зная прошлого, ты не можешь даже просто сказать: я ухожу. Джастин, ты эгоист.
— Я? — удивился он. — Я?! Ты убила целый лес, потому что не сумела примириться со смертью одного человека, и я эгоист?
Застонали под внезапно налетевшим ветром рябины, посыпалась снежная пыль. Крис подняла взгляд.
— Они созданы не для того, чтобы жить посреди вечной зимы, негромко проговорил Джастин, пока сестра его обводила глазами живую ограду. — Ты всегда любила жизнь. И говорила, что главный садовник — природа.
Она заплакала:
— Но они ведь только деревья.
Джастин неловко обнял ее и не разжимал объятий, потому что знал: сестра лжет.
— Худшее в тебе, — сказал он негромко, меняя тему. — Худшее — твоя неуверенность в себе, которая лишь окрепла, когда мы повзрослели. Ты боялась, что, став взрослым, я отдалюсь от тебя, не буду больше нуждаться в тебе.
— А лучшее… — он задумался на минуту. Потом усмехнулся: — Ты права. Лучшую черту назвать не так-то легко. У меня столько всего в памяти, за несколько дней не просеять.
Она напряглась.
— Моя смерть не изменит этих воспоминаний и правды о них, продолжал брат.
— Мне не нужны одни воспоминания!
Джастин засмеялся.
— Нет, ты хочешь лишь воспоминаний. Неужели ты этого не понимаешь? Что я сейчас такое? Воспоминание, Крис!
— Нет, ты жи…
— Долго мы здесь?
Она не ответила.
— Разве я возмужал? Или чему-нибудь научился, совершил какие-нибудь новые ошибки, еще несколько раз разбил свое сердце? Неужели я наконец нашел любимое дело, нашел способ добиться того, во что верю? Переменилось ли во мне хоть что-нибудь?
— Джастин, почему ты так поступаешь со мной? — голос ее был настолько тих, что ему захотелось замолчать.
Он не стал этого делать.
— Я не помню, как умирал, проговорил Джастин монотонным голосом ушедшего глубоко в собственные думы человека. — И я не помню теперь, как живу. На память приходят события, случившиеся годы назад, — но только не подробности последнего месяца.
Оторвавшись от трясущейся мелкой дрожью Крис, он встал. Сестра попыталась последовать его примеру, однако движением руки он приказал ей сидеть в белом снегу под черными рябинами.
Лесовики смотрели на них, однако шепелявый речитатив прекратился. Он слышал, как они разом затаили дыхание, словно перед смертью заклокотало в груди у больного эмфиземой.
— Расскажи, как я умер.
Крис долго молчала он уже решил, что так и не дождется ответ. Повернувшись, Джастин заглянул ей в лицо. Солнце уже заметно склонилось к горизонту: они пробыли здесь куда дольше, чем он предполагал.
— Ты превысил скорость, — проговорила она бесцветным, едва ли не холодным голосом. Потемневшие, округлившиеся глаза ее смотрели на снег в центре круга. — Шел дождь, и дороги сделались скользкими. Я всегда терпеть не могла, когда ты превышал скорость. Ты не был пьян, слава Богу… иначе это убило бы отца. Однако было темно и поздно. Наверное, ты и сам не понимал, насколько устал. Ты ведь знал этот участок дороги. Клянусь, ты проехал бы по ней даже во сне. Она вяло усмехнулась. — Тем не менее ты погубил четыре дерева. А пятым оказался клен огромный, старый, со стволом, крепким, как стальная балка.
— Цифры помнишь?
— Мне говорили, с какой скоростью ты мчался. Не помню… цифры назвали только один раз, и то какие-то нереальные. Я только кивала. Я это помню. Все задавали мне вопросы, а я кивала и улыбалась. Для меня было главным не встревожить отца дурацкой истерикой. Я не собиралась разрешать себе того, что позволено слабой женщине.
Он встал на колени в каком-нибудь ярде от нее — паломник, припавший к ногам святого.
— Похороны — вещь дорогая, но владельцы погребальных контор — люд не скандальный, они знают, как правильно обойтись с человеком, отупевшим от горя. Трудно с другими. Людям кажется, что любое молчание можно заполнить словами о том, как велика утрата, будто нам, родственникам, это не ясно. И они хотят добра, им не прикажешь: умолкни, заткнись, умри, молчи, как покойник.
— Подобной шутки, боюсь, никто не поймет, — проговорил Джастин с улыбкой.
— Шутки? Что… ох. — Она заморгала — слезы уже начинали застывать на ресницах. Потом — твои близкие и друзья. Они знают, когда тебя нужно оставить в одиночестве. Не докучать, дать вздохнуть. Но… но иногда они не понимают, когда этого делать не следует.
Ненавижу эти воспоминания. Первую неделю мне казалось, что я умру. Я хотела этого. Но пришлось выдержать, потому что я не могла добавить к твоей смерти свою; кроме того, у меня оставались дела. Твой дом, твои бумаги, твои растения. Но после похорон все, казалось, решили, что история окончена. И в самом деле: отчасти так оно и было. Ты ушел. А я все думала о том, что могла сделать и не сделала. Фантазировала, представляла себе, как волшебным образом вмешиваюсь в твою беспутную жизнь, чтобы спасти тебя. Мне уже снилось, как я продаю свою душу, чтобы вернуть тебя обратно!
И вот однажды я проснулась утром и позвонила тебе…
Просто сняла трубку и набрала номер. И выслушав дурацкое сообщение о том, что номер отключен, я закричала. Я кричала, кричала… и думала, что никогда не умолкну. Ты ушел — и вдруг утрата сделалась настолько реальной…
Наконец я переговорила с отцом, — продолжала Крис, — и он сказал, что мы можем перевезти твое тело с кладбища сюда, в Маунт Плезант. Он опасался за меня и знал, что тебе переезд не повредит. — Она застенчиво улыбнулась. — Остальное тебе уже известно.
Джастин сидел, не шелохнувшись.
— Ты боишься, скажи?
— Смерти? Я не чувствую себя мертвым, но и не боюсь расставания.
Она кивнула, словно поверив этим словам.
— А есть ли жизнь после смерти? — спросила она минуту спустя.
— Откуда мне знать? Я не помню даже собственной кончины. — Он покачал головой. — Но если подумать, скажу тебе — да. Я ведь сейчас здесь.
— Я хотела поверить в Бога и Небеса. Но не смогла, потому что ты умер.
— Крис, люди смертны.
— Да, но среди них не было тебя. Подождешь ли ты меня на той стороне?
— Не знаю. Я даже не знаю, существует ли она. — Теперь сестра не скрывала слез, однако ему было важно — ему всегда было важно — не лгать ей. — Я не вправе ложными обещаниями и банальностями придать смерти смысл в твоих глазах. Тут дело не в смысле. Назначение смерти иное.
— И что же мне делать?
— Научиться ценить жизнь. И хотя бы потому, что я больше не располагаю собственной, я не могу позволить тебе погубить свою. Я не могу обещать тебе, что буду ждать — просто потому, что не знаю, будет ли мне позволено это. Я не могу уверять тебя в том, что существует настоящая загробная жизнь, потому что не видел ее. Я не могу найти слова, которые способны облегчить тебе расставание. Но я же всегда создавал тебе трудности, так почему же теперь должен вести себя как-то иначе?
Он протянул к ней руки.
С трудом поднявшись, сестра заключила его в объятия.
— Могу назвать тебе две вещи, в которых я уверена: я хочу, чтобы ты жил.
