писателей-новичков — Джеймс Типтри-младший, Джон Варли, Барри Мальцберг, Гарднер Дозуа, Майкл Бишоп — ориентировались в своем творчестве на стилистику «Новой волны». На НФ-конвентах раздавались открытые издевки в адрес «устаревших» произведений Хайнлайна, Азимова и Кларка. Новые книги монополизировали полки магазинов.
Ответная реакция «старой волны» не заставила себя ждать. В своей истории научной фантастики «Создатели Вселенной» (1971) Дон Уоллхейм жаловался на то, что «читатели и писатели, которые раньше мечтали о будущем в космосе, теперь получают удовольствие от экспериментального письма, открытого обсуждения секса, ниспровержения морали и всех сущих норм (поскольку, если мир все равно идет к концу, какой от них толк?)». Несколько лет спустя Лестер Дель Рей, сам некогда бывший молодым смутьяном, а теперь ставший страстным защитником традиций, так охарактеризовал «Новую волну»: «По большому счету, произошел отказ от развлекательной приключенческой стороны литературы Так называемая экспериментальная стилистика — производная от авангардистских экспериментов сорокалетней давности — рассматривалась как нечто самоценное и исключительное, а социальное самосознание отныне стало более значимым, чем экстраполяция». Разрушение табу, отмечал Дель Рей, превратилось в самоцель, равно как и «дерзкое» использование нецензурных выражений, и никого более не интересовали действительно значимые идеи.
Читатели НФ поначалу с готовностью приняли новации конца 60-х — начала 70-х, однако довольно быстро обнаружили, что многие из этих произведений просто невразумительны, авторы отошли от величественных тем исследования времени и космоса (которые, в первую очередь, и привлекали читателей в НФ). поставив во главу угла концепцию «внутреннего космоса», с трудом вписывающуюся в научную фантастику. Новые антологии увяли, экспериментальные романы почти сошли на нет, а вскоре скончался и глашатай «Новой волны» — английский журнал «New Worlds». Премии «Хьюго» и «Небьюла» вновь стали отвоевывать произведения писателей старой школы, такие, как «Свидания с Рамой» Артура Кларка и «Сами боги» Айзека Азимова. Многие ведущие авторы новой НФ, отчаявшись, вообще покинули жанр, поскольку издатели потеряли интерес к их произведениям. Некоторые из них так никогда и не вернулись в фантастику.
Так что же, славная революция «Новой волны» 1965–1972 годов была напрасной?
Отнюдь. Эти годы стали временем безудержных крайностей в научной фантастике, «Новая волна» принесла в них немало отвратительной чуши, но создала и произведения, ставшие поистине классикой жанра. Противопоставляя себя закостенелости старой НФ, писатели «Новой волны» заходили порой слишком далеко, скатываясь в самолюбование, что признают сегодня и некоторые из тогдашних бунтарей. Но нельзя сказать, что битва велась впустую.
Со временем прояснились последствия того головокружительного периода. Прежде всего это касается признания писателями и критиками того факта, что научная фантастика может и должна быть чем-то большим, нежели прямолинейное изложением бульварных сюжетов с картонными персонажами. В НФ пришли сложные сюжеты о сложных личностях в сложных и неоднозначных ситуациях.
После краха 1972 года ни у кого не осталось сомнений в том, что сложные, многоплановые произведения способны привлечь внимание читателей не меньше, чем «крепкие» саги о космических вояжах, имитации Толкина или новеллизации мыльных опер. Массовая публика требует стандартной, поточной литературы. И так будет всегда, мы и не рассчитывали на радикальные перемены. Но более серьезная и сложная НФ способна завоевать достаточно большую аудиторию — развитую, требовательную, интеллектуально активную, создать собственную нишу на книжном рынке. Дальнейшее развитие «Новой волны» было, скорее, кризисом эволюции, чем прогрессом, но столкновение старого с новым привело к их синтезу, образовав новую жизнеспособную НФ.
Не будь баталий «Новой волны», не появились бы и такие книги, как марсианская трилогия Кима Стэнли Робинсона, «Нейромант» Уильяма Гибсона, «Вид на время» Грегори Бенфорда, тетралогия Джина Вулфа «Новое солнце», «Книга Судного дня» Конни Уиллис, «Притча о талантах» Октавии Батлер. Литературные воители тридцатилетней давности создали особый климат, способствовавший публикации таких произведений, даже несмотря на то, что им никогда не достичь уровня тиражей какой-нибудь очередной новеллизации «Star Trek».
Это была битва, в которой стоило сражаться. И я рад, что был на поле тех сражений.
Проза
Игорь Федоров
МЕСТЬ
Ну что, сволочи, допрыгались?!»
Это была моя первая осознанная мысль на этой планете. Как только открыл глаза, выбрался из автоклава, отряхнулся от липкой жидкости и замер, отвалив челюсть на три выстроившихся в ряд луны.
Помнится, сразу же после этого я зачем-то подумал: «Это какие же тут должны быть приливы?» А потом просто накатило бессмысленное раздражение, и я от бессилия плюхнулся на песок пляжа, уткнувшись головой в колени. Это теперь я знаю, что все они на планетостационарной орбите, только на разном расстоянии. И приливов-отливов тут вообще не бывает, разве что совсем чуть-чуть, от светила.
Тем не менее раз уж меня раскупорили и выродили, значит, условия признаны вполне приемлемыми. И нечего горевать понапрасну, знал, на что шел. Точнее, не я сам знал, а мой, как бы это выразиться, предок. Ну да разница небольшая. Пора делом заниматься. Например, пожрать. И одеться. И осмотреться. И домик распаковать. И местечко для него выбрать побезопаснее и поживописнее. И планету поименовать. И окрестные небесные тела заодно. И отчет обо всем этом составить.
Короче, заняться всем тем, что и составляет будни рядового колониста.
Так в текучке и прошло несколько первых дней.
Я ознакомился со всяческими показаниями датчиков, записанными и на подлете к планете, и на ней самой. Убедился, что, действительно, все вполне пригодно для проживания человечества в моем лице. Сверил все это с субъективными впечатлениями. Красиво, черт подери! Соорудил домик в долине речушки, впадавшей в местное море под каким-то немыслимым острым углом. Обошел окрестности.
А раздражение нарастало.
Распаковал и запустил все полагающееся мне оборудование — синтезатор, клонатор, реактор, датчики, семена, зародыши… Убедился, что местной жизни напрочь нет, экологический вандализм мне не светит.
А раздражение росло.
Потом на меня напала лень, апатия и ощущение бессмысленности всего происходящего. Несколько дней просто провалялся в кровати, прислушиваясь к писку приборов и шелесту волн на пляже.
И все это на фоне раздражения.
Вы что же думали — заслать человека в эдакую даль, отправить его к черту на кулички, одного, в неизвестность, на произвол судьбы — и ничего?! А если бы корабль сбился с курса? А если бы в него угодил метеорит? А если бы он не нашел пригодной для жизни планеты? А если бы сломалось оборудование? А если
