Майя: Форс-минор

не острая еда.

Для путешественника по Индии донести до повара мысль о том, что тебе нужна не острая пища — дело непростое. Фраза «not spicy» может быть интерпретирована как «без приправ», а индийская кухня без приправ — что свадьба без невесты. Фраза «not too hot» может быть понята как «не слишком горячее», и холодная еда тоже не порадует твой желудок. Венцом всей операции, сопровождаемой многосложной мимикой, будет счастливое лицо повара, который наконец-то тебя понял, но не надо забывать, что то, что для индуса «почти не острое», может просто выжечь тебя изнутри.

Шафи понимающе закивал.

— Я понял, понял, не острое… Все иностранцы так просят, поэтому не беспокойтесь, — здесь еще никто не был недоволен едой. Моя мать очень хорошо готовит.

— Ну и что-нибудь сладкое с тем травяным чаем, который был в комнате.

Он довольно улыбнулся.

— Это особенный чай — кашмирский. Вам понравилось?

— Да, а из чего он?

Он перечислил ряд ничего не говорящих названий.

— Его можно купить в магазине?

— Ну что вы! В магазине — это совсем не то, в магазине — штамповка. Травы для этого чая собирают в горах мои сестры. Считается, что только незамужние девушки могут это делать, иначе вкус чая будет не таким хорошим.

— Почему только незамужние?

(А… ведь тут если не замужем — значит девственница, ну понятно…)

— Потому что они еще не испорчены.

— Ну, да разумеется…, - не могу быть искренней в таких ситуациях, глупо поддакиваю, улыбаюсь, а на самом деле тошнит меня и от его дурацкой морали, и от своего поведения. Но остановить разговор уже не могу, втянулась в дружескую гнилую беседу. — У тебя большая семья?

— Да, четыре родных брата и три родных сестры, а сколько у меня двоюродных братьев и сестер! А еще сколько племянников! Мэм, скоро будет свадьба у одного из моих двоюродных братьев, для моей семьи было бы очень радостно пригласить Вас.

Побывать на индийской свадьбе… ну а что, эта идея мне нравится, хотя я даже смутно не представляю, что это такое, разве что из кино, впрочем я уже начинаю понимать, что индийское кино, судя по всему, призвано изображать зеркальное отражение индийской жизни по принципу диаметрально противоположного. Камера-обскура!

— Если я к тому времени еще буду здесь, обязательно приду.

— Так разве это не от Вас зависит, будете Вы здесь или нет?

Точь-в-точь такими вопросами меня всю жизнь доставала мама. Она никак не могла понять, что я понятия не имею, когда вернусь с очередной вечеринки — откуда мне знать, когда возникнет желание оттуда свалить? Может быть, прямо через пять минут, а может я там встречу страстного мальчика и захочу пропасть с ним на недельку-другую? И как можно это спланировать? Меня всегда воротило от такого подхода к жизни, который она пыталась мне навязать — она хотела, чтобы я поступала как она — решила вернуться домой в девять, значит надо вернуться максимум в десять, а уж если ты еще и пообещал кому-то (и тем более — ей) вернуться в девять, то тут хоть сам Шива предстанет перед тобой во всех своих воплощениях, — надо выполнить данное ей обещание… «Попроси прощения, в конце концов, и сделай то, что обещала…» Такой она хотела сделать мою жизнь, но черта с два — пусть попробует поймать меня!

— Буду я здесь или нет — зависит от моего желания, а откуда я знаю, от чего зависят мои желания?

Замолчал, явно не ожидав услышать от меня что-то глубокомысленное в ответ на такой простой вопрос. Туристы здесь редко бывают глубокомысленны, разве что когда у них несварение желудка. Еще какое-то время Шафи молчит, видимо из вежливости, чтобы дать понять, что уважает глубокие мысли, а потом все-таки меняет тему и зовет меня ближе к воде, — туда, где стоят кресла.

Алена он представил мне как своего брата. …Совсем не похож на индуса, несмотря на то, что смуглый и черноволосый. Хочется легкого флирта. Приглядываюсь, но нет… Мимолетное разочарование, — Ален совсем не в моем вкусе. Да и не воспринимаю я индусов как возможных любовников…

Все-таки приятно, что, судя по всему, и Шафи и его брат, которого я пока что воспринимаю только краем сознания, механически протянув руку и пропустив мимо ушей его приветствие, отдают себе отчет в том, что чем меньше они будут мешать моим мыслям и капризам, тем дольше я у них задержусь.

Замираю, прислушиваюсь к ощущениям, и словно из ниоткуда возникает состояние приятной безмятежной истомы, когда не хочется ничего делать, ничего говорить, но в то же время это не лень, не апатия, а нечто совершенно противоположное. Удивительна эта безмятежность — она деятельна, но деятельность ее сокрыта, она выражает себя как завихрения плотности ощущения жизни, как насыщенность восприятий ароматами и обертонами, этого не измеришь и не передашь словами, но как ясно я чувствую этот плотный поток безмятежности, словно сливающийся с темными струями озера под моими ногами, захватывающий в себя и мою дрёму с видением храма, и всю мешанину первых сумбурных впечатлений об Индии. Как удивительно, когда суета внешнего мира скользит по поверхности невидимой сферы, и внутри этой сферы я живу своей жизнью — там ласковое солнце, радость и предвосхищение, там нежно-голубое высокое пространство пронизано золотыми переливающимися тончайшими нитями. Если бы так могло быть всегда… Если бы это переживание было со мной постоянно… это невозможно, невозможно… жизнь — это череда мелкого и глубокого, и где мне найти побольше этой глубины? Уж наверняка не в беседах с Шафи и его братом…

— Ты не боишься путешествовать одна? — голос у Алена низкий и приятный.

— Нет, я вообще редко чего-то боюсь.

— Все европейские девушки такие?

— Не знаю… нет, наверное. Нет. Девушек обычно интересует то, на что смелость не нужна.

— А что интересует тебя?

— Не знаю. Поиск чего-то, чему я пока не могу дать названия.

— Духовный поиск… Понятно. Ты буддистка? — этот вопрос меня рассмешил. Ну почему люди всегда все сводят к чему-то банальному, даже если ты открыто говоришь о том, что ничто однозначное тебя не привлекает?

— Нет, я не религиозна. А ты? — зачем я это спрашиваю, ведь и так понятно, что с этим человеком не удастся интересно поговорить.

Интенсивный опыт общения с людьми за последний год привел к тому, что мне зачастую достаточно одной-двух фраз, чтобы понять, насколько может быть интересен тот человек, с которым я общаюсь. …Или это опять моя самоуверенность?

— Я мусульманин. (И что это должно по его мнению означать?? Впрочем, каков вопрос, таков ответ…) Джамму и Кашмир — мусульманский штат. Завтра здесь будет большой религиозный праздник. На этом озере есть остров, и на нем — самая главная мусульманская мечеть, завтра там будет очень много людей. С раннего утра там будут петь, молиться, а когда стемнеет — все озеро будет в плавающих свечах, это очень красиво. Ты ведь приехала только сегодня? Здесь много восхитительных мест в горах, там можно взять лошадь…

— Ух ты, здорово! Это мне нравится.

— Шафи может тебя отвезти туда, когда захочешь.

— В этом я не сомневаюсь…, - ага, понятно, это была реклама:)

— А вот и мой друг-японец!

Я и не заметила, как к нашему причалу из темноты подплыла лодка. Через несколько секунд из нее вылез молодой улыбающийся японец — ну значит будет возможность немного попрактиковаться в японском, который пока что существовал для меня только на страницах самоучителя.

— Конбанва! — тут же выпалила я.

— О! — японец издал радостный вопль, рассмеялся, — Конбанва!

— Икага дэс ка?

— Гэнки дэс. Аната ва?