— Я слышал, что его арестовали, — произнес он задумчиво. Бросив взгляд через плечо журналиста, Уордмен увидел, что Ривелл умудрился подняться на четвереньки и медленно продвигается к лесу. Но санитары с носилками уже настигли его, подняли скрюченное болью тело, привязали ремнями к носилкам и понесли обратно к зданию. Когда они исчезли из виду, интервьюер спросил:
— С ним все будет в порядке?
— Придется провести несколько дней в изоляторе. У него растяжение связок.
Интервьюер отвернулся от окна.
— Это было очень поучительно, — осторожно произнес он.
— Вы первый посторонний свидетель, — улыбнулся Уордмен. К нему вернулось хорошее настроение. — Как вы это называете? Сачком?
— Да, — согласился журналист, усаживаясь в кресло, — именно сачком.
И они продолжили интервью, далеко не первое, которое пришлось дать Уордмену после запуска проекта «Страж». И, может быть, в сотый раз он объяснял, как действует устройство и какую пользу оно приносит обществу.
Основой «Стража» был миниатюрный датчик, иными словами радиоприемник, имплантированный в тело заключенного. В центре территории тюрьмы находился передатчик, постоянно посылающий сигналы своим подопечным. До тех пор, пока заключенный находился в радиусе до ста пятидесяти метров от передатчика, он ничего не чувствовал. Стоило ему выйти за пределы этого круга, приемник начинал посылать болевые разряды в его нервную систему.
Боль усиливалась по мере того, как беглец удалялся от центра; в результате заключенный терял способность двигаться дальше.
— Преступнику нигде не спрятаться, — объяснил Уордмен. — Даже если бы Ривелл укрылся в лесу, мы бы его быстро поймали. Его выдадут собственные крики и стоны.
В свое время «Страж» был предложен Уордменом, когда тот служил заместителем начальника обычной тюрьмы. Протесты, в основном исходившие от чувствительных демократов, задержали внедрение метода на несколько лет, но наконец первая опытная тюрьма была открыта. На испытания отводилось пять лет, а начальником тюрьмы назначили, разумеется, Уордмена.
— Если результаты испытаний нас удовлетворят, — продолжал Уордмен, — а я в этом не сомневаюсь, то все федеральные тюрьмы будут переведены на систему «Страж».
Метод Уордмена сделал побеги из тюрьмы невозможными, бунты безопасными — достаточно включить передатчики на полную мощность на минуту или две — и трудности охраны сведены до минимума.
— Да, здесь, собственно, и нет охранников, — сказал Уордмен, — у нас работает несколько чиновников, поваров, хозяйственников и так далее.
Для опытного заведения отбирались только лица, совершившие преступления против государства.
— Вы можете сказать, — усмехнулся Уордмен, — что мы собрали здесь нелояльную оппозицию.
— То есть политических заключенных? — уточнил интервьюер.
— Такие формулировки мы здесь не употребляем, — ответил Уордмен холодно. — Их придумали коммунисты.
Интервьюер поспешил извиниться за неловкое выражение, быстро завершил беседу, и Уордмен, к которому вернулось хорошее настроение, проводил его до выхода.
— Как видите, — сказал он на прощание, — никаких стен, никаких сторожевых вышек с пулеметами. Вы видите перед собой идеальную тюрьму.
Интервьюер горячо поблагодарил тюремщика и поспешил к своей машине. Уордмен проводил машину взглядом, а потом отправился в палату навестить Ривелла. Но возмутителю спокойствия уже сделали обезболивающий укол, и он спал.
Ривелл лежал на спине и глядел в потолок. Он не мог отделаться от мысли: «Я не предполагал, что мне будет так плохо… Я не знал, что мне будет так плохо…»
В своем воображении он написал толстой черной кистью на белом потолке: «Я не предполагал, что мне будет так плохо…»
— Ривелл!
Заключенный чуть повернул голову и увидел, что у постели остановился Уордмен. Он смотрел на Уордмена и молчал.
— Мне доложили, что вы проснулись, — сказал Уордмен.
Ривелл ждал.
— В первый же день, когда вас сюда привезли, я предупредил, что лучше не пытаться бежать от нас.
— Не извиняйтесь, — ответил Ривелл. — Вы не виноваты. Вы делали то, что вам положено делать, а я делаю то, что положено делать мне.
— Разве я в чем-то виноват? — удивился Уордмен. — Из-за чего же мне следует испытывать неловкость?
Ривелл поглядел в потолок, но слова, которые он мысленно написал там минуту назад, исчезли. Как жаль, что нет пера и бумаги! Слова лились из него, словно вода сквозь сито. Ему так нужна была бумага, чтобы запечатлеть их! Он спросил:
— Мне дадут бумагу и ручку?
— Чтобы вы снова испражнялись непристойностями? Да ни в коем случае!
— Ни в коем случае, — повторил Ривелл.
Он закрыл глаза и увидел, как слова уплывают от него. Человек не может одновременно творить и заучивать. Ривелл давно уже выбрал творчество. Но сейчас ему невозможно запечатлеть на бумаге свои стихи. Поэтому они вытекали из мозга и ржавели где-то в холодном мире: «Боль по каплям, как капель. Жить успеешь, так успей. Мы узнаем поутру, ты живи, а я умру…»
— Боль пройдет, — пообещал Уордмен. — Прошло уже три дня. Пора бы ей и утихнуть.
— Она вернется, — ответил Ривелл. Он открыл глаза и написал слова на потолке: «Она обязательно вернется».
— Не говорите глупостей, — отрезал Уордмен. — Она никогда не вернется, если вы не вздумаете бежать снова.
Ривелл ничего не ответил.
Уордмен ждал, намек на улыбку касался его губ. Затем он нахмурился:
— Вы не убежите.
Ривелл посмотрел на него с некоторым удивлением:
— Разумеется, я убегу, — сказал он.
— Никто не пробовал бежать дважды.
— А я буду пробовать. Неужели вы не понимаете? Я никогда не сдамся. Я не перестану рваться к свободе, я не перестану жить. Я не перестану верить в то, ради чего живу. Вам придется с этим смириться.
Уордмен покачал головой:
— Вы намерены вновь пройти через это?
— Вновь и вновь.
— Это блеф. — Уордмен в сердцах взмахнул рукой перед лицом Ривелла. — И если вы пожелаете умереть, я вам мешать не стану. Вы знаете, что подохнете там, если мы не притащим вас обратно?
— Это тоже выход, — согласился Ривелл.
— Ах вы этого хотите! Так давайте, бегите, и я никого не буду за вами посылать. Обещаю вам.
— Значит, вы проиграете, — произнес Ривелл. Он в упор смотрел в напряженное злое лицо Уордмена. — Вы проиграете на нашем же поле. Вы считаете, что ваш датчик заставит меня сидеть в тюрьме, то есть заставит меня прекратить быть самим собой. А я говорю заблуждаетесь! До тех пор, пока я буду повторять попытки побега, вы будете терпеть поражение, а если ваш датчик меня убьет, вы проиграете навсегда и окончательно.
— Вы что, думаете, это игра? — Уордмен сжал кулаки.
