Основательное знакомство с творчеством Альфреда Бестера у нас состоялось лишь в начале девяностых годов. А познакомившись, удивились: до чего же мало — по американским меркам — он успел написать. И сколь велико совершенное им в фантастике. Бестер остается бесспорным рекордсменом по эффективности «стрельбы»: большинство из того, что он создал, ныне бесспорная классика жанра. И не было в этом жанре ни одного мало-мальски серьезного потрясения основ, ни одного шумного движения — от «Новой волны» до нынешних киберпанков, — не водрузившего бы на свои штандарты имя Альфреда Бестера, которому в этом году исполнилось бы 90 лет.
Но кем Альфред Бестер был для нас, читателей, познакомившихся с первыми образцами западной фантастики в середине шестидесятых? Пока переводили его рассказы, писатель оставался «одним из», его имя заметно подавляли тогда фавориты отечественных издательств и редакций журналов: Азимов, Брэдбери, Саймак… Но как только издательство «Молодая гвардия» рискнуло подарить подписчикам многотомной «Библиотеки современной фантастики» роман «Человек Без Лица» (под этим названием к нам пришла лучшая книга Бестера — «Уничтоженный»), да еще в филигранном переводе, также ставшем легендой, — все ахнули! Подобной фантастики, к которой лучше всего подходил эпитет «виртуозная пиротехника», наш читатель еще не знавал.
О теме, тем более подтексте произведения и говорить не приходится. Фрейда тогда не издавали, о таких материях, как эдипов комплекс и психоанализ, шептались как о чем-то неприличном, темный мир подсознания для среднего читателя фантастики и сам-то пребывал как бы в потемках. По отношению же к произведению искусства ярлык «фрейдизм» звучал как приговор.
А тут — престижное издание тиражом в две сотни тысяч экземпляров! И хотя знакомство с другим значительным романом Бестера — «Тигр! Тигр!» — после первого рискованного эксперимента (видимо, смелость его по достоинству оценили не только благодарные читатели, но и профессиональные блюстители нравов) отложилось на долгие два десятилетия, подсознательно мы все-таки ждали.
18 декабря 1913 года в семье нью-йоркского обувного торговца Джеймса Бестера случилось событие: родился сын. Читатель уже, вероятно, догадался, что мальчика назвали Альфредом. Свою краткую автобиографию, опубликованную в сборнике «Картографы Ада» (1975), писатель открывает признанием: «Мне уже приходилось слышать, что некоторые читатели жалуются на меня за то, что я так мало говорю о себе. Дело не в том, что мне есть, что скрывать; я противлюсь любым попыткам расспросить меня о подробностях личной жизни просто потому, что гораздо более заинтересован подслушать нечто интересное в беседах с другими. Меня никогда не покидало любопытство, и в такой болтовне всегда есть шанс узнать что-то новое о собеседнике. Профессиональный писатель — это профессиональная сорока-балаболка».
Однако после столь обескураживающего заявления писатель все-таки решился на пространные воспоминания. Из коих можно почерпнуть много любопытного о жизни и профессиональной карьере одного из самых блестящих прозаиков «Золотого века» американской фантастики.
Бестер родился в еврейской семье, принадлежащей к среднему классу и на удивление нерелигиозной. Отец вырос в Чикаго — городе «всегда немного raunchy», как называет его писатель, используя жаргонное слово, несущее множество смысловых оттенков: беззаботный, взбалмошный, безыскусный, старомодный, истертый, грязный, отвратительный… «Там на Бога как-то постоянно не хватает времени». А мать Альфреда и вовсе принадлежала к весьма колоритному квазирелигиозному течению, коему в начале века сильно доставалось от язвительных стрел Марка Твена, — так называемой «христианской науке» (Christian Science).
Так что в вопросах веры родители будущего писателя исповедовали подлинный демократизм, предоставив сыну выбрать ту религию, какая ему больше подойдет. «Я выбрал Естественный Закон», — лаконично сообщает Бестер, подчеркнув, что его детство прошло в либеральной атмосфере. Во что легко поверить, познакомившись с его произведениями…
После школы Альфред (или, как его всю жизнь звали, Алфи) на время покинул родные кварталы Манхэттена и поступил в Университет штата Пенсильвания в Филадельфии, «одержимый дурацкой идеей набраться самых разнообразных знаний и стать Человеком Возрождения. Я сопротивлялся призывам сконцентрироваться на чем-то одном, предпочитая заниматься сразу всем: от технических наук до гуманитарных. На футбольном поле я был общим посмешищем, но зато спокойно мог поквитаться в фехтовальном зале».
Как бы то ни было, университет Бестер окончил, а потом успел еще пару лет проучиться на юридическом факультете престижного Колумбийского университета в Нью-Йорке, изучая право (а также палеонтологию), но это дело будущему писателю быстро наскучило.
Разбивая сердца родителей, искренне желавших, чтобы их единственный отпрыск взялся за ум и занялся делом, Бестер после неожиданной победы в конкурсе любительских рассказов в одном из научно- фантастических журналов полностью переключился на литературный труд.
Любопытная деталь: за победу автор-дебютант получил приз в 50 долларов. Рекламное объявление о конкурсе попало на глаза еще одному страстному фэну, который тоже сподобился написать первый в жизни фантастический рассказ, но, написав, послал его в другой журнал, где, как он прослышал, платили на 20 долларов больше. И тот рассказ был напечатан и подписан подлинным именем дебютанта: Роберт Хайнлайн…
Как и многих, любовь к научной фантастике поразила Бестера в подростковом возрасте — да так и осталась главным романтическим приключением жизни (если не считать женитьбы в 1936 году на удачливой актрисе, позже ушедшей в рекламный бизнес, Ролли Гулко; с ней писатель прожил вместе почти сорок лет).
Он читал фантастику с момента ее рождения. Имеется в виду, конечно, американское представление об исторической дате: апрель 1926 года, день выхода в свет первого номера журнала Хьюго Гернсбека… А еще за год до того 12-летний паренек с сильно развитым воображением рыскал по полкам библиотеки в поисках сказок, воровато пряча их под курткой, потому что стыдился читать сказки в таком возрасте.
И тут пришла эра Гернсбека!
«В ту пору я поглощал научную фантастику, как пищу. Нелегкое занятие — ведь денег на покупку всех этих журналов у меня не было, и приходилось прибегать к хитрости. Я подолгу вертелся у стенда со свежими номерами, выставленного у входа в магазин, как будто выбирая, что купить, и, улучив момент, когда вокруг никого из персонала не было, быстро открывал первый попавшийся и старался залпом проглотить максимальное количество страниц, пока меня не выгоняли вон. Спустя два-три часа я возвращался и продолжал свое черное дело прямо с той страницы, на которой прервалось предыдущее чтение…»
В своих литературных вкусах Бестер пережил эволюцию, аналогичную той, что произошла со всеми его современниками — собратьями по перу. Ее же претерпела и сама американская фантастика: от Гернсбека — к Кэмпбеллу, от популяризации и приключений — к первым социологическим и философским построениям Хайнлайна и Азимова.
Но, в отличие от последних, Бестер зачитывался и иными книгами — «Улиссом» Джеймса Джойса, например. Как саркастически заметил писатель в своей автобиографии, «видимо, последнее обстоятельство и заставляло редакторов научно-фантастических журналов относиться ко мне если не с уважением, то во всяком случае — с искренним интересом…» Подобные увлечения автора-дебютанта, несомненно, определили его особый, не укладывающийся в среднестатистический трафарет путь в этой литературе.
…Последние десять лет жизни Бестер провел в одиночестве (с женой он развелся еще в середине 1970-х, а детей у них не было) и все-таки оставил о себе память, как о милом и приятном собеседнике, настоящем «компанейском» человеке. Люди, хорошо знавшие его, отмечали способность Бестера удерживать внимание любой аудитории — числом от одного до тысячи человек.
Роберт Шекли вспоминал об одной конвенции в Рио-де-Жанейро: «В отеле на нас с Алфи налетел местный кинорежиссер — с предложением снять короткий документальный ролик о нас: какими мы предстаем со страниц наших собственных произведений. Мы, разумеется, согласились — а кто бы отказался? Сцена со мной представляла следующее: я валяюсь на пляже, а проходящие мимо девочки в бикини чуть не засыпают меня песком, даже не глядя под ноги — то есть на меня. Алфи досталась куда более соблазнительная сцена: гигантский банкетный стол, достойный Гаргантюа, в одном из лучших ресторанов Рио — изобилие вина, хорошеньких женщин, песен… Позже мне довелось посмотреть эту короткометражку,
