статистический вес. А ловушки Хиггса растут.
— Куда уже им расти?
Я представил обычного хиггса, или, как их называют учёные, — ловушку Хиггса. Угольно-чёрная человекоподобная фигура размером с трехэтажный дом. Они возникают из ниоткуда, и в самых причудливых позах, отрицающих законы равновесия, плывут высоко в небе. И так же внезапно исчезают. Спонтанная визуализация — так называют это учёные. На самом деле ловушки парят над нами всё время, только видимыми делаются изредка.
— В том-то и дело, сын, в том-то и дело. Ничего, выкрутились же мы тогда! — произнёс он с внезапным ожесточением. — И теперь выкрутимся. Должны. Голимый коллайдер!
Отец никогда не ругался, ни на кого не повышал голоса. Он считал, что хватит с окружающих и того, что они целиком от него зависят. Его вообще трудно было вывести из себя: когда-то он успел проститься с тем, что было его жизнью. Когда-то ушло и пропало всё — его жизнь, жизнь его близких, сгинула вся цивилизация.
Мне стало жалко отца. Совсем останется один.
Отец улыбнулся.
— Не бойся, Олег. У Роберта есть идеи.
Роберт Эф Каст — друг отца, руководитель научного центра, нобелевский лауреат. Отец моего друга Джоша. И Дженифер.
— Иногда мне кажется, что он знает всё, — сказал отец, — даже то, чего знать никому не нужно.
Мы спустились в его кабинет, где нас уже ждал Роберт. Сидел у окна, помешивал ложечкой чай и рассеянно смотрел в окно на залив.
— Боб, Сибиряк полагает, что скоро наступит всецелый конец, — сказал отец.
— Оптимистично. По мне, мы в этом всецелом конце и обитаем. Доброе утро, Олег. — Он всегда так произносил мое имя, с ударением на «о». — Какой у тебя сейчас индекс?
— Пятьдесят шесть, — обреченно ответил я.
Отец странно на меня глянул — отчего-то по коже пробежали мурашки, — положил руку мне на плечо.
— Ничего, сынок.
Какие-то колокольчики зазвенели в моей башке, и тут до меня дошло: никогда Антон Васильевич не называл меня «сынок». Только сыном или по имени.
— Так что, Боб, у нас имеется рецепт лечения?
Роберт поднялся, отставил чашку.
— Рецепт имеется. Машина времени.
— Однозвенную Карту можно пропустить через машину?
— Само собой, можно. Что я могу сказать? Если временная подстройка операторов не поможет, тогда…
— Тогда я приму решение.
Что было в его взгляде? Никогда так странно отец на меня не смотрел. С любовью он на меня смотрит, вот. И… ещё что-то есть. Что?
— Забирай парня.
И уже когда мы с Робертом Филипповичем выходили, произнёс:
— А чтобы ты не питал иллюзий, — и голос и взгляд его вмиг сделались прежними, — настучал на тебя, как ты выражаешься, именно твой друг. И это — правильно.
Машина времени, как называли это секретнейшее устройство отец с Робертом, находится, я знал, в самом низу нашего дома, на минус одиннадцатом этаже. Чем глубже, тем надёжней. Даже рейтинг вещи повышается. Ещё надёжнее прятать в пирамиде. Рейтинг от этого не растёт, но и хиггсы почему-то из пирамиды ничего забрать не могут. Висят тёмным вихрем над её вершиной, и только.
Рейтинг… У каждой вещи свой рейтинг, или, как называют это учёные, Индекс привязки. Его величина определяет для каждой вещи вероятность потери массы. Он складывается из того, насколько вещь ценна и насколько необходима. На обычных Картах есть только одна — относительная — шкала, в единицах грамм- эквивалента. Шкала рейтинга вещи. Учёные из Академа всё пересчитывают рейтинги на своих Картах в абсолютных единицах. Или бегают к хакерам, чтобы те «вбили» в Карту абсолютную шкалу Индекса. Смешные. Прав отец, лучше многого не знать. Вот будь у меня только относительная шкала, я бы ни за что не узнал, насколько плохи мои дела. Прожил бы нормально оставшиеся дни… неужели это мои последние дни? Нет, и ещё раз нет. Отец же пообещал. У него всегда есть спасительное решение. Иначе бы он не стал тем, кем стал.
Так просто в личный технологический модуль Антона Васильевича не попадёшь. Я, если честно, не был ни разу. Но, сосканировав электронный образ Карты Роберта Филипповича, автоматика отворила входы и на нижний этаж, и в секцию, и в саму лабораторию «точной синхронизации».
Роберт Филиппович присел за столом-пультом. За спиной его мерцали разноцветьем оптоволоконные панели.
— Садись, Олег. Энтони спрашивает, есть ли рецепт. Когда-то всё было правильно. Мы заболевали, шли к врачу. Теперь у всех «болезнь Хиггса», и идти не к кому.
Что-то о такой я не слыхивал. Секретное что-то?
— Это я абстрактно. — Роберт Филиппович налил из графина воды и пшикнул туда какой-то дряни. — Хлебни.
Успокоительное, наверное. А что, пускай. Ноги не держат. Я выпил залпом, не чувствуя вкуса. Сел в кресло, по телу прокатилось тепло, и стало легче. Но голова ясная. Не транк какой дешёвый для работяг, ясное дело.
— Ты, конечно, слышал об устройстве точной синхронизации Карт? — Я пожал плечами — ни о чём таком я не слышал. — О так называемой машине времени? А, неважно. Пропускать через машину однозвенную Карту ни к чему. В многозвенной Карте, которая у твоего отца, накапливается рассинхронизация привязки. Ты ведь понимаешь, от того, насколько в порядке Карта Антона Васильевича, зависит наше благополучие, жизнь сотен тысяч людей полиса?
Я кивнул. Да, обычная Карта, даже вип-Карта, как у меня или Роберта Филипповича, связывает только хозяина Карты с той вещью, которой он владеет. Пусть даже эта вещь — сорокаэтажный дом Антона Васильевича, точнее, пятидесятипятиэтажный, учитывая подземные уровни. Но отцовская Карта связывала вещи гораздо сложнее. Она воспроизводила технологические цепочки, объединявшие такие предметы, как корпуса цехов, техническое оборудование, всё, что необходимо для обычного и хай-тековского производства, она определяла своё место в диапазоне глобальной нужности и ценности общественным зданиям, общественным коммуникациям, транспортным средствам. На ней держалась вся жизнь полиса. Потому что Карта Антона Васильевича хранила от деградации массы всё, что, окажись оно в частных руках, не имело бы высокого рейтинга и быстро бы дематериализовалось.
Значит, сейчас не меня будут лечить, а мою Карту. Сейчас всё закончится. Всё встанет на свои места. Я уже предвкушал, как буду рассказывать о своих приключениях Дженифер. А Роберт Филиппович продолжал:
— Рассинхронизация многозвенной Карты — неизбежное дело. Время от времени приходится подправлять. Если квантовые частицы можно контролировать с помощью операторов рождения- уничтожения частиц, то как контролировать сами операторы? До катастрофы считали, что физические операторы — это способ описания законов материи. Оказалось, что они и есть материя. И они как-то регулируют взаимоотношения вакуума с частицами. Напрямую воздействовать на операторы мы не можем. Зато можем сдвинуть время на субквантовом уровне, который и есть уровень существования операторов. Сдвинуть можно только вперёд, и не более чем на доли пикосекунды. Но больше и не надо. Малые времена сдвига помогают операторам подстроиться друг под друга, согласовать свои фазы. И всё приходит в порядок, — улыбнулся Роберт Филиппович. — Что же, Олег, попробуем?
— Попробуем, — согласился я.
Я уже совсем успокоился. Если эта машина времени приводит в порядок Карту отца, такую сложную и уязвимую, то мою и подавно исправит.
