— Сенсей, вы полны волнующих сюрпризов. Миссионер, который преподавал нам до вас, был занудой. Он полагал, что может обратить меня в христианство. Меня! Приходите ко мне. Мы обсудим массу интересных вещей.
— Нет. Перестаньте преследовать Мори. Я требую.
— Это скоро закончится, — промурлыкала она. — А потом мы с вами позанимаемся. Я вас многому научу.
Дрожащими руками я швырнул трубку.
Разозленный и напуганный, я заметался по квартире. Я старался помедитировать, но не мог усидеть на месте. Поэтому вышел на улицу и бродил несколько часов, едва сознавая, куда иду. Я спорил сам с собой о том, что должен сделать. Видишь ли, дедушка, у меня родилась мысль, что Вселенная предлагает мне испытание. Пытается заманить меня в Действие. Соблазняет, как дьявол Будду. Знаю, что это звучит самонадеянно: с каких это пор огромной Вселенной есть дело до маленького Генри Голуба? Но меня действительно разрывало на части. Все инстинкты вопили: действуй! Возьмись за магическое оружие и атакуй! Но моя новая философия сдерживала меня. Кто я такой, чтобы подменять Бога, чтобы начинать очередной цикл борьбы за справедливость? Наверное, я прошел в ту ночь несколько миль, обуреваемый противоречивыми чувствами, клубящимися, как серый тайфун.
Я пришел в себя около дома соседа, на своей улице, напротив его сада. На скамейке у двери дома стояла плоская чаша с крохотным деревцем, сосной-бонсаи. Вдруг что-то словно лопнуло у меня внутри. Ворота были не заперты, поэтому я на цыпочках вошел в сад, взял чашу и унес с собой. Дома я вынес ее на балкон и бережно удалил опутавшую сосну проволоку. Этот ублюдок намотал на крохотное деревце двадцать футов металла! Я залил ее чашу водой, погладил веточки и только потом пошел спать.
На следующий день я сказался больным. Секретарь, принявшая мой звонок, встревожилась.
— У вас, случайно, не желудочные боли?
— Нет. А почему вы спрашиваете?
— Наш последний учитель-иностранец заболел и вынужден был уехать домой. Надеюсь, с вами этого не случится. Будь осторожны в еде. Наши маринованные овощи очень острые.
— Спасибо за предупреждение.
— Кстати, вам сообщение от миссис Кусахары.
— Чего она хочет?
— Она сказала, что не сможет сегодня посетить урок. Она собирается остаться дома и заняться подготовкой к празднованию вашего дня рождения. В общем-то, странно… Ведь ей придется ждать до ноября.
Я запихнул все необходимое в рюкзак и отправился в горы. Несколько недель я не навещал рощицу, и теперь мне было любопытно посмотреть, что стало с «приманкой». Поглаживая амулет Дэниэл, думая дэниэловские мысли, я прокрался к рощице и с расстояния примерно в сорок футов выглянул из-за большого дуба. Приманка валялась на земле. Шесты рассыпались, одежда растрепалась. Казалось, какая-то гигантская рука скрутила тряпки, чтобы выжать из них все соки. Что-то прошуршало над головой, и я бросился на землю, вжимаясь лицом в грязь. Это была всего лишь птица, но я отполз назад, мысленно твердя «Дэниэл! Дэниэл! Дэниэл!», словно от этого зависела моя жизнь.
На карачках взобрался я на вершину холма, а затем направился вдоль холмистой гряды. Вскоре я взмок от пота. Подлеска там почти не было, но приходилось перелезать через бурелом из сосен и кедров, поваленных тайфуном. Тонкий слой земли покрывал камень, не давая корням как следует закрепиться. Тут и там выступал белый гранит.
К вечеру я наткнулся на огромный величественный кедр с красной корой. Он напомнил мне сикоморы, которые я знавал в Кентукки. Я представился ему и попросил разрешения посидеть под ним. «Конечно», — прошелестел он. Я вылил на землю немного воды и устроился, прислонившись к стволу. А затем объяснил ему, что происходит в Такамацу. Дерево сообщило, что согласно помочь.
Прежде чем оставить Такамацу, я купил у плетельщика циновок вязанку соломы. Теперь я скрутил небольшую ее часть в пучок около фута длиной и перевязал бечевкой. Затем сделал второй пучок, более короткий, и связал их вместе крест-накрест. Потом я разделил вертикальный внизу, чтобы получились ноги. Это любимая сторона моих занятий колдовством: работать руками. Создавать орудия моего ремесла. Не знаю, зачем я трачу время на теоретизирование. Я приземленный колдун-прикладник. Был, есть и буду. Мне нравится заниматься ремеслом в ремесле.
Я взял в руки кисть и чернила. В лесу вдруг стало тихо. Я оглянулся вокруг — что не так? Ветер перестал играть в кронах деревьев, над всем островком покоя воцарилась нервная тишина. Я осторожно развернул полоску бумаги, оторванную от одного из домашних заданий Кусахары, и окунул кисть в чернила. Думая о Кусахаре, представляя мысленно ее напудренное личико, ее дорогие наряды, ее длинные алые коготки, я написал японскими знаками имя и дату рождения. Я сделал это тщательно, точно… Чернила сверкали, как антрацит. Ожидая, пока все высохнет, я оглянулся по сторонам, почти рассчитывая, что она выскочит из-за деревьев и накинется на меня. Начало смеркаться, деревья будто смыкались вокруг. К счастью, я захватил фонарик.
Когда чернила высохли, я пропустил бумажную полоску сквозь грудь соломенной куклы между соломинками, сделав так, чтобы она крепко в них засела. Законченная фигурка оказалась перевязана лентой, словно участница конкурса красоты.
Я встал, повернулся лицом к дереву и поклонился ему.
— Простите, что тревожу вас, но мне нужна ваша помощь, — произнес я.
Ветки пошевелились: «Действуй».
В рюкзаке у меня было приготовлено три гвоздя. Больших гвоздя: по семь дюймов длиной. Такими гвоздями можно сколотить сарай. Я взвесил один на ладони, наслаждаясь его тяжестью, его значением. До той поры все, что я делал, было пассивным. Расследование, переговоры… Да, я был нейтрален, как Красный Крест! Но забивая гвоздь в ва-ранингё, я объявлял войну миссис Кусахаре. Этот гвоздь на ладони напомнил мне случай из детства, когда я выяснил, что происходит, если сунуть отвертку в электрическую розетку.
Я чуть не струсил. До той минуты теперешняя жизнь моя текла мирно и спокойно. Но тут я вспомнил о мисс Мори, терзаемой жуткими болями. Она мечется по постели, не понимая, почему ее внутренности горят огнем.
Левой рукой я приложил варанингё к дереву и вставил первый гвоздь ей в голову. Затем, вытащив из-за пояса молоток, я сильно ударил по гвоздю, так что он ушел на несколько дюймов в ствол. Снова ударил. Цок, цок, цок. Листва приглушала звук. Второй гвоздь, скользнув сквозь солому, со змеиным шорохом вошел в грудь. Третий — в живот. Пусть Кусахара попробует вкус своего зелья.
Вот так я все и проделал. Быстро и жестко. Да! Должен признаться, дедуля, что мне это доставило удовольствие. Ты мне запрещал насылать проклятия, пока не повзрослею, но, кажется, сегодня я стал взрослым. Я планировал дать злодейке помучиться несколько часов, а потом договориться о мире. Выжйдая, я представлял себе философскую беседу с ней. Видите ли, миссис Кусахара, ваше плохое деяние привлекло хорошее, чтобы его нейтрализовать. Все должно пребывать в равновесии. Нужен баланс. Надеюсь, вы усвоили этот урок. Больше никакого наведения порчи на других учеников! Разумеется, эту историю мы оставим между нами…
Так я мрачно стоял и обдумывал будущий разговор, когда варанингё вдруг задергалась. Меня это настолько ошеломило, что я выронил молоток и отпрянул. Затем все-таки заставил себя приблизиться на шаг. Кукла медленно поднимала и опускала ручки, ноги ее подергивались. Это выглядело так, словно она молча пыталась освободиться. Я тихонько подкрался и для верности еще подколотил гвозди. Ох, как же она взбесилась! Когда я делал куклу, хотел чернилами нарисовать ей глазки — теперь же радовался, что отказался от этой затеи. «Оставьте Мори в покое», — произнес я. Кукла на миг перестала дергаться, затем вновь напряглась. Я собрал инструменты и сложил их в рюкзак, на случай, если придется убегать. Потом я уселся на безопасном (безопасном ли?) расстоянии и стал наблюдать.
Я размышлял: «Она на двадцать лет старше меня. Она была ведьмой почти столько же лет, сколько мне сейчас. Чему она выучилась? Насколько она сильна?»
Свет померк на западе, и варанингё стала выглядеть бледным крестиком на фоне темной коры. Я передвинулся поближе и направил на маленького демона луч фонарика. И хорошо, что сделал это. Гвоздь, забитый в живот, готов был упасть в траву.
