Когда я уже приблизился к люку на другой стороне, выяснилось, что конец металлического трапа вырвало из креплений. Корабль продолжал вибрировать, и расстояние между трапом и площадкой то увеличивалось, то уменьшалось. Мне пришлось ждать, пока колебания немного ослабеют; только тогда я прыгнул, но все равно не рассчитал. С размаху приземлившись на железный балкончик, я не удержался на ногах и полетел в открытый люк. К счастью, перила на площадке, выходившей во внутренний корпус, были целы. Я уцепился за них и вскочил на ноги.
В нос мне ударил затхлый запах застоявшегося воздуха. Передо мной лежало огромное пространство наружного корпуса, лишь слегка подсвеченное бледно-розовым пульсирующим светом генераторов. Время от времени темноту прочерчивала фиолетовая молния, и снова снизу лился мерцающий красноватый свет. Длинные горизонтальные распорки поддерживали гигантские ажурные кольца, составлявшие каркас наружного корпуса. Сверившись с планом, который лишь чудом не вывалился у меня из-за пазухи, я поднял глаза и скоро обнаружил в переплетении стрингеров и бимсов извилистый желтый трубопровод и маленькую рабочую платформу с вентилем и регуляторами, смонтированную на противоположной стороне того же кольца, что и площадка, на которой я стоял.
Я перевел дух и начал подниматься по кольцу вверх.
Это оказалось далеко не простым делом. Я карабкался по внутренней стороне кольца, к тому же путь мне то и дело преграждали лопнувшие распорки. Первую из них мне удалось обогнуть, прижавшись спиной к тонкому материалу обшивки. Чтобы преодолеть вторую, я повис на руках и раскачивался до тех пор, пока мне не удалось закинуть ноги за препятствие и нащупать опору. Дело осложнялось тем, что «Стелла» продолжала раскачиваться из стороны в сторону, и я едва не сорвался, когда моя нога соскользнула со стальной перекладины. Несколько секунд я висел над бездной на одной руке, но потом корабль накренился в обратную сторону, и я снова нащупал ногой удобную поперечную планку конструкции. Наконец и это препятствие осталось позади, и вскоре я уже перелезал через перила узкого металлического трапа, который должен был привести меня к рабочей платформе, где находился газовый вентиль. Я уже видел ее, видел панель с рукоятками ручного управления подачей газа.
Но между мной и панелью сидел на площадке Джордж Джонсон.
— Я ждал тебя, малыш, — сказал он.
Язык у Джонсона заплетался, и, присмотревшись, я все понял. В руке он держал бутылку, к которой то и дело прикладывался.
— Знаешь, малыш, — продолжал Джонсон, — приходится признать, что Лэттри и компания были правы, правы с самого начала. Я действительно не способен писать без них. — Он махнул бутылкой. — А они были здесь с самого начала — с тех самых пор, как мы вылетели из Хейвена. Весь этот корабль — гребаный Троянский конь!
Я не знал, что значит «Троянский конь». «Стелла» продолжала раскачиваться и стонать, стяжки и тросы гудели, словно струны гигантского расстроенного фортепьяно, а Джонсон не умолкал:
— Они заставили меня вспомнить… вспомнить о вещах, о которых я давно забыл. О том, как я был журналистом во время войны. О том. как я воевал в батальоне сопротивления Лэттри.
— Вы воевали против Лэттри?
— Я был захвачен вместе с ним. — Джонсон печально потряс головой и приложился к бутылке. — Мы натянули сеть у выхода из ущелья и поймали двоих летателей. Они запутались в сети, и один из них принялся пускать густую зеленую пену. Лэттри бросился на них с коротким клинком. Он весь перемазался в этой зеленой дряни, но сумел прикончить одного. Второй ловко уворачивался, и Лэттри крикнул, чтобы я ему помог. Я поспешил к нему, и пена попала и на меня тоже…
Сначала у меня просто защипало кожу. Потом я почувствовал, как мои руки начинают неметь, словно от холода. Этот холод поднимался все выше, пока не заполнил мою голову… Лэттри повезло еще меньше, ведь он испачкался в пене с головы до ног. Через какое-то время мы уже не могли стоять на ногах и сели на землю. И тогда пришли они и забрали нас. Когда они понесли нас в гнездо, Лэттри все еще держал в руке нож, но он уже не мог им воспользоваться. В гнезде нас накормили какой-то красной штукой, похожей на желе. Знаешь небось, что это такое, малыш?
Я знал. Генри держал в кухне несколько банок такого желе. Иногда, закончив работу, он съедал немного, а потом долго сидел неподвижно, глядя в одну точку. Он ничего не говорил, но я все равно чувствовал исходившие от него довольство и покой, и однажды, когда Генри улетел со своим агентом, я пошел на кухню и открыл одну из банок. Внутри оказалось какое-то золотисто-красное вещество, плотное, как варенье, и очень красивое на вид, и я не удержался — взял немного на язык. Это было последним, что я запомнил. Когда я очнулся, то лежал в своей кровати, а Генри, склонившись надо мной, вытирал мне лоб влажной холодной салфеткой. Как мне потом сказали, я провалялся без сознания больше двух дней.
— Я пробовал его, — сказал я.
— Тогда ты знаешь, что оно способно сделать с человеком. Не могу сказать, сколько этой дряни они нам скормили, но когда мы наконец очухались, то были уже другими. Мы начали смотреть на вещи их глазами, видеть весь мир с их точки зрения. Как ты.
Я почувствовал, что краснею.
— Я не…
Но Джонсон не слушал.
— Мы ничего не могли с собой поделать. Это было словно влюбиться в кого-то без памяти. Для них мы были готовы на все. Готовы были даже пробежать сотню миль, чтобы купить им пару новых туфель.
— Джонсон бросил на меня острый взгляд. — Ты пришел, чтобы включить газ? — Да.
— Ничего не выйдет, малыш. — Он несколько раз моргнул, и я с изумлением увидел в его глазах слезы. — Я ведь правда думал, будто это я пишу. Этот новый роман… Он должен был показать всем, что я еще не… — Джонсон залпом допил все, что оставалось в бутылке, и швырнул ее за ограждение. — Могу дать тебе только один совет, малыш: сядь поудобнее и расслабься. Конец уже скоро.
Я потянулся к пульту, но Джонсон выхватил из-под туники пистолет и направил на меня.
— Я не могу позволить тебе сделать это, малыш.
— Неужели вы хотите умереть? Погибнуть вместе с кораблем?
— Я хочу только одного — чтобы эти ублюдки убрались из моей головы навсегда!
«Стелла» вздрогнула и резко накренилась. Стараясь сохранить равновесие, я сделал шаг вперед, врезался в Джонсона и — скорее случайно, чем намеренно — выбил у него из рук пистолет. Я ожидал сопротивления, но его не последовало. Джонсон плакал, плакал по-настоящему, и я обнял его за плечи.
— Джордж! Да перестаньте же… Выслушайте меня. Что бы ни случилось с вами во время войны, это было у вас в голове, когда вы писали «Восточный край луны». Вы создали свой роман, чтобы предупредить людей, и это получилось у вас просто блестяще. Что же изменилось теперь? Напишите еще один роман- предупреждение; я уверен — он очень, очень нужен!..
— Я слишком стар, малыш, — покачал головой Джонсон. — Мне уже не хватает сил, чтобы и дальше обманывать себя.
— Что ж, тогда я сделаю то, что могли бы сделать вы. — Я снова двинулся к контрольной панели, и на этот раз Джонсон не стал мне мешать. Вместо этого он сунул руку в карман и достал пригоршню шприц- тюбиков.
— Не спеши, малыш. Вот, возьми. Они тебе понадобятся. — И он протянул шприцы мне. Веки его трепетали, и я внезапно понял, что он борется со сном. Джонсон дышал усыпляющим газом все время, пока находился во внешнем корпусе. Странно, что средство так слабо подействовало на него. Очевидно, сыграл свою роль выпитый Джонсоном алкоголь.
Я хотел взять шприцы, но в этот момент яркий свет резанул меня по глазам.
— Они тебе не понадобятзя, Зобака-Поводырь!
Это был граф. Как и когда он появился на платформе, я не заметил. В объяснения он тоже пускаться не стал. Вместо этого Лэттри обвел лучом фонаря внутренние стены наружного корпуса. На большом расстоянии луч света сильно рассеивался и становился неярким и тусклым, но я все равно сумел разглядеть
