс не останавливалась. Рип, воспользовавшись предлогом, сделал то, что всегда делает, когда к нам приходят гости.
Он обнюхал ее туфли.
Поскольку Рип ростом с немецкую овчарку и имеет соответствующего размера острые зубы, я заметил, что некоторые женщины напряженно застывают, когда Рип это проделывает. Да и мужчины подчас ведут себя несколько нервно.
– Рип, фу! – Я шагнул к нему. – Не бойся, Присс. Он не кусается.
Присцилла глянула на меня, рассмеялась, нагнулась и почесала Рипа за ушами.
– Конечно, ты умница! – сказала она. Я было обалдел, но тут же сообразил, что она разговаривает с Рипом. – Конечно же, ты меня не укусишь. У меня в детстве была собака – ну точь-в-точь как ты!
Застыла не Присс, застыл Рип. На пару секунд. Он смотрел на Присс так, словно она сошла с ума. Затем, видимо сообразив, что у них с Присс есть много общего, Рип начал извиваться, хвост его застучал по полу словно молот.
Должно быть, так он изображал злющего сторожевого пса. Дескать, сейчас напугаю ее до смерти и стану из нее веревки вить.
Я потянулся к ошейнику, чтобы оттащить глупую собаку, но Присс остановила меня.
– Не надо, Хаскелл, он мне совсем не мешает. Чудный пес! – Она продолжала почесывать Рипа за ушами, глядя ему прямо в глаза. – Ты же умница, правда? Ты хорошенькая старенькая киска?
Любая другая собака сочла бы эти слова оскорбительными. Однако Рипу, похоже, не пришло в голову, что его оскорбляют. Более того, можно было подумать, что этого тупицу никогда не чесали за ушами. Рип стремительно погружался в собачью нирвану. Язык его вывалился, глаза сладострастно закатились.
Я потрясенно смотрел на собственного пса. В жизни не видел более омерзительной картины.
С меня довольно! Я вышел из комнаты, плюхнул в миску Рипа еду и принялся собирать вещи, которые мне могут понадобиться ночью. Зубная щетка, бритвенный прибор и все такое. Одежду я брать не стал, решив, что утром все равно заскочу домой.
По-моему, Рип даже не заметил, что я вышел из комнаты, – он был слишком занят тем, что с обожанием
