рамы.
— Не понимаю, — вслух рассуждала Игрейна. — К чему придраться? Вот кажется, будто что-то не так… а что? Я «Планету зверей» по телеку когда-то любила, там тоже показывали всякое… и крокодилы, и кто угодно… Как там у вас в рекламе? «Естественная жизнь животных с тонко вплетенными моментами дрессировки»? Не понимаю, что меня так раздражает…
— Крокодилы? — предположил Макс.
Игрейна покачала головой:
— Нет… Слушай, а почему они обезьян не берут в «Империю»? Уж, казалось бы, обезьяна — надень на нее жилетку, и вот уже рейтинг…
— Это цирк, — сказал Максим.
— А то, что в «Империи», не цирк?
— Нет, — сказал Макс, подумав. — К Войкову иногда по трое в день ходят циркачи. Директора, дрессировщики, шоумены… Вот вам золотые горы, только откройте свое ноу-хау.
Макс засмеялся. Игрейна оставалась серьезной.
— А я думаю, что он мартышек специально оставил снаружи, — сказал Макс. — Подарок неимущим, так сказать. Обезьяны — они и без «Империи» забавные. Вот детишки ходят, смотрят… Знаешь, что теперь детей в зоопарк бесплатно пускают?
— Знаю, — Игрейна вдруг замерла, уставившись на свою кисточку. — Поняла, что меня так разозлило. Зрители.
— Что?
— Зрители. И знаешь, мне показалось, что они не просто это делают — они получают удовольствие.
— Зрители?
— Нет. Крокодилы, вараны… Да кто угодно. Я потом еще постояла возле слонов, возле белых медведей… Везде одно и то же. Такое впечатление, что зверям важен этот дурацкий рейтинг. Они из шкуры лезут вон, лишь бы собрать толпу.
— Звери?
— Ага.
— Ну, ты даешь!..
Игрейна посмотрела на него без улыбки:
— А у тебя глаз замылен. Ты многого не видишь.
Макс не без усилия растянул губы:
— «Не верь глазам своим»…
— Больше не пойду, — тихо сказала Игрейна. — Ты прости. Как-то это все… Не пойду, короче, в этот зоопарк.
Войков распродал зубастый молодняк по зверинцам. Родители не стали убиваться — для крокодилов забота о потомстве заканчивается, когда новорожденные попадают в водоем.
Рептилий перевели в зимнее помещение. Работать под крышей оказалось для Макса и сложнее, и проще. Сложнее потому, что в павильоне не было специального места для оператора; проще потому, что не надо было торчать дни напролет под дождем или палящим солнцем.
Едва Марков приноровился к новому месту работы, как пришлось снова его менять. В середине ноября был сдан в эксплуатацию архитектурный объект «Лимпопо», и туда переселили крокодилов, оказавшихся в соседстве с бегемотами. По периметру куполообразного здания бегали антилопы, отделенные от опасных соседей только хлипкой с виду металлической оградой.
В жаркой, душной атмосфере «теплицы» техника капризничала. Максим потел, как лошадь, и держал в шкафчике стопку сменных футболок, которые Игрейна каждый день стирала и гладила.
О работе Макса супруги больше не говорили. Нельзя сказать, чтобы Маркова это не тяготило. «Получается, я делаю что-то неприличное, что и обсуждать противно!» — сказал он как-то в сердцах. Игрейна внимательно на него посмотрела — и ничего не ответила. Ушла гладить майки.
Максим теперь часто виделся и с Рачевским, и с Федоровым. При встрече здоровались — и только. Оба зама при ближайшем рассмотрении оказались ровесниками Макса, оба держались «большими боссами», да Максим и сам не напрашивался: случай с режиссером Коровко не успел еще забыться.
Однажды Макс случайно стал свидетелем разговора между начальниками.
Он замешкался в кабинке туалета по причине простой и целомудренной: молния на джинсах «заела» край рубашки. Не торопясь и не нервничая, Макс пытался привести себя в порядок, когда послышались шаги, и в туалете запахло дорогим одеколоном.
— Это естественно, — раздался глуховатый голос, в котором Максим с ужасом опознал голос Вадима Рачевского. — Так же естественно, как для тебя — съесть бутерброд с колбасой. Это природа! Естественные законы!
— А ты п-помнишь, как ты мне рассказывал про цыплят? — нервно, чуть заикаясь, вступил голос Дениса Федорова. — Что дети, мол…
— Нет, ты мне скажи: ты просишь детей отвернуться, когда ешь бутерброд с колбасой?
— А-а, рейтинги у тебя упали, п-причем по всем пунктам…
— Не мели ерунду! — Рачевский повысил голос. — От тебя мне ничего не надо, даже согласия…
— Антилопы — м-мои…
— Какие, к черту, антилопы…
— Скандал…
— Обставим как несчастный случай…
— Тихо!
Оба замолчали. Обоим только теперь пришло в голову, что туалет — общественное место и что, как минимум, одна кабинка заперта.
Последовала тишина; Макс покрылся холодным потом. К счастью, Рачевский и Федоров не стали взламывать дверцу, не стали даже допытываться, кто внутри. Они просто вышли, не сказав больше друг другу ни слова.
Прошло две недели. Рейтинги в «Империи» держались на «зимнем» уровне, то есть ниже среднего. Крокодилов кормили мало — Макс обратил на это внимание. Яшка нервничал. Одетта скандалила. Ротбард не вылезал из воды — склизкое зеленое бревно.
К маленькому стаду антилоп, гулявшему по периметру, добавились три или четыре новеньких — тонконогих, молодых, изящных. И еще почему-то несколько обыкновенных коз, в ансамбле «Лимпопо» выглядевших дико. Вокруг пары меланхоличных бегемотов попеременно крутились то Федоров, то Рачевский.
Марков осторожно попросил отпуск на неделю — покататься на лыжах. Ему вежливо отказали: тем, кто не проработал в компании года, отпуск не положен.
Максим взял моду по дороге с работы заходить в кафе на углу и выпивать сто пятьдесят. Игрейна морщилась, как при виде крокодила.
«Обставим, как несчастный случай». Фраза не шла у Макса из головы. Если бы он поделился с Игрейной — было бы лучше, но Игрейна ясно дала понять, что о состоянии дел на его нынешней работе слышать не желает…
Когда в воскресенье в дневной смене оказались, кроме Макса, еще два оператора, он подсознательно напрягся. Смена почти прошла, и ничего не случилось; Макс уже стал мечтать, как примет душ и переоденется, как доберется до кафе и попросит у знакомой буфетчицы свою обычную дозу, но в вольере вдруг появилась коза.
— Внимание — всем, — раздался в наушниках голос режиссера.
Публика оживилась:
— Э-э, а эта как сюда?
— Тикай, козочка, сожрут!
Еще ничего не понимая, Максим взял козу в кадр — средним планом.
