Вот сволочь!
– Что ж, – сказал я, – тогда будь моим гостем, о пленный рыцарь. Соблюдай наши обычаи и помни о клятве, которую ты дал сэру Ланселоту. Под каким девизом ты желаешь служить королеве и Круглому Столу?
Он помолчал, моргая глазами и усмехаясь. Потом сказал:
– Девизом? О нет, сир, у меня есть имя. Славное имя.
– Так назови его, – вздохнул я.
Джон? Клаус? В лучшем случае какой-нибудь Перегрин…
– Мордред, – сказал он, глядя мне в глаза, – меня зовут Мордред.
– Я не мог его выгнать. Вот так, без видимого повода. Мои рыцари – они бы не поняли. Вот если бы он оскорбил меня или, еще лучше, королеву…
– Но он не оскорбил ее. Скорее, напротив.
– Да. Он оказывает ей всяческие знаки внимания. И при этом смотрит на меня и усмехается. А я… не знаю, что делать.
– Убей его, – сказал Мерлин.
– Я не… как?
– Не знаю, как. Отрави. Столкни с балкона. Ты же король.
– Я не просто король. Я – Артур.
– Ты – сисадмин Големба. Убей его.
– Я – Артур. Он назвался Мордредом. Ты понимаешь, что это значит? Мерлин, я боюсь.
– Он домогается королевы. Уличи его. Натрави на него рыцарей. Они не дадут тебя в обиду.
Он повторял мои же мысли, Мерлин. Говорил моими же словами. Не удивительно. Он – и есть я. До какой-то степени.
– Что с них возьмешь? Они ведь подыгрывают мне. Угадывают сюжетные ходы. Даже там, где сюжет ведет к боли и гибели. Кстати, Ланселот, по-моему, глючит. Ты его проверил?
Мерлин сидел неподвижно, сцепив узловатые пальцы.
– Да. Он чист.
– Тогда…
– Они ведь рассказывают о том, что видят, но интерпретируют это по- своему. Он же принял модуль этого твоего Мордреда за шатер странствующего рыцаря, так?
– Ты хочешь сказать, он действительно видел что-то такое, что интерпретировал, как Грааль?
– Разве это не в обычае людей? Видеть нечто, а потом описывать это нечто в доступных им понятиях? Как знать, быть может тот, настоящий Грааль…
– Он не человек.
– Значит, он еще более жестко ограничен. И тем более видит только то, что ему доступно.
Если там и вправду есть что-то, подумал я, нечто такое, чего не нашли первые разведчики, даже если там ничего нет, но слово сказано, я обязан принять меры. Отправить их на разведку? На поиски Грааля? И остаться наедине с этим Мордредом? Черт, я же знаю, чем однажды уже завершились такие поиски!
Отправиться самому? Увидеть собственными глазами то, что он там увидел?
По правилам я не могу покидать замок. Не могу покидать оперативный пункт. А если бы и мог – долго бы выдержал там, снаружи… даже в гермокостюме? Я же сисадмин.
И как это Мордред не чувствует себя ущербным по сравнению с ними? Или чувствует и поэтому их ненавидит? Или, что еще унизительней, он не чувствует себя ущербным, потому что сравнивает себя не с ними. Со мной.
Потому что я тут самый жалкий. Неуклюжий, уродливый, нелепый. Омерзительно несовершенный. Я, король Артур.
– Ты чем-то опечален, мой король? – спросила Гвиневера. В ее серых огромных глазах отражались два язычка пламени свечи. И еще мое лицо – в двух экземплярах. Я отвернулся.
Наконец сказал:
– Мордред меня тревожит.
– Но зачем тебе тревожиться из-за чужака? Может быть… – она прикусила губу, задумалась на миг. Долго она вообще думать не умела, не в ее стиле. – Он твой родич? Потерянный давно, а теперь чудом найденный родич, да?
– Да, – сказал я, – что-то вроде того.
– Тогда, – она явно повеселела, – это же прекрасно. А я заметила, между вами есть что-то общее, правда?
– Да, – сказал я сухо, – фамильное сходство. Ты, это… будь с ним поласковей, ладно? Он чужой здесь, ему одиноко, все такое…
– Разумеется, – сказала она равнодушно, – ведь он же теперь один из нас. Он же дал вассальную клятву Ланселоту.
Это имя она произнесла совсем тихо.
– Гвиневера, – спросил я напрямик, – ты что, любишь Ланселота?
– Что ты, государь, – она отпрянула, глядя на меня своими огромными глазами, – как можно?
– Но ты так смотришь на него…
– Я… сама не знаю… просто…
– Ладно, – сказал я, – проехали.
– Что?
– Оставим этот разговор.
– Хорошо, государь, – с готовностью отозвалась она.
– Сударь мой, – будь Персиваль природным человеком, он бы задыхался от сдерживаемого волнения, – простите, что потревожил вас в размышлениях. Я подумал… Пора мне ехать с новым рыцарским поручением, и ежели я в прошлом своем странствии не смог свершить ничего достойного внимания (природный человек бы сказал: раз уж я так лопухнулся, – не люблю их, природных людей, а эти вот говорят как надо)…
Он сбился и замолчал.
– Да-да, – подсказал я, – тот дракон.
– Да. И вот, я подумал, может быть, ты удостоишь меня чести… Та история, что рассказал сэр Ланселот, о некоем чудном предмете – я готов пуститься на поиски сего предмета хоть сейчас!
Персиваль. Самый честный из них. До сих пор он говорил лишь о том, что видел на самом деле, и не приукрашивал свои поступки, чтобы добиться моей похвалы или благосклонного кивка Гвиневеры. И он способен поступать, сообразуясь с обстоятельствами, он умеет отличить добро от зла, ему ведомо, что такое жалость – он уже доказал это. Персиваль. Мой мальчик.
– Персиваль, – сказал я, – клянусь, ты будешь первым, кому я поручу
