За нашей спиной раздался топот множества ног, и я толкнул Одри в распахнутую дверь ближайшей каюты. Укрывшись за перевернутым столом, мы видели, как мимо двери, спотыкаясь, падая и снова вставая, промчались по коридору человек десять. Все они были в черных туниках команды Протея. Со свистом и улюлюканьем они преследовали одетых в белое сторонников Нептуна. Когда они исчезли из виду, я выждал еще немного, но ни один из них не вернулся.
— Надо спешить, — сказал я Одри и, взяв ее за руку, провел через люк в пространство между корпусами.
На служебной площадке царил полумрак, но в свете аварийных ламп было хорошо видно, как изгибаются и пляшут уходящие вниз лестницы. Стальной трап, ведущий к противоположной стене, тоже раскачивался вверх и вниз, словно подкидная доска, но люк, ведущий во внешний корпус, был открыт.
Корабль снова дернулся. Страшно заскрежетал металл, и над нашими головами просвистел конец лопнувшего троса. Я машинально пригнулся. Одри вцепилась в меня обеими руками и прижалась ко мне всем телом. Ее лицо выражало страх и какое-то странное неистовство.
— Давай вернемся назад, в книгу! — прошептала она. — Раз мы все равно умрем, я хочу умереть на Тансисе, с тобой.
— Я должен включить газ, Одри.
— Это уже ничего не изменит.
Я почти физически чувствовал, как безумие и паника овладевают ею. Казалось, самый воздух корабля был насыщен едкими парами, которые незаметно, но быстро растворяли мужество, убивали надежду и оставляли только страх. Какое-то время Одри еще пыталась сопротивляться, но скрежет лопающихся переборок, казавшийся особенно громким в замкнутом пространстве между корпусами, доконал ее. Не успели мы сделать и нескольких шагов, как колени ее подогнулись, и она безвольно опустилась на металлическую решетку. Напрасно я звал ее по имени; Одри смотрела на меня, но я видел, что она меня не узнает и не понимает, где она и что с ней. И странным образом эта апатия передалась мне. Ледяное отчаяние, которое я с таким трудом сдерживал все это время, начало расти, шириться и вскоре захлестнуло меня с головой, ослепив, оглушив, лишив способности двигаться. Так вот как это было, подумал я, вспоминая написанные на борту «Утренней звезды» строки из дневника Бет. «Стоит на мгновение утратить мужество, как отчаяние охватывает тебя целиком, и ты уже не можешь с ним справиться».
Потом я услышал, как Одри зовет Мэтта Брэди, и почувствовал — я снова стал им, только теперь моя проблема исчезла. Сейчас я мог обладать ею.
Я опустил взгляд. Туника Одри задралась, и я увидел, что под ней ничего нет. Почувствовав мой взгляд, Одри призывно застонала и слегка приподняла бедра. Она была до предела возбуждена и буквально истекала соком, и я подумал, что в конце концов мы действительно скоро умрем.
Опустившись на колени, я погладил ее по внутренней стороне бедра.
— Земной Пес!..
Я мгновенно узнал этот шелестящий голос, эту имитацию человеческой речи. Мне был знаком его тембр, каждый его обертон. Генри! Но откуда он здесь взялся?…
— Нет, — ответил я. — Не сейчас.
— Посмотри на меня, Земной Пес…
Я пытался сопротивляться, но самый звук этого голоса действовал на меня подобно гипнозу. Повернув голову, я увидел, как прямо передо мной переливается через ограждение и струится по решетке моста легкий зеленоватый туман. На глазах он становился плотнее, приобретая очертания знакомой фигуры со сложенными крыльями и огромными круглыми глазами, поблескивавшими в полутьме, словно драгоценный фарфор.
— Что тебе нужно? — спросил я, но Генри ничего не ответил.
— А-а, я, кажется, догадался, — продолжал я. — Ты прилетел, чтобы забрать меня в свой летательский рай или куда там я должен попасть после смерти. А тебе разрешили меня забрать?
— Что ты хочешь этим сказать, Пес? — прошелестело в ответ.
— Ты, наверное, больше не рисуешь. Во всяком случае, крылья у тебя не в краске, а то я помню, как ты ухитрялся перемазаться с ног до головы.
— Ты прав. Здесь к искусству действительно относятся иначе.
— Потому что в раю каждый может быть гениальным художником, не так ли?
Фигура пристально смотрела на меня из зеленоватого тумана, и я снова — совсем как когда-то — кожей ощутил чуть насмешливый и снисходительный, но добрый и дружелюбный взгляд Генри. Он окатывал меня подобно ласковой и теплой волне, но не действовал с такой силой, как раньше. И внезапно мне стало жаль себя чуть ли не до слез.
— Ты всегда любил поговорить об искусстве, Пес. Даже сейчас ты не изменил своей привычке.
— А о чем я еще могу говорить? О смерти? О том, как меня предал мой лучший друг?
— Когда же я тебя предал? И как?
— Очень просто, — ответил я сердито. — Ты не мог не знать, что будет со мной, если ты убьешь себя. Сеть обвинила во всем меня, так что ты покончил не только с собой, но и со мной тоже.
— Но ведь ты не мертв! — сухо заметил сгусток тумана.
— Да, я еще не умер, — согласился я. — И все равно ты мог бы подумать обо мне. Почему ты не сделал этого? Почему не выбрал другой способ самоубийства? Ведь можно, наверное, было устроить дело так, чтобы я остался в стороне. Мы живем не очень долго, а для тебя полсотни лет и больше — пустяк. Почему же ты не подождал, пока я состарюсь и умру естественной смертью? Это избавило бы меня от многих неприятностей.
— Это было невозможно.
— Но почему?! — выкрикнул я. — Почему, в таком случае, ты вообще связался со мной? Зачем было начинать, если ты с самого начала не собирался доводить дело до конца? Почему ты выбрал меня? Зачем проник ко мне в голову и впустил меня к себе? Ты научил меня всему, что я знаю, ты сделал меня тем, кто я есть, ты был для меня всем, Генри! Всем, понимаешь?… Нельзя сделать для человека столько, сколько сделал ты, а потом вдруг оттолкнуть, повернуться спиной и уйти. Должна же быть хоть какая-то ответственность!..
— Пес…
— Молчи! Не хочу ничего слушать!
— Патрик… — негромко сказал он.
Генри еще никогда не называл меня по имени; я даже не был уверен, что он его знает. Но Генри знал и повторил его еще раз:
— Патрик… Мы тоже летим на этом корабле. Нас много, и ты должен нам помочь. Именно поэтому тебе дали улететь с Древа. Мы хотели, чтобы ты спас корабль.
— Почему я должен его спасать?
— Потому что ты — Проводник. Поводырь слепых. Это твоя профессия и твой долг. Как бы ты ни пытался отрицать это, ты предан нам — всем вместе и каждому в отдельности. Ты Проводник, Патрик, и ты не можешь допустить, чтобы кто-то или что-то причинили нам вред.
Генри поднял полупрозрачное крыло и указал на распахнутый люк в дальнем конце моста.
— Ну а ты-то что здесь делаешь?
Но Генри не ответил. Зеленый туман начал таять.
— Генри!
— Патрик-Проводник… — чуть слышно прошелестело в последний раз, и все исчезло.
Несколько секунд я стоял неподвижно, напряженно прислушиваясь, потом снова посмотрел на Одри. Я все еще сжимал в руке подол ее туники, но страсть уже оставила меня. Первым моим побуждением было прикрыть ее голые ноги, но потом я подумал, что пока меня не будет рядом, Одри может сбросить с моста каким-нибудь особенно сильным толчком. Поэтому я оторвал от туники несколько длинных полос материи, свил из них веревку и, обернув ее вокруг талии Одри, крепко привязал девушку к ограждению.
— Одри, — сказал я, наклонившись к ней. — Мне нужно выйти во внешний корпус и попытаться снова включить газ.
— Папа!.. — простонала она, не открывая глаз.
— Мы найдем его позже, — пообещал я и, выпрямившись, двинулся по мосту.
