Глаза у нее горели — мы вышли в коридор, под потолком которого тянулись рядком маленькие яркие лампочки. Вот глаза и отражали их.
Когда мы проходили мимо кабинетов бухгалтерии, Дашенька вдруг спросила:
— А мы еще встретимся?
Вместо ответа я поцеловал ее. Так обрадовался. Не ожидал этих слов. Но этот поцелуй был скорее нежным, чем страстным. Вы понимаете разницу?
— Погоди, — сказала Даша. — Кто-нибудь обязательно пойдет мимо.
— Ну и пускай! — Мне в тот момент и в самом деле было все равно. Я бы не испугался и самого Григория Сергеевича.
— Я скажу Марии Тихоновне, что выбрала тебя в свои мужья, хорошо?
— Погоди, — попросил я.
— Ты не хочешь?
— Я очень хочу. Но я ведь тоже не совсем себе принадлежу. И нам могут запретить встречаться.
— Я очень сильно попрошу!
— Твоя Мария Тихоновна моему доктору — не указ.
— Ты уверен?
Она даже остановилась посреди коридора.
— Боюсь, что так.
— Значит, я не смогу выбрать тебя? Тогда мы убежим отсюда.
— Куда?
— Туда, где можно быть со своим любимым человеком.
— Я не знаю такого места.
— Ваня, дорогой. — Она стала сразу куда старше и мудрее меня. — Мир не заканчивается этой клиникой. А мне кажется, что ты всю жизнь прожил здесь, не выходя на улицу. Люди летают на Луну, кидают бомбы, изобретают компьютеры, а ты сидишь здесь и чего-то ждешь. Ты ведь даже не рассказал, для чего готовили твой клон. Неужели просто так? Никто не живет просто так. У каждого человека есть цель. Даже если ему кажется, что цели нет. Но от тебя зависит очень многое, правда?
У нее была такая милая для меня манера, совсем как у англичан, задавать одним словом вопрос в конце фразы. «Правда?» — говорила она.
— Мне хочется, чтобы ты меня целовал. Видишь, какая я искренняя? Я тебе честно скажу, только не смейся, мне очень хотелось там, на кровати, чтобы ты все сделал, что хотел сделать… Да не красней ты, умоляю! Но я не могла тебе позволить потому, что сама еще не решила, и еще потому, что я очень обязана всем, даже жизнью, Марии Тихоновне. Я не могу обмануть ее доверия. Но я смогу переубедить ее, если она приготовила для меня другую участь.
Мне хотелось сказать: «Голубушка, девочка, твоя участь куда хуже, чем тебе кажется. И это не выбор мужчины, а выбор жизни или смерти».
— Сколько вас в клоне? — спросил я.
— Десять, — сказала Даша. — А почему ты спрашиваешь?
— И всегда было десять?
— Нет, сначала было пятнадцать. Пятеро уже устроили свою судьбу.
— Ты их видела после этого?
— Это же невозможно! Они в других городах и даже странах. Давай говорить о нас, а не о других.
— Я просто думал, где тебя искать, если тебя отдадут замуж в Австралию?
— Это шутка?
— Шутка.
— Ты слишком часто шутишь. Иногда я даже не представляю, верить тебе или нет. Ну, что ты придумал?
— Скажи, когда вы будете в следующий раз в бассейне?
— Сегодня среда? Значит, в субботу.
— Я не дотерплю!
— Еще как дотерпишь, — возразила Дашенька. — Но попрошу ни с кем больше на свидания не ходить.
— Слушаюсь, мой женераль!
— Я могу быть ужасна.
— Я чувствую.
— Можешь меня поцеловать.
— А обнять можно?
— Ваня, ну кончай свои шутки!
И мы целовались еще минут десять или двадцать, хорошо еще, что все ушли из бухгалтерии.
7
Когда я проходил мимо хирургии, мне захотелось снова взглянуть на того человека, но я не успел этого сделать, потому что в коридоре меня поймал доктор Блох.
— Ну, ты молодец! — сказал он с улыбчивой угрозой. — Все с ног сбились — куда делся наш активист?
— Почему сбились?
— Кто-то не явился на ужин, при условии, что наши апартаменты куда как уступают Тауэру, никуда в них не скроешься. А вот ты скрылся.
Блох засмеялся.
Я боялся его куда больше, чем Григория Сергеевича. Вернее, главного врача я не боялся, а уважал. А Блох был недобрым.
— Ты хочешь, чтобы к тебе приняли меры? — спросил Блох. — И жить торопимся, и чувствовать спешим.
— Я в бассейн ходил, — сказал я. — В бассейн.
— Купался? Без плавок?
— Я смотрел. На девушек смотрел.
— И чего увидел? Вернее, кого увидел?
Я постарался не бояться. Я спросил, как будто ни в чем не был виноват:
— А где Григорий Сергеевич?
— Он давно тебя хватился. Иди в кабинет… А когда я отошел, он повторил с издевкой:
— На девушек смотрел… Эстет!
Я хотел заглянуть к нам в спальню, потом решил — лучше не буду откладывать. Открою Григорию Сергеевичу правду. А может, не говорить правду? Может быть — как получится.
Григорий Сергеевич у себя в кабинете сидел за столом и разыгрывал задачку на шахматной доске.
— Голубчик, — сказал он. — Ты загоняешь себя в непроходимые моральные дебри. Ты подумал, что эту девочку завтра могут позвать на Голгофу? Или труба выкрикнет твое имя?
— Любой человек живет точно так же, — сказал я, словно говорил не я, а кто-то втрое умней. — Начнется землетрясение…
— Не люблю философов, — сказал Григорий Сергеевич.
— Кто был моим отцом? Моим биологическим отцом?
— Излишняя информация.
