Генри в деревах
Такамацу, 23 августа.
Дорогой дедушка!
Я был с тобой не вполне откровенен по поводу причин, побудивших меня уехать в Японию. Тебе, папе и маме нравятся пышные фразы о желании «расширить свои горизонты», «изучить древние религии»… Вот я ими и воспользовался. А истинной причиной было то, что я хотел убраться из этого чертова Кентукки. Наша война с Меткафами меня достала. По моей теории, добро и зло подобны положительным и отрицательным зарядам: в целом они должны уравновешивать друг друга. Что хорошо для нас — плохо для Меткафов, и наоборот. Локально наша магия вроде бы меняет это равновесие, но ручаюсь, что если мы взглянем на общую картину, то увидим: наши действия просто перемещают энергию с места на место. Прости эту невнятицу: моя теория есть некая смесь физики, таоизма и бессонных ночей… Но она схватила меня за горло и не отпустит, пока я в ней не разберусь… Ты же видишь, что из нее следует. Добро, сделанное в одном месте, становится причиной зла в другом. Видишь, какую банку скорпионов это открывает?! Мне от подобных рассуждений делается не слишком уютно, потому что из этого логически вытекает, будто всякое действие тщетно, и нам нужно сидеть тихо и не дергаться. В любом случае, я поклялся, что, пока все не продумаю, свое умение применять не буду. А единственный выход избежать соблазна — уехать из дома. Ведь кто я был? Генри Голуб, внук Ганнибала Голуба, один из тех чудаков Голубов, которые умеют разговаривать с деревьями и тому подобное. Каждый день кто-нибудь обращался ко мне за услугой. А здесь они видят перед собой учителя английского языка. Они приходят ко мне постигать грамматику, а не заклятия. Я словно заново родился!
Но, увы, теперь ты будешь смеяться: Генри Голуб вновь оказался по уши в колдовстве. Послушай, что случилось, и дай мне свой мудрый совет — я в нем отчаянно нуждаюсь. Только не говори об этом моим родителям! Ладно? Не хочется их тревожить.
Мне было предложено на выбор несколько английских школ. Я выбрал школу в Такамацу, потому что она находилась дальше других от Токио и больших городов. Такамацу, что означает высокие сосны, расположен на Сикоку, самом традиционном из четырех больших японских островов. Мне сказали, что именно такой была Япония пятьдесят лет назад. Деревья здесь высоченные, могучие. Одним словом, личности. В первую же ночь я бродил несколько часов, представлялся соснам, дубам и кленам. У японцев красивые сады. Единственное, что мне поперек души — это бонсаи. Чтобы заставить деревья расти, оставаясь маленькими, они вынуждают их голодать, обрезают большинство веток и опутывают накрепко проволокой. Закованные деревья! Каждый раз, когда я вижу такого уродца, я хочу забрать его в лес, освободить. Пожалуй, я готов основать «Фронт освобождения бонсаи».
Неприятности начались на занятиях моего вечернего продвинутого класса, который собирается по четвергам. Меня тревожило, что придется обучать взрослых. Я едва из колледжа, а они на двадцать лет старше и мудрее… Представляешь?! Итак, вхожу я в первый вечер в класс и… на тебе! На меня набрасывается красивая женщина, Норико Кусахара. Обычно японцы кланяются, но она хватает мою руку и сжимает двумя ладонями. Я стою словно в тумане, ее духи пробирают меня до костей, а она, глядя на учителя, как мясник, готовый нарубить отбивных, говорит:
— Вы ведь не миссионер, правда?
— Простите?!
— Наш последний преподаватель был миссионером. Он пытался учить нас христианству, говорил, что мы язычники.
— Ну, вообще-то, говоря формально, буддизм и синтоизм считаются языческими учениями… Но для меня это не важно. Я не проповедник.
Видимо, это ее успокоило, потому что миссис Кусахара потащила меня по кругу, представляя остальным ученикам. Она была изящной и миниатюрной, как куколка, и рядом с ней, ощущая на руке ее крохотную ручку, я чувствовал себя огромным неуклюжим танкером, которого тянет за собой верткий маленький буксир.
Одна из учениц поймала мой взгляд. В отличие от остальных, она была одета в джинсы и белый просторный свитер. Волосы ее были зачесаны назад и стянуты синей керамической заколкой. Она выглядела как обычная студентка колледжа. Харуко Мори была некрасивой, но жизнерадостной. Она поклонилась.
— Я надеюсь, что вы научите нас многим идиомам. Мой личный план — запоминать по десять идиом каждую неделю.
— Отличная цель. Как прошла нынешняя неделя?
— В моей лавке было много дел. Наши дела цветут и плодоносят.
— Браво! — зааплодировал я.
Она улыбнулась и покраснела. Миссис Кусахара закатила глаза. Как оказалось, они с мисс Мори были лучшими ученицами в классе. Коньком мисс Мори было чтение английских словарей. Для практики она вела дневник на английском. Она попросила меня прочитать его и поправить ошибки. Так что я вдоволь начитался любимых ею идиом. Миссис Кусахара была помешана на правилах. Все, что слетало с ее элегантных алых уст, должно было быть идеально, как ее наряд. Поэтому она выговаривала слова, словно откусывала их, стремясь четко контролировать каждый звук.
Худшим учеником был единственный в классе мужчина, мистер Ишикава. Он управлял отелем и хотел научиться «анг-риий-скому», чтобы общаться с постояльцами. Так, по крайней мере, он заявил. Он вечно поддразнивал женщин и никогда не выполнял домашних заданий. Поэтому я решил, что его присутствие объясняется какими-то иными причинами. Однако со мной он держался дружелюбно. Именно он отвел меня в сторонку и просветил насчет японских манер. В частности, об опасности принимать услуги. Предположим, вы собрались выпить, и кто-то наполнил ваш стакан. Это ставит вас в положение его должника, поэтому вам нужно поскорей схватить бутылку и тут же налить ему, чтобы погасить долг. Ишикава разъяснил мне, что по-японски «принять услугу» и «понести потерю» пишется одинаково, теми же иероглифами. Признаться, это меня встревожило, потому что ученики постоянно водили меня в храмы, приглашали на вечеринки с суши и так далее. Какой же огромный долг я уже накопил? Ишикава посоветовал мне не волноваться, но я понял, что он-то ведет учет всему.
Примерно два месяца назад школа объявила речевой конкурс. Я полагал, что в нем наверняка примет участие мисс Мори, потому что свободно говорила по-английски, но она отказалась. В конце концов мне все же удалось ее уговорить.
— Что ж, — сказала она, — отдадим должное старушке-школе.
После занятий мистер Ишикава поспорил со мной на тысячу иен (около восьми долларов), что она участвовать в соревновании не будет.
— Почему? — удивился я.
— Она боится, — подмигнул он. — Не любит быть на людях. Такое случалось и раньше: соглашалась, но не являлась.
— Ставлю две тысячи на то, что вы не правы. Она придет и отлично справится, — заявил я.
Но в день конкурса она разболелась. Миссис Кусахара завоевала дешевый пластиковый приз с земным шаром на верхушке. Твой преданный внук выглядел весьма достойно, потому что победительницей стала моя ученица.
Спустя неделю после соревнования мисс Мори вновь появилась в классе.
— У меня были ужасные боли в животе, — сказала она. — Меня так скрутило, что пришлось лечь в больницу, но врачи не смогли ничего обнаружить.
Все ей посочувствовали и поругали глупых докторов. В тот вечер мы читали статью из «Таймс». В тексте попалось слово «психосоматический», я объяснил его значение, причем все старались в эту минуту не смотреть на мисс Мори. Только мистер Ишикава подмигнул мне. Свинья этакая.
Впрочем, позднее я задумался. Внезапные боли, которые то неожиданно появляются, то исчезают?… А так — вполне здоровый человек, ярая поклонница здоровой пищи. Чтобы избежать химических добавок, она даже делает собственную зубную пасту из соли и жареных баклажанов.
